Александр Зиновьев
Еще в ранней юности я обнаружил для себя, что реальный коммунистический строй
в России во многом не соответствовал прекрасному коммунистическому идеалу.
Вместе с тем всякое иное общественное устройство для меня было неприемлемо. Как
жить с такими умонастроениями? Я сказал себе тогда (это был 1939 год), что
идеальное общество, которое удовлетворило бы меня полностью, никогда не
существовало и не будет существовать. Я решил, что важно не столько то, каким
является данное мне общество, сколько то, каким должен стать я сам в условиях этого
общества согласно моим представлениям об идеальном человеке. Такая задачаказалась мне осуществимой. Но осуществимой ценой жертв и страданий, что меня не
пугало, а, наоборот, делало жизнь осмысленной. Я отбросил всякие намерения насчет
преобразований общества и начал делать эксперимент над самим собою — создавать
идеальное общество из одного человека, то есть из самого себя. Постепенно я
выработал свою систему правил поведения, позволявшую мне сохраниться и
развиться в качестве автономной личности в условиях советского
(коммунистического) общества. Делал я это исключительно для себя, не помышляя о
предании гласности своих идей.
Но судьба моя сложилась так, что в возрасте уже за пятьдесят лет (в 1974 году) я
обратился к писательской деятельности. Естественно, многое из того, что я
обдумывал и изобретал для личного пользования, стало появляться на страницах
моих книг в форме высказываний моих литературных персонажей, причем порою в
юмористическом виде. Было бы ошибочно отождествлять меня с героями моих книг.
Но некоторые из них в той или иной мере выражали и мои жизненные принципы.
Таким, в частности, является главный герой этой книги, Иван Лаптев.
Иван Лаптев принимает коммунистическое общество как данность, как явление
природы. Это не значит, что он доволен им. Наоборот, оно вызывает у него
отвращение. Но он не хочет его реформировать или уничтожать. Он считает, что
любое другое общественное устройство еще хуже его, а всякие попытки его улучшить
могут привести лишь к ухудшениям. Он решает изобрести свое религиозное учение
(«учение о житии»), благодаря которому человек смог бы жить достойным образом в
данном обществе. Говоря его словами, он хотел научить людей, как стать святыми без
отрыва от греховного процесса жизни. Я как автор вовсе не призываю читателя
следовать примеру и советам Лаптева. Я описал его и его учение как одну из
возможных жизненных позиций. Более того, я старался показать, что такой путь не
всякому по силам, что это путь страданий — путь на Голгофу.
Я закончил эту книгу уже к началу 1982 года. Просмотрев ее сейчас, я, однако, не
нашел в ней ничего такого, что мне захотелось бы изменить. Наоборот, наблюдая
события в сегодняшней России, я все более убеждаюсь в правильности избранной
мною еще в 1939 году жизненной установки: время великих социально-политических
идеалов прошло, пришло время их разрушения, извращения, оплевывания,
опошления. Мне это не подходит. Человечество вновь отброшено к самым основам
бытия. Мы находимся в самом начале нового цикла истории. Вновь предстоит
многовековая борьба за «земной рай» (за «царство божие»). И начинать ее, хотим мы
этого или нет, придется с самого фундамента — с преобразования самих себя в
соответствии с идеалами такого рода, которые пытался изобрести «русский Бог» Иван
Лаптев.
А. Зиновьев
Мюнхен, 15 августа 1990 года.Вынужденное предисловие
Эта книга была закончена уже в 1982 году. В дальнейшем она подверглась лишь
незначительным переделкам. Моя жизнь в то время сложилась так, что особого рода
«почитатели» моего творчества получили доступ к моим рукописям. Помимо
рукописи этой книги, та же судьба постигла рукопись другой книги, «Живи»,
написанной примерно в то же время. Был даже довольно продолжительный период,
когда я сам был лишен доступа к моим рукописям, и судьба их мне была неизвестна. Я
тогда об этом неоднократно заявлял в моих интервью для прессы. Когда я получил
свои рукописи обратно, то по ряду причин не смог опубликовать их немедленно с
целью самозащиты, как я это был вынужден сделать в свое время с книгой «Желтый
дом». Одна из этих причин состоит в том, что мой издатель выпускал в это время в
свет мои другие работы и просто не мог опубликовать еще две.
Я считаю необходимым заявить обо всем этом, так как попытки деморализовать и
дискредитировать меня самыми подлыми методами упомянутые «почитатели» моего
творчества не прекращали все годы моего пребывания на Западе и, судя по всему,
намерены продолжать и впредь.
К счастью, у меня сохранилась рукопись книги «Иди на Голгофу», почти полностью
написанная от руки, а также достаточно большое число написанных от руки страниц
книги «Живи». Я убежден в том, что криминалистическая экспертиза без особого
труда может датировать время написания этих книг. Кроме того, современный
лингвистический анализ может подтвердить это со своей стороны. Не исключено, что
содержание рукописи следующей моей книги, которая будет называться «Пара
Беллум», которую я закончил в конце 1984 года и намереваюсь опубликовать в 1986
году, тоже стало известно упомянутым «почитателям», Я хочу предупредить всяческих
охотников до моих рукописей о том, что рукописи или копии рукописей моих книг
находятся на хранении в банке, где точно зафиксирована дата, когда они были туда
помещены, так что всякие злоупотребления на этот счет теряют смысл.
