Притчи

Зачем смерти коса?



— Вы — кузнец?
Голос за спиной раздался так неожиданно, что Василий даже вздрогнул. К тому же он не слышал, чтобы дверь в мастерскую открывалась и кто-то заходил вовнутрь.
— А стучаться не пробовали? — грубо ответил он, слегка разозлившись и на себя, и на проворного клиента.
— Стучаться? Хм… Не пробовала, — ответил голос.

«Никогда не разговаривай с ослами»

Ослик сказал тигру:
— Трава синяя.

Тигр ответил:
— Нет, трава зеленая!

Вспыхнул спор, и они пошли ко льву – лесному царю, чтобы разрешить свои разногласия.

Еще до того, как они добрались до места в лесу, где лев сидел на своем троне, ослик начал кричать:
— Ваше Величество, а правда ли, что трава синяя?

Лев ответил:
— Да, правда, трава синяя.

Осёл обрадовался и продолжил:
— Тигр со мной не согласен, спорит и раздражает меня. Пожалуйста, накажите его.

Царь зверей объявил:
— Тигр будет наказан 5 годами молчания.

Осёл радостно подпрыгнул и пошел дальше, довольно повторяя:
— Трава синяя, трава синяя...

Тигр, приняв свое наказание, спросил у льва:
— Ваше Величество, за что вы меня наказали? Ведь трава зеленая?

Лев ответил:
— Действительно, трава зеленая.

Удивленный тигр спросил:
— Тогда почему же вы наказываете меня?

Лев ответил:
— Это не имеет никакого отношения к тому, какая трава - синяя или зеленая. Наказание ты получил из-за того, что такое храброе и умное животное как Тигр не может тратить свое время на спор с ослом. А потом еще и приходить ко мне с этим вопросом.

Худшая трата времени - спорить с дураком и фанатиком, которого не волнует ни истина, ни реальность, а только победа его убеждений и иллюзий.
Никогда не тратьте время на бессмысленные споры. Есть такие люди, которым сколько бы доказательств и фактов не предоставлять, они все равно не способны понять. Единственное, чего они хотят, - это быть правыми, хотя это далеко не так.
Когда невежество кричит, интеллект молчит.

Кольцо царя Соломона.



По легенде,в молодости Соломон был невероятно вспыльчив, что не радовало его самого. Чтобы избавиться от своих страстей, царь обратился к мудрецу с просьбой о помощи. Мудрец, выслушав Соломона,сказал: "Вот, царь, возьми кольцо. На нём начертано "всё проходит".В тот момент, когда вновь нахлынут страсти, и ты будешь снова одержим гневом или сильной радостью, взгляни на это кольцо, его мудрость отрезвит твой разум и успокоит душу". Послушав мудреца,царь надел кольцо.
Шли годы. Жизнь не раз испытывала царя и радостью, и гневом, но ,каждый раз взглянув на кольцо, Соломон вновь и вновь обретал самообладание. Царь поверил в свои силы и думал,что ничто не сможет вывести его из себя, но однажды это произошло. В стране случился неурожай, был голод,стали стихийно вспыхивать голодные бунты. В отчаянии,царь взглянул на кольцо. Фраза,написанная на кольце, больше не помогала и царь в ярости снял кольцо, чтобы его выбросить. И тут его взгляд случайно упал на внутреннюю сторону кольца. Там была надпись: "И это тоже пройдёт". Рассмеялся Соломон, гнев его сменился удивлением, что он так долго не замечал надписи внутри кольца. Всё в конце концов наладилось.
Прошло ещё немало лет.Царь Соломон был уже в преклонном возрасте и понимал, что скоро придёт его время покинуть этот мир. "Вот всё и прошло", - подумал царь,вертя в руках своё кольцо. И тут он своими старческими уже слабыми глазами разглядел на ребре кольца еле-еле заметную надпись: "Ничто не проходит".

И понял Соломон, что память о нём и его великих делах будет жить вечно.