Думаю, что в конечном счете страна, прибегающая к подлым методам травли
неугодных ей ее бывших граждан, так или иначе будет за это наказана. Нет ничего
тайного, что не стало бы явным. В моих книгах, статьях и устных выступлениях я
стремился к реалистическому и объективному описанию советского общества, за что
я заработал здесь репутацию апологета коммунизма и даже советского агента. Все эти
годы на Западе я жил в атмосфере ложных слухов по моему адресу, клеветы, травли.
Участие в этом моих бывших соотечественников было всегда ощутимо, а порою
граничило со смертельной опасностью для меня.
И что бы обо мне ни думали и ни говорили живущие на Западе люди, независимо от
их мнения, я должен, к моему великому сожалению, признать, что моя бывшая
родина не заслуживает никакого морального уважения, что она превратилась в
воплощение подлости и пошлости коммунистической тенденции эволюции
человечества. В моей дальнейшей литературной и научной деятельности я намерен
сделать все зависящее от меня, чтобы изображать советское общество без всякого
снисхождения к неким трудным обстоятельствам его истории. Эти обстоятельствадавно исчерпали себя. И привычка этой страны ко всеобъемлющей и
всепроникающей подлости стала ее подлинной натурой.
Мюнхен, июль 1986 г.Пролог
Солнечный луч выскочил из-за высотного здания гостиницы «Волга» скользнул по
лысине В. И. Ленина, высеченного «в натуральную величину» (как сказал сам товарищ
Сусликов — первый секретарь Областного Комитета КПСС) из красного гранитного
монолита высотой в пятнадцать метров, промчался вдоль по улице Горького мимо
купеческих и дворянских особняков, в которых теперь разместились руководящие
учреждения области, на миг задержался на здании Областного Управления КГБ, как
бы обозначив свою благонадежность, и устремился в Новые Липки — новый жилой
район города, воздвигнутый по аналогии с московскими Новыми Черемушками «как
знаменательная веха на пути нашего неудержимого движения вперед, к полному
коммунизму» (это опять-таки исторически подлинные слова самого товарища
Сусликова). Ворвавшись в Новые Липки, вышеупомянутый солнечный луч осветил
помойку, в которой уже деловито рылись голуби и кошки, и замер на безмятежном
лике Ивана Лаптева — известного в городе Энске тунеядца, пьяницы, поэта и
проповедника, отсыпавшегося после вчерашнего перепоя в песочнице на детской
площадке. Вчера он слишком поздно вернулся «домой», и жильцы квартиры, где он
снимал койку, в наказание не отперли ему дверь. Почувствовав приветливое тепло
первого солнечного луча, Лаптев раскрыл свои ясные, как голубое безоблачное небо,
очи, вытряхнул песок из бороды и кудрей своих, потянулся, широко зевнул и издал
звук, от которого испуганные голуби вспорхнули на крышу ближайшего дома, а кошки
стремительно взлетели на деревья. «Боже, как хорошо жить на свете», — прошептал
он и побрел к крану, к которому дворничиха присоединила резиновую «кишку» для
поливки двора.
0 том, что произошло дальше, вам расскажет сам Иван Лаптев. Говорить — его
призвание и профессия. Как отнестись к его словам, решайте сами. Он искренен и
чистосердечен, и потому его слова заслуживают доверия. Но он искренен и
чистосердечен по-русски. A мы, русские, утратили критерии различения правды и
вымысла. Мы с упоением верим в ложь и с остервенением опровергаем очевидные
истины. И потому слова моего рассказчика заслуживают, безусловно, сомнения
Мюнхен, 1982 г.
Именно так и случилось: вчера мы «загулялись» далеко за полночь, и ночевать мне
пришлось во дворе, в песочнице, на детской площадке. Холодно, неуютно, но зато
гигиенично. И вот:
Мутит живот. Распухла голова,И я облечь стараюся упрямо
В бессвязные похабные слова
Безвыходную жизненную драму.
Но не пугайтесь, я вас этими словами потчевать не буду. Я же сам Бог, а Бог,
выражающийся матом, — это комично и несколько снижает самую идею Бога. Итак, я
начинаю. Начинаю в возвышенном стиле (как говорится, за здравие), но надолго
меня не хватит, и я закончу в стиле прямо противоположном (за упокой).
Человек! Оставь на минуту свои дела и заботы! Выслушай эту повесть. В ней нет
ничего поучительного. Зато в ней есть нечто более важное — страдание. Мы, русские,
имеем богатый исторический опыт по этой части.
Страдания стали нашим привычным образом жизни и нашей натурой. Мы страдаем
с выдумкой, с талантом, с большим мужеством и терпением, можно сказать
профессионально. И, конечно, с наслаждением. Мы, русские, поставляем в мировую
культуру не только коммунистические идеи, шпионов, водку, иконы и «матрешек», но
и первоклассных страдальцев. Но не спешите зачислять нас в медицинские
мазохисты. Мы бы рады получать удовольствие от вещей приятных. Но они выпадают
на нашу долю так редко, что мы относимся к ним с подозрением, когда это
происходит, и страдаем оттого, что мы это приятное скоро все равно потеряем. Наше
страдание — эпохальное! И оно рождает нового Бога. Но наша эпоха по горло
наглоталась противозачаточных средств. И если она в конце концов родит Бога, то это
будет Бог-урод, Бог уродов и Бог уродства, Бог самоистязания.
Русский Бог — явление очень странное. Он самые чистые и святые мысли выражает
самым грязным и греховным языком в мире. Можете себе вообразить, как выглядел
бы Новый Завет, если бы Христос появился в России, да еще в нашем захолустье!
Возьмите хотя бы одну Нагорную проповедь и изложите ее в языке русских «храмов»
забегаловок! Нет, лучше не надо. Русский Бог высказывает трезвые суждения лишь в
безобразно пьяном виде, а когда он трезв, он порет чепуху. Так что, если в
дальнейшем я скажу вам что-то умное, знайте: я был в это время пьян. Ну, а если вам
встретится чушь, то порол я ее на трезвую голову.Мир входящему
Известный в городе интеллектуал, печатающий свои прогрессивные сочинения в
столичных журналах, окрестил своего пятилетнего сына. Поскольку у меня репутация
человека, причастного к религии, меня пригласили на выпивку по этому поводу.
Когда гости основательно упились, меня попросили сочинить стихи в честь
новорожденного.
Входи, родившийся, в прекрасный мир земной.
Включать скорей в людское наше братство.
Входи! И в путь спеши за мной
Познать земное щедрое богатство.Так начал я свою импровизацию. Мне аплодировали. Потом я говорил о родителях,
которые научат новорожденного основам жизни, об учителях, обучающих грамоте, о
друзьях, протягивающих руку и подставляющих плечо, о женщинах, сулящих
блаженство, о соратниках, зовущих в поход, о развлечениях и прочих атрибутах
жизни. Мне опять аплодировали. Потом я сказал: «но». «Но скоро случится так, —
сказал я, — что ближние станут чужими, они обвинят тебя в неблагодарности, а ты
будешь жесток и беспощаден с ними; учителя проклянут за то, что ты не последовал
их заветам, а ты обвинишь их в лжеучении; женщина изменит, наслаждения жизнью
породят скуку, опустошение, разочарование. И ты будешь одинок и никому не
нужен...» На сей раз слушатели не аплодировали. Одни подавленно молчали: мол, что
правда, то правда. Другие гневались: мол, нельзя так мрачно смотреть на жизнь, мол,
живем же мы, и не так уж плохо живем, не голодаем, спим не на улице, выпить что
имеем.
Испив до дна цветов земли нектар,
Поймешь, что горек он, хотя казался сладок.
И станешь вдруг ты безнадежно стар.
Лицо покроет сеть глубоких складок.
Увидишь, что назад дороги нет.
Зачем была, ты спросишь, жизнь-морока?
Ты станешь мудр. Ты сам найдешь ответ:
Для никому не нужного урока.
Так закончил я свою импровизацию. Настроение у гостей окончательно
испортилось. Решили, что пора расходиться по домам. Еле стоявший на ногах хозяин
сказал на прощание, что «эти сволочи» (он имел в виду реакционные силы нашего
общества) наверняка закатят ему выговор по партийной линии с занесением в
учетную карточку, так что придется целый год изображать политическую зрелость и
активность, чтобы этот выговор снять. По дороге домой меня остановили здоровые
парни (их было четверо на одного), обыскали мои карманы; не обнаружив в них
ничего, дали мне пару оплеух и пообещали в следующий раз оторвать бороду, если
мои карманы снова будут пусты. Я обещал исправиться. Входи, родившийся, в
прекрасный мир земной! Входи и вкуси от радостей бытия.
НОЧЬ
Лучше умереть среди людей, чем быть живым и здоровым на безлюдье. Но есть
состояние еще страшнее: быть среди множества людей, для которых тебя нет. Это
состояние может сравниться лишь с состоянием всесильного Бога в обществе
атеистов. В такие минуты я бьюсь головой о стену. Бьюсь не в переносном, а в
прямом смысле слова. Причем бьюсь о кирпичную стену, которая выходит на улицу:
не слышно ударов. Я не хочу тревожить соседей по квартире и хозяев комнаты, где я
за десять рублей в месяц снимаю «угол». «Боже, — шепчу я, — помоги мне пережить
это бесконечное мгновение одиночества!» Но молитва моя тщетна, ибо я сам и есть
Бог, а Бог не может облегчить собственные страдания. Он может лишь облегчить
страдания других, умножив тем самым собственные. Бог есть всеобщий врач, неспособный лечить себя и берущий на себя болезни всех излечиваемых им.