Спросили у мудреца: почему мужчина, имеющий много женщин, хороший мужчина, а женщина имеющая много мужчин, плохая? Мудрец ответил: потому что ключ, который может открывать все замки, хороший ключ, а замок, который можно открыть любым ключом, плохой замок

ПРО ЁЖИКА И ЧЕРЕПАШКУ

Жил-был на свете Ежик. Ежик был маленький, шустрый, деятельный — и очень, очень одинокий.
Дело в том, что у Ежика был условный рефлекс: как заметит какой-нибудь непорядок — сразу бросается нарушителя порядка воспитывать. Для этого у него имелись колючки. И те, кто хотел с ним познакомиться поближе, часто на них натыкались. А кому понравится, если ты с лучшими намерениями — а тебе в ответ делают больно? Даже если нечаянно — все равно неприятно! Ну, все и держались на почтительном расстоянии — в целях сохранения собственной шкурки.
Ежику, конечно, это не очень нравилось. Иногда он грустил, потому что ему хотелось, чтобы в его уютной норке почаще бывали друзья, а еще лучше — чтобы кто-нибудь поселился вместе с ним. Но никто не мог долго выдерживать его колючек… И Ежик снова и снова оставался один. “Ну и ладно, ну и не больно-то хотелось, — обиженно пыхтел он, закатывая в норку очередное яблочко или развешивая по стенкам светлячков. — Подумаешь! И один проживу!”.
Но на самом деле Ежик страстно мечтал о ком-то, кто будет рядом всегда. Как известно, если о чем-то долго-долго мечтать, рано или поздно это случится. Так произошло и с Ежиком. Однажды он увидел маленькое существо, которое с любопытством рассматривало лужайку перед входом в его жилище.
— Здравствуй, дружок! — высунул носик Ежик. — Ты кто?
— Здравствуйте, я Черепашка, — вежливо ответило существо. — Я еще совсем недавно вылупилась из яйца, и у меня пока нет ни друзей, ни дома. Вот, хожу, знакомлюсь с миром+
— И как тебе мир? — полюбопытствовал Ежик.
— Он прекрасен! — с восторгом воскликнула Черепашка. — Здесь так много интересного, и очень, очень красиво! Мне вот понравились эти цветочки у входа в ваш дом.
— Слышь, Черепашка! А не хочешь ли ты поселиться у меня? — предложил Ежик. — Вместе веселее! И норка у меня просторная. Кроме того, я уже знаю Мир и мог бы тебе многое о нем рассказать. И даже показать! Это называется “воспитывать”.
— Да я с удовольствием! — обрадовалась Черепашка. — Если это удобно, конечно. А то вдруг я вас стесню?
— Ерунда! — фыркнул Ежик. — В тесноте, да не в обиде. Давай, заходи! И давай уже на “ты”+
Так Ежик и Черепашка стали жить вместе. Ежик очень обрадовался: теперь у него появился друг, и одиночество отступило. Можно было вместе гулять, разговаривать и обсуждать разные мировые проблемы. Ежик тщательно прижимал к спинке свои колючки, чтобы ненароком не ранить Черепашку. Она ведь была совсем юной, и ее спинка была розовой и мягкой. Черепашка еще просто не успела нарастить себе панцирь.
— Черепашка, а тебе не страшно? — поинтересовался как-то Ежик. — Ты вся такая ранимая и беззащитная, а вдруг тебя кто-нибудь обидит, сделает тебе больно?
— Мне не страшно! Ведь Мир так добр! — с энтузиазмом отозвалась Черепашка. — И у меня есть ты. И наш дом. В случае чего я всегда смогу спрятаться в норку. Ведь правда?
— Правда, — согласился Ежик. А сам подумал: “Я всегда буду защищать Черепашку и никому не дам ее в обиду! Ведь ее нежную кожицу так легко поранить!”.