— Ну и жилец попался! — слышу я, как говорит хозяйка мужу, — псих какой-то. Все
ночи напролет ворочается. Со следующего месяца пусть на пятерку больше платит
или пусть катится к чертовой матери!Утро
Жизнь коротка, но каждое ее отдельное мгновение долго. Особенно когда стоишь в
длинной очереди к начальнику милиции. В такие мгновения в голову приходят самые
дикие идеи.
— Ну, Лаптев, — спросил начальник вместо приветствия, когда наконец-то подошла
моя очередь, и я предстал пред его суровым, но справедливым взором, что ты на сей
раз надумал?
— Хочу изобрести новую религию. Чем я хуже Христа, Будды, Конфуция или
Магомета? Вот возьму и придумаю. Делать все равно нечего, а от мыслей голова
пухнет.
— Насколько я вижу, у тебя не голова, а морда распухла. И, очевидно, не от мыслей.
Работать, Лаптев, надо. Тогда не до мыслей будет.
— Мудро сказано. Первая предпосылка всякой религии — мыслящее безделье.
Занятой человек не способен придумать даже паршивый анекдот, а не то что
религию. Между прочим, Будда полсотни лет бездельничал, пока не додумался до
нескольких банальных постулатов своей веры.
— Это было при капитализме, Лаптев. Мы бы такого не допустили. У нас тебе
бездельничать и полгода не позволим, не надейся. И зачем тебе, Лаптев, новую
религию выдумывать, если мы от старых до сих пор избавиться не можем?
— Имеется много причин для этого. Во-первых, я толком не знаю старых религий. Я
пытался познакомиться с ними, но тут же отказался, обуреваемый скукой. Мне легче
самому выдумать новую религию, чем изучать старые. Во-вторых, старые религии
суть старые в буквальном смысле слова: они суть умирание религии, они просто
напросто устарели. Они суть пережиток прошлого в этом я полностью согласен с
нашей идеологией и пропагандой. А после того, как главу русской православной
церкви наградили орденом за заслуги перед советской властью, я окончательно
убедился в том, что старые религии утратили религиозную сущность, сохранив лишь
ее видимость. Я же жажду подлинности. Лучше кустарная подлинность, чем
культивируемая веками видимость. В-третьих, я горд и честолюбив. С какой стати я
должен следовать за каким-то индусом, евреем или арабом? Мы, русские Иваны,
прокладываем новые пути человечеству. Мы и в космос первыми вышли. Так почему
бы нам не стать новаторами и в сфере религии и не изобрести свое собственное,
допустим, иванианство? А лучше по имени создателя — лаптизм или лаптианство.
— Насчет космоса ты правильно сказал. Но ты же, Лаптев, в университете учился.
Должен знать, что общество наше антирелигиозное.— Вы правы, как всегда. Но я думаю, что это явление преходящее. Со временем
наши духовные вожди возьмут и дело религиозного прогресса в свои руки. Трудно
предвидеть, в какой форме это произойдет- изберут патриарха в Политбюро ЦК КПСС
или члена Политбюро назначат патриархом.
— А ты, Лаптев, не дурак! Дельная идея! Непременно расскажу об этом на заседании
бюро обкома. Обсмеются! Ну, иди пока. И не забывай: труд — лучшее лекарство от
вздорных идей и замыслов. Патриарх — член Политбюро! Ха-ха-ха! Ну и шутник ты,
Лаптев! А между тем я не шутил. Примеров единения церкви и партии я могу
привести сколько угодно. Наш главный городской поп, например, имеет высшее
гуманитарное образование и ученую степень, за что его не любят (высшие чины
церкви. Иногда его приглашают на заседания бюро областного комитета партии,
когда в очередной раз обсуждается вопрос о борьбе с пьянством и о поднятии
морального уровня молодежи. Недавно он напечатал в газете статью, в коей
утверждал, что Советская власть от Бога. И его никто не опровергает до сих пор.
Покинув отделение милиции, я подумал, что к старым религиям нельзя относиться
нигилистически. Это был бы левацкий загиб. Хотя я их не знаю, но все же в качестве
одного из источников моей собственной религии использовать должен. Критически
переработав, конечно. В согласии с традицией марксизма-ленинизма, за который я в
университете получил «пятерку»: можешь черпать свои идеи из любого источника,
только не забудь по использовании последнего плюнуть в него.Я — Бог
Будем рассуждать чисто логически. Если Бог, по определению, есть существо,
создающее религию, то я, по определению самого понятия Бога, есть Бог. Какая
примитивная логическая операция и какой грандиозный вывод! В нашей жизни
вообще результаты неадекватны усилиям. Оглянитесь вокруг! Сколько людей без
усилий имеют все и сколько прилагают титанические усилия, чтобы получить в итоге
ничего! Слушайте и мотайте на ус! Я уже исполняю свой долг — завлекаю ваши души
в сети моей системы жизни. Следуйте за мной, и я научу вас двигать миром, не
прикасаясь к нему пальцами.
Да, я Бог. Но не спешите завидовать и возмущаться. Бог- это не очень-то приятное
занятие. Если есть Бог, это хорошо для окружающих. Но быть Богом плохо для самого
Бога. Ему теперь мало кто верит. Еще многие верят в него. Но это не есть вера ему.
Это есть лишь неверие себе и в себя. Люди, далее, могут обращаться к Богу,
жаловаться ему, просить его о чем-то. А к кому может обратиться сам Бог? К самому
себе? Проверьте это на себе, и вы убедитесь в том, что это бессмысленно. Богу не к
кому обращаться, некому жаловаться, не на кого надеяться. Он во всем должен
рассчитывать только на себя. Не на людей же ему рассчитывать! Не к людям же
обращаться! Он и есть только потому, что на людей могут рассчитывать только
идиоты, жулики, проходимцы, одержимые корыстью и тщеславием. Бог естьабсолютное одиночество и абсолютная безнадежность. Я понимай) положение Бога,
ибо постоянно испытываю это сам.
Наше революционное во всем время внесло, правда, в это дело свою поправку:
теперь Бог может обратиться в административную комиссию по принудительному
трудоустройству. Но это — самая крайняя мера. К ней следует прибегать лишь тогда,
когда уже не остается ничего другого. Мое положение, скажем прямо, незавидное. А я
и то стараюсь от нее уклониться.
Люди! Не завидуйте Богу, ибо быть Богом очень плохо для него самого. И не
осуждайте того, кто решился стать Богом, ибо он достоин сочувствия. Вспомните
Христа! Быть Богом- это значит идти на Голгофу.Мое учение
Путь на Голгофу тернист и ухабист. В нашей стране он проходит через питейные
заведения, общее имя которых- «забегаловка». Я ничего не имею против этого, ибо
забегаловка есть главный храм, где я проповедую свое учение и нахожу учеников.
Для них я сочиняю молитвы и назидания, обычно в стихах. Пусть это вас не удивляет.
Христос тоже выражался стихами. Будда пел под гитару. А Магомет — тот даже выл со
страшной силой. «Молитвы» мои молниеносно расползаются по городу, и уже на
другой день я не могу доказать свое авторство. Но я к этому и не стремлюсь. На жизнь
этими «молитвами» не заработаешь. А если установят авторство, не оберешься
неприятностей. Начальник милиции, который на сей раз обошелся со мной по
отечески, так и сказал: «Пей, с бабами валандайся, трепись, фокусы показывай, но
стишки брось! Если узнаю, что стишками балуешься, в два счета выселю из города».
В городе мои стишки называют «Евангелием для Ивана». Говорят, кто-то собирает их
как народное, то есть как коллективное творчество. Я сам не собираю и даже не
запоминаю. Если я вспоминаю ранее сочиненную молитву, я каждый раз изобретаю
ее заново. Со временем я вас познакомлю с некоторыми моими сочинениями такого
рода. Если, конечно, будет подходящее настроение.
Мое учение не сводится к «Евангелию». Оно состоит из «небесной» и «земной»
частей. Небесная часть- необязательно стихи, а в стихах есть много из земной части
учения. Различие этих частей глубже. В небесной части явно или неявно
предполагается существование божественной субстанции в мире- существование
чего-то чистого, светлого, возвышенного. Эта часть полна грусти и страдательности,
порой в форме призыва к бесшабашной и разгульной жизни. Не понимайте это
буквально. Это лишь словесная форма. В нашем обществе такая жизнь в реальности
есть грязь, пошлость, убожество. В земной же части я явно предполагаю реальные
условия жизни нашего общества. Причем предполагаю как вечный и нерушимый
базис нашего бытия. Эта часть состоит из описаний реальности и практических
советов, как наилучшим образом прожить жизнь в этой реальности, не вкладывая
свою душу в борьбу за существование.Я постепенно познакомлю вас с обеими частями своего учения. Если, конечно, меня
не перехватят власти и не засадят в сумасшедший дом как замаскированного
шизофреника, не вышлют из города как хронического тунеядца или не посадят в
тюрьму как явного мошенника. Все эти три действия властей одинаково возможны.
Меня пока спасает то, что попытки превратить эти возможности в действительность
предпринимаются одновременно и соответствующие отделы органов власти либо
надеются друг на друга, и потому я выпадаю из поля их внимания, либо вступают в
конфликт с теми же последствиями.Мои враги
Христос, Будда и Магомет начали свой земной путь с приобретения немногих
учеников и защитников. Я же начал его с того, что приобрел многочисленных врагов
и опровергателей. Я имею в виду не власть: власть есть власть, а не враг. Враг — это
твой собрат. В первую очередь это прогрессивные интеллектуалы. Не отождествляйте
их с книжниками времен Христа. Ничего подобного в те времена не было. Это
специфический продукт современной культуры. Интеллектуалы — особый слой,
существующий за счет культуры общества, а не для нее. Их ум извращен, их
образованность поверхностна и хаотична, их самомнение и тщеславие непомерны.