Как ни странно, первую рану Черепашке нанес именно Ежик. Дело в том, что они с Черепашкой оказались очень разными. Ежик бегал быстро — Черепашка передвигалась медленно. Ежик любил действовать — Черепашка любила мечтать. Ежик вставал ни свет ни заря — Черепашка предпочитала поспать подольше. В общем, они были не похожи друг на друга. Разумеется, ничего страшного в этом нет, ведь природа не любит повторяться, и всех создает по индивидуальному образцу. Но вот какая штука оказалась: расторопный Ежик очень любил порядок, а медлительная Черепашка все время забывала, в чем этот порядок заключается. То забудет на ночь светлячков со стен собрать, то листья по полу разбросает, то лапы вытереть забудет. Ежик терпел-терпел, пыхтел-пыхтел, напоминал-напоминал, и однажды не выдержал.
— Да сколько раз тебе говорить нужно??? — раздраженно топотал лапками он. — Неужели так трудно все запомнить?
— Извини, пожалуйста… — растерянно прошептала Черепашка. — Я вовсе не хотела тебя обидеть… Я нечаянно, правда… Наверное, у меня просто память плохая.
Она искренне была огорчена, что так расстроила своего друга Ежика. У нее даже слезы на глазах показались.
— Давай так, — решительно сказал Ежик. — Если ты не можешь запомнить правила совместного проживания, я буду тебе напоминать. Нужно, чтобы любовь к порядку стала у тебя условным рефлексом.
— Конечно, конечно, давай! — с облегчением вздохнула Черепашка. — А что такое “условный рефлекс”?
— Ну, это когда у тебя есть стимул неукоснительно соблюдать правила.
— А откуда он возьмется, этот самый стимул? — робко спросила Черепашка.
— А вот откуда! Каждый раз, когда ты что-нибудь забудешь, я тебя уколю иголкой. Вот так! — и Ежик кольнул своей острой иголкой мягкую спинку Черепашки. Несильно кольнул, но все равно выступила капелька крови.
— Ой! Больно! — отпрянула Черепашка.
— Зато стимул мощный. Не хочешь, чтобы было больно — не забывай о правилах, — нравоучительно сказал Ежик.
— Хорошо, я постараюсь, — опасливо поежилась Черепашка, косясь на иголки. — Я и не знала, что ты ими колешься.
— Надеюсь, не придется, — обнадежил Ежик.
И впрямь, какое-то время Черепашка старалась, и Ежику не доводилось использовать иголки. Но потом она опять что-то забыла сделать, и Ежик применил свой стимул.
— А можно без иголок обойтись? — жалобно спросила Черепашка. — А то мне как-то уж очень неприятно…
— Мне тоже неприятно, что ты нарушаешь порядок в норке, — строго сказал Ежик. — Так что уж постарайся, дружочек…
А сам подумал: “Нужно быть последовательным. Если попуститься принципами, в норке будет хаос. Да и в жизни тоже. А Черепашка так никогда и не научится соблюдать правила”.
Но Черепашка, как ни старалась, все равно время от времени что-то забывала или не успевала. Только теперь она очень боялась, что ее опять будут колоть, а от этого думала не о том, что надо делать, а о том, что будет больно. У нее уже вся спинка была исколота! Черепашка чувствовала себя очень виноватой: ведь она своей забывчивостью так расстраивала Ежика! Он часто ей говорил: “Мне больно от того, что ты меня расстраиваешь!”. А Черепашка вовсе не хотела, чтобы ему было больно… В ней поселился страх — опять расстроить Ежика.
Через какое-то время Черепашка с удивлением заметила, что спинка стала вовсе не такой чувствительной. Вроде бы Ежик колется — а она не реагирует, боль как-то притупилась. Она еще не знала, что существо становится бесчувственным, если постоянно делать ему больно… В целях защиты! Защита от боли — это тоже условный рефлекс.
Ежик чувствовал досаду, ведь условный рефлекс никак не вырабатывался. Он стал колоться сильнее — чтобы Черепашка замечала его усилия и исправлялась. Но результат был все тот же. Кроме того, Черепашка почему-то стала много спать, и это Ежика тоже раздражало. Ведь когда кто-то спит, очень трудно вырабатывать у него условные рефлексы!