Они распространяют обо мне мнение, будто я шарлатан и жулик. Они увлекаются
буддизмом, йогой, религиозной русской философией, парапсихологией... Но у них это
— дань моде и чисто внешний атрибут некоей культуры. Я их игнорирую.
На втором месте после интеллектуалов идут мои непосредственные конкуренты. Да,
представьте себе, конкуренты! В нашем городишке не меньше десятка проходимцев и
бездельников, претендующих на ту же роль, что и я. И эти мерзавцы-«боги»
причиняют мне массу неприятностей. Поскольку я превосхожу их по своим
способностям и популярности, они кипят злобой ко мне, клевещут и строчат доносы.
Начальник милиции, о котором я уже упоминал, сказал как-то в порыве
откровенности, что им лично на меня наплевать, они лично мне даже
симпатизируют, но есть сигналы, и они обязаны на них реагировать. Они ведь тоже
не боги, у них ведь тоже есть высшее начальство, им ведь тоже всякая сволота покоя
не дает. Я его понимаю. Судившие Христа тоже лишь выполняли волю народа.
Мои конкуренты грызутся между собой и пакостят друг другу. Но у них все же есть
некоторое единство. Они все примерно одинаковы и одинаково ничтожны. Я же и
внешне, и внутренне явно превосхожу их и не хочу с ними общаться. Я есть Бог
одиночка. Я из принципа одинок, ибо Бог не может быть членом мафии. Но даже Бог
бессилен перед мощью мафии. Я мощь этой мафии ощущаю постоянно. Я пока
откупаюсь от нее, предоставляя им возможность обирать граждан материально и
довольствуясь для себя лишь крохами. Практически я им не мешаю в этом деле, а
злоба их не уменьшается. Почему? Они хотят быть не просто богами, но
благополучными, сытыми богами. А мой пример говорит им о том, что Бог не можетбыть сыт и благополучен.
Конкурентов я игнорировать, как интеллектуалов, не могу. Я должен быть с ними
всегда начеку, иначе они подловят и изобьют. А то и убить могут — у нас и такое
случается.Моя профессия
Когда я еще был студентом, во дворе дома, где я жил, произошел такой случай.
Степенный рабочий, отец троих детей, выпивавший не больше других, убил девчонку
из нашего же дома. Убил, чтобы взять у нее деньги на водку: ему до зарезу надо было
похмелиться. Девочка шла в магазин за продуктами. Денег у нее было меньше
десятки. Но убийце хватило на пол-литра. Купив водку, убийца вернулся в подвал,
куда он затащил труп, выпил водку и заснул около жертвы мертвецким сном. Там его и
нашли. Хотя случай был прозрачно ясен, произошло нечто невероятное: вину на себя
взял другой человек, окончательно спившийся и опустившийся забулдыга, из числа
тех, кто околачивался в районе винно-водочного магазина. Он заявил, что это он убил
девочку, а деньги он пропил вместе с обвиняемым. Забулдыгу осудили. Через
несколько дней рабочий повесился, оставив покаянную записку. Судьба забулдыги
мне осталась неизвестной.
Этот случай глубоко запал мне в душу. Я часто вспоминал и анализировал его. «Как
же так получается? — думал я, — Один человек за гроши убивает другого. В нем нет
никаких внутренних сдерживающих начал. Будучи уверен в безнаказанности, он
делает свое гнусное дело. И он уходит от людского наказания. Однако в нем есть что
то такое, что вынуждает его самого наказать себя высшей мерой наказания —
смертью. Что это? Совесть? А что такое совесть? И почему ни в чем не повинный
человек соглашается страдать за другого? Он одинок, ничтожен. Никому не нужен.
Тот, за кого он решился пострадать, должен растить детей. Допустим, что так. Но ведь
в сознании этого человека должна была сложиться эта цепь мыслей, должна была
сработать воля. Что обусловило этот процесс?..»
Чем больше я думал над этой проблемой, тем настойчивее мне напрашивался
вывод: несмотря ни на что, в человеке есть некое природное начало, которое
развивают и эксплуатируют старые религии, которые пытается использовать в своих
интересах наша идеология. Но...
Но! Это извечное «но»! «Объяснение банально, — говорил я себе, — Рабочий,
очухавшись, начисто отрицал вину. Для милиции важно признание преступника. Они
схватили первого подвернувшегося забулдыгу, обработали его так, что для него
признание стало единственным доступным облегчением. Рабочий был на хорошем
счету на заводе, за него вступился коллектив. Почему он повесился? А кто его знает!
Может быть, с перепою. Может быть, жена не дала рубль на похмелку, а другую
подходящую девочку не нашел. Может быть, ход событий был бы иным, попадись на
его пути другая девочка с зажатой в кулачок трешкой... Кто знает?!»Я на время успокаивался. Все ясно! Человек есть изначальная гнусная тварь, а
религия — опиум для народа. Только зачем эту тварь поить таким утонченным и не
очень-то дешевым напитком? И стала ли лучше эта тварь, когда ее перестали поить
этим напитком?
Я рассказал в своей группе об этом кошмарном случае. «Подумаешь, какое дело, —
сказал один из моих товарищей, — А вот у нас было дело, так дело!» И он целый день
рассказывал о «своем» кошмарном деле, гордился им, хвастался. Ему, наверное,
важно было затмить «мое» дело и быть в центре внимания. «Родителей надо
наказывать, — сказал другой, — Посылают детей одних в магазин!..» «Милицию надо
усилить, — сказал третий, — Народные дружины! Поголовное участие населения в
охране порядка! Вспомните, чему нас учили классики марксизма!» И никто не подумал
о том «некоем начале», которое я заподозрил в изначально гнусной твари — в
человеке. «Все-таки чего-то не хватает в людях, — сказал я, — И это «что-то» не
заменишь борьбой с пьянством, усилением милиции и поголовным вовлечением
населения в охрану порядка, изучением классиков марксизма...» «Чего?! Закуски, —
сказал мой друг, сам большой любитель выпивки, — закуски не хватает! Если бы мы
закусывали подобающим для человека двадцатого века образом, то, поверь мне,
число девочек, которых убивают за трешку, сократилось бы вдвое!» Как человек
советский, он мыслил масштабно.
Прошли годы. Теперь я знаю, чего именно нам не хватает. Я стал специалистом по
этому дефицитному элементу человеческой жизни — специалистом по разговорам на
тему о Душе, Вечности, Боге. Для меня никогда не было проблемы, существует Он
реально или нет. Я с некоторых пор живу со страстным желанием, чтобы Он был. Я
понял очень простую истину: если многие люди захотят, чтобы Он был, Он придет.
Все дело не в Нем, а в нас. Он — это мы. Все остальное есть суета сует и всяческая
суета. Это говорю вам я, Учитель Праведности, — так в шутку прозвали меня мои
клиенты и собутыльники.
Прозвали не без оснований, У меня действительно уникальная профессия: я учу
людей тому, как научиться хорошо жить и хорошо закончить свою жизнь. Делаю я
это, разумеется, нелегально. Легально людей учат жить Партия и Правительство, а в
нашем городе — лично товарищ Сусликов и прочие руководители области. Но они
учат людей жить для общества, на благо народа (как народ может жить на благо
народа?!), ради счастья будущих поколений. Я же учу людей жить для самих себя. Учу,
как быть красивым, здоровым, умным, удачливым, молодым и счастливым. Я даю
частные уроки и консультации. И беру за них, как за уроки иностранного языка или за
натаскивание школьников для экзаменов в институты. Этим я тоже занимаюсь.Что есть человек
У меня есть знакомый, который оспаривает любые мои утверждения, — мой
Антипод. Заикнулся я как-то о некоем врожденном «святом» начале в человеке. Онусмехнулся и поволок меня в здание областного суда, где слушалось дело группы
рабочих с химического комбината. Эти рабочие в день получки заманивали своих
собратьев в свой цех, обещая выпивку, убивали их, забирали деньги, а трупы бросали
в какую-то жидкость, в которой они растворялись бесследно, полностью (вплоть до
пуговиц, ключей и металлических зубов). Таким путем они отправили на тот свет
больше двадцати человек.