Пока Черепашка спала, Ежик думал, что он ей скажет, когда та проснется. Это в нем копилось, копилось, а потом он выливал на нее сразу все, что не успел ей сказать. Поскольку Ежик сердился, то получалось грозно и громко. Черепашка только втягивала голову в плечи — ей хотелось казаться меньше, а лучше и вовсе спрятаться. И вскоре она научилась втягивать голову и лапки под панцирь. А панцирь Ежик мог колоть сколько угодно — он затвердел, стал толстым и совершенно потерял чувствительность.
И однажды Ежик заметил, что ему опять становится как-то одиноко. Нет уже между ним и Черепашкой той дружбы, они не разговаривают, не гуляют и не обсуждают мировые проблемы. И Черепашка стала вялая, сонная и апатичная. Вроде бы как спит на ходу. Откуда ему было знать, что очень много сил уходит на защиты, если все время ждешь какой-нибудь опасности? И Ежик с удвоенной силой принялся воспитывать Черепашку.
— Ты не должна быть такой замкнутой, — внушал он. — Ты ушла в себя, тебя ничего в жизни не интересует. Это неправильно!
— Ну и что, ну и ладно, — рассеянно отвечала Черепашка. — Не всем же быть правильными?
— Ты уже почти не шевелишься, уже похожа на сухой пенек! — недовольно указывал Ежик. — В своем уголке когда последний раз убиралась? Почему яблоки не ела?
— Не помню… Я недавно убиралась… — вяло отмахивалась Черепашка. — И ну их, эти яблоки… Вдруг еще испорчу чего или перепутаю?
— Ну что такое??? Почему у тебя условные рефлексы какие-то неправильные? Вместо того, чтобы делать все как следует, ты замираешь и вообще ничего не делаешь? — недоуменно спрашивал Ежик. — Ты какая-то+ необучаемая!
— Какая есть, — вздыхала Черепашка и снова уходила в себя — то есть под панцирь. — Ну что теперь, если я такая — умереть, что ли?
А потом наступила осень. И Черепашка совсем замерла. Она не шевелилась день, потом другой, потом третий. Ежик запаниковал.
— Эй, Черепашка! Ты спишь? Или заболела? Ну не молчи, отзовись! — стучал он по панцирю.
Но Черепашка не отзывалась и вообще никак не реагировала. Словно умерла. Ежику стало страшно: а вдруг и правда умерла? Он выскочил из норки и побежал к лесному доктору — старой Сове. Она жила в дупле огромной ели, и все, у кого были проблемы, обращались к ней за помощью. Вскоре Ежик уже торопливо рассказывал ей, что случилось с Черепашкой.
— Ничего непоправимого, — сообщила Сова, осмотрев пациента на месте. — Просто впала в спячку. Защитная реакция такая.
— А от кого ей защищаться? — недоуменно спросил Ежик. — Здесь, кроме меня, никого нет, я ее воспитываю и никому в обиду не даю.
— Так от тебя, воспитатель, она и защищается, — покачала головой Сова. — Ты ж ей личного пространства совсем не оставил. Вот и пришлось панцирь нарастить, чтобы хоть как-то от тебя отгородиться. Она потому и медлительная такая стала, что тяжело ей на себе такую защиту таскать, а по-другому нельзя.
— Как так “нельзя”? — удивился Ежик. — Я же вот живу без панциря, ни от кого не защищаюсь, и ничего!
— У тебя колючки, — возразила Сова. — Лучшая защита — нападение, да? Ты зачем вот Черепашке всю душу исколол?
— Мы условные рефлексы вырабатывали, — стал рассказывать Ежик. — Я ее так к порядку приучал, чтобы ей в жизни потом легче было приспособиться.
— Ну вот и приспособил, — безжалостно оборвала его Сова. — Выработал у нее условный рефлекс — чуть что — сразу прятаться и замирать. Ты иголку в спину — она панцирь. Все по науке!
— А как же тогда? — возмутился Ежик. — Она же такая рассеянная+ То светлячков не соберет — так и горят всю ночь. То в норке намусорит. То яблоко откусит, а огрызок оставит. И еще медленно все делает.
— Знаешь, Ежик! Ты вот позвал ее жить к себе — так должен понимать, что ты и она — не одно и то же, — рассудила Сова. — Никогда Черепашке Ежиком не стать, и не надейся. У нее свои особенности, у тебя свои. Так может, лучше вам и не жить вместе?
— Как это “не жить”??? — опешил Ежик. — А где же ей жить? А кто ее воспитывать будет? Она ведь еще такая юная, беззащитная+
Ну, благодаря тебе не такая уж и беззащитная, — не согласилась Сова. — Вон панцирь-то какой нарастила, ужас просто. Видать, хорошо ты ее шпынял, от души. Может, если уйдет от тебя — оживится, повеселеет. Поймет, что кроме условных рефлексов, есть еще и безусловные.
— Это какие такие безусловные? — не понял Ежик.
— Это когда условий не ставишь, а принимаешь другого таким, какой он есть, — объяснила Сова. — Пусть он не такой быстрый, не такой сообразительный, не такой умный, как ты. Но если ты хочешь делить с ним одно пространство, просто люби его. Любовь — это и есть самый безусловный рефлекс. Потому что если любишь, так какие могут быть условия??? Это же и ежу понятно!
— Говорите, ежу понятно? — озадачился Ежик. — А почему тогда я этого не понимал?
— У каждого свои недостатки, — заметила Сова. — Ты тоже не можешь знать всего на свете. Но теперь-то знаешь.
— А как его вырабатывают, этот безусловный рефлекс? — спросил Ежик. — Мне очень, очень нужно!
— Его не надо вырабатывать, ведь он безусловный! — ответила Сова. — Его надо просто вспомнить и освободить. Только Любовь с колючками несовместима, ты учти, Ежик. Любовь не колется. Она гладит!
— Скажите, а Черепашка проснется? — с отчаянием спросил Ежик. — Она же не навсегда ушла в эту… защитную реакцию? Я ведь на самом деле, когда ее иголками колол, думал, что ей же лучше делаю… Я ведь ее очень, очень люблю! Она — мой самый лучший друг! А вдруг она больше никогда, никогда не захочет проснуться?
— Будем надеяться, что нет, — утешила Сова. — Если ты окружишь ее любовью и не будешь тревожить, рано или поздно она снова поверит тебе. Поверит в то, что мир — добр и безопасен. И что никто никогда больше не будет ранить ее нежную кожицу за то, что она что-то забыла или не успела.
И Сова полетела по своим делам. А Ежик устроился рядом с Черепашкой.
— Слышишь, Черепашка! — тихонько сказал он. — Ты спи, сколько захочешь. А я подожду. А когда ты проснешься, мы украсим норку самыми большими светлячками, разбросаем повсюду листья, и будем есть яблоки столько, сколько захотим, и даже огрызки пусть валяются, не страшно! Я просто хочу, чтобы ты была! Я снова хочу разговаривать с тобой, и гулять, и показывать тебе мир. И больше никогда, никогда не буду пытаться тебя изменить. Я лучше сам изменюсь! Я сделаю свои колючки мягкими. Они станут как шерстка, и меня даже можно будет погладить. Может, тогда и тебе захочется скинуть свой панцирь? Ты отдыхай, отдыхай. А я буду сидеть и вырабатывать у себя безусловный рефлекс любви, вот! А потом обязательно расскажу тебе, что это такое.
И ему уже казалось, что его колючки правда становятся мягкими и шелковистыми, потому что все мы — и Ежики, и Черепашки, и другие существа — по сути своей одинаковые: с любопытными носиками и мягкой, розовой, беззащитной кожицей, очень нуждающейся в Любви.

Чужие тайны

Четверо из одной деревни пошли в далёкий город на базар. Накупили что кому надо и отправились в обратный путь.
Трое впереди идут, а четвёртый отстал. Самый бедный был он во всей деревне. И самая тяжёлая была у него ноша, на своих плечах нёс он каменные жернова для ручной мельницы.
На полдороге повстречался путникам крестьянин из их деревни.
Остановились трое, те, что впереди шли и спросили:
— Скажи, приятель, не случилась ли какая беда в наших домах, пока мы ходили в город?
— У вас-то ничего не случилось, — сказал им земляк, — а вон у того, что жернова тащит, и вправду беда стряслась, — мул у него подох.
Тогда один крестьянин сказал:
— Не надо ему сейчас об этом говорить. Ему и без того идти трудно.
— Твоя правда, — сказал другой, — пусть он тогда о беде узнает, когда домой придёт.
А третий молчал. Этот третий был великий болтун. Что ему ни скажи, он сейчас же всё выболтает.
— Смотри, — сказали ему, — если ты проболтаешься, мы тебя мало что поколотим, а ещё заставим жернова нести.
— Нет, я ничего не скажу! — ответил болтун. — Вот увидите, я слова не пророню! Рта не открою!
Пока они так стояли и разговаривали, подошёл и бедняк со своими жерновами; и зашагали они дальше все вместе.
Болтун шёл и мучился. Сил нет — до чего трудно ему молчать! Шагов сто прошёл — и не выдержал, дал волю языку.
Узнал бедняк о своей беде и совсем голову опустил, словно двойная тяжесть легла ему на плечи.
А товарищи его набросились на болтуна.
— Ты что же, забыл про уговор? Ты что нам обещал, не помнишь? Да что с тобой разговаривать! Дураку совет давать — всё равно что блох мерить! Такая же польза! Ну, а уж мы-то своё слово сдержим!
Отколотили они его хорошенько, а потом взвалили ему на плечи жернова и велели нести до самой деревни. Болтун и спорить не стал. Тащил каменные плиты и усмехался:
— Разве же это тяжесть! Чужую тайну удержать на своём языке куда труднее!

Не своя жизнь.

Один муж сказал жене, с которой двадцать пять лет прожил. Когда она в спортивном модном костюмчике шагала с ним в трудном походе с тяжелым рюкзаком за спиной. Всю жизнь она худела, надрывалась в спортзале, качала пресс и делала стрижки; как мужу нравилось. И смотрела фильмы, которые ему нравились. И читала книги, которые он рекомендовал. А в отпуске сплавлялась по рекам и ползала по горам. И вечерами у костра, отмахиваясь от комаров, пела бардовские песни под гитару. Муж любил именно так проводить отпуск. Вот жена все делала так, как ему нравилось. Внимала критике. Старалась. А потом он рассердился, что она медленно идёт с рюкзаком. И сказал: ты слишком старая!

И что делать с такой критикой? Это не вес и не прическа. Не новый фильм о космическом сознании, который можно посмотреть. Пятьдесят пять лет никуда не денешь. И становится тяжело тащить рюкзак и переть по чащобе, распевая песни… Четверть века человек все делал, как хотел другой человек — ради сохранения брака. Чтобы любили. Чтобы понимание было! А потом муж широкими быстрыми шагами ушагал далеко вперёд. А она сидела на рюкзаке и плакала — она очень устала. Как маленький седой гномик, сидела в лесу и плакала. Без всякого оптимизма. Потому что прожила не так, как хотела: морила себя голодом, потела в спортзалах, бродила по тайге и ползала по горам в отпуске. А хотела совсем другого: тихих вечеров на море, пирожки печь, ходить иногда в кино на мелодрамы, носить длинные волосы, на диване лежать изредка с книжкой, в театр ходить в красивом платье…

Она прожила не свою жизнь. Она делала, как мужу нравилось. Она не хотела его потерять! А он назвал ее старой и бросил в лесу — зачем она так медленно тащится? Она дошла до электрички; бросила в лесу тяжеленный рюкзак. На билет хватило, и то хорошо. Ехала, смотрела в мутное стекло на мрачный лес, из которого выбралась чудом…