Разоблачили их случайно. «Обрати внимание, — сказал Антипод, — никакого
раскаяния, только сожаление, что попались из-за сущего пустяка. Где оно, «святое
начало»? Если тебе этого мало, я могу помочь тебе устроиться на работу на
химическом комбинате, а еще лучше- в «Атоме» (так называется секретное атомное
предприятие в одном из районов области). Ты там такого насмотришься, что
концлагеря сталинских времен тебе покажутся гуманными учреждениями». «Не
надо, — сказал я, — Я верю тебе. Но если в человеке нет святости от природы, ее
нужно вселить в него извне. В этом задача Бога». «Попробуй, — усмехнулся
Антипод, — Когда тебе удастся это сделать хотя бы в отношении одного человека,
покажи мне его, и я дам тебе власть вселить святость во все человечество».О пьянстве
Пьянство не есть мое призвание. Это- моя профессиональная обязанность. Я на этот
счет не есть исключение. Тот самый начальник милиции, о котором я уже упоминал,
жаловался мне, что не может ни дня обойтись без выпивки, хотя водку ненавидит. А
его подчиненные почти сплошь алкоголики. И ничего не поделаешь. Без выпивки у
нас ни одно дело не делается. Недавно было совещание в обкоме по поводу борьбы с
пьянством. Мириться с этим дальше нельзя. На заводах иногда целые цеха
простаивают из-за пьянства. Так, после совещания добрая половина участников
оказалась в бесчувственном состоянии в вытрезвителе и в отделениях милиции. А ты
говоришь! (Я, между прочим, как раз молчал.) Начальник попросил меня научить, как
пить, не пьянея и без последствий для головы и желудка. Я сказал, что я лично
отрыгиваю выпитое и сплю, где свалюсь, и до тех пор, пока не очухаюсь
естественным образом. Начальник сказал, что спать на службе и на совещаниях ему
никак нельзя. Отрыгивание он отверг как бессмысленный «перевод добра». Велел к
следующему разу (что он имел в виду?) придумать для него хотя бы средство,
заглушающее спиртной дух изо рта. Я ему это средство изобрел, не дожидаясь
«следующего раза». Как выяснили мои враги и разоблачители, регулярное
употребление этого средства сокращает жизнь человека на десять лет. Это, однако, не
помешало ему овладеть городом в считанные дни. Теперь в городе не увидишь ни
одного трезвого шофера. А придраться не к чему. Не будешь же анализ крови делать
каждому! После нескольких смертных случаев и крупных автомобильных катастроф
«средство» как-то сошло на нет и забылось. Но начальник милиции употребляет его
до сих пор и чувствует себя превосходно. Он знает меру! А то, что он не доживетдесять лет, — пустяк. Для русского человека лишние десять лет жизни — ничто.Национальная религия
Я, конечно, не сразу докатился до такого убогого состояния. Заметьте: убогое
состояние у Бога! Но не буду вас утруждать лингвистическим анализом. Сначала я был
рядовым пьяницей. Из-за пьянства меня исключили из комсомола. Из-за пьянства
прервалась моя успешно начатая научная карьера. Я был даже не столько пьяницей,
сколько инициатором и вдохновителем пьяных сборищ. И что особенно важно: я был
теоретиком и поэтом пьянства. Сочиненный мною гимн пьянству приобрел
общегородскую известность. Вся армия стукачей была брошена на поиски автора
гимна: в это время началась антиалкогольная кампания, и гимн сочли за вражескую
идеологическую диверсию. После этого я все свои стихи читал моим собутыльникам
как услышанные от других. Хочу внести в связи с этим коррективы к сказанному
выше. Мое учение выросло не на пустом месте, не в стороне от столбовой дороги
мировой цивилизации, а на самой этой дороге и из вполне реальных источников.
Марксизм имел три источника. У меня этих источников тоже три. Первый из них, как
вы уже догадались, надо полагать, есть наша национальная религия — наше русское
пьянство. Наше пьянство играет роль, принципиально отличную от других стран.
Вернее, в других странах пьют и впадают в алкоголизм, но пьянство, как таковое, есть
только у нас. Это не алкоголизм (как у американцев, финнов, шведов) и не форма
питания (как у французов и итальянцев), а наша фактически национальная религия,
адекватная нашему духу и образу жизни. Конечно, наше пьянство обычно переходит
в свинство. Но и свинство есть наша национальная черта. Пьянство без свинства это
вовсе не пьянство, а выпивка в западном стиле. Или грузинство. Русский человек
пьянствует именно для того, чтобы впасть в свинство и учинить свинство. Выпивка
предполагает выбор компании, душевное состояние и прочее. Пьянство ничего не
предполагает. Пьянство — это когда попало, где попало, что попало, с кем попало, о
чем попало. Это — основа для всего прочего: и для компании, и для душевной
близости, и для любви, и для дружбы...
Я сказал, что я — организатор и вдохновитель пьяных сборищ. Но я выразился
неточно: я есть некое организующее и вдохновляющее ядро этих сборищ. Я никого не
уговариваю на выпивку и никого не собираю. Мне достаточно просто появиться в
местах, где я могу быть замечен. При виде меня пьяницы бросают все дела и твердо
решают «поддать», у выпивающих появляется идея «А не заложить ли сегодня?!»,
переходящая в намерение «наклюкаться», а трезвенники впадают в мрачное
рефлектирующее состояние, выражаемое формулой: «Жизнь уходит, а я как идиот
пью только молоко и чай! Почему я должен отказываться от радостей жизни?! К черту!
Эх, и надерусь же я сегодня!»
Я просто стою и с грустью наблюдаю мирскую суету. Или медленно иду,
погруженный в свои мысли. И все знают, что это за мысли («Выпить, стервец,собрался!») и куда я движусь («В забегаловку, негодяй, бредет!»). И я постепенно
обрастаю собутыльниками, как Христос обрастал апостолами и последователями.
Когда я приближаюсь к намеченному злачному месту, я уже бываю окружен
восторженной толпой, а у того злачного места нас уже ждет другая восторженная
толпа. И благодать Божия нисходит на нас. Мы, просветленные и любящие друг друга,
роемся в карманах, звеним медяками, потираем руки, хлопаем по плечу, обнимаемся,
шутим, вспоминаем анекдоты и хохмы. И над нами парит сияние, издали
напоминающее по форме водочную бутылку и пивную кружку одновременно. Я
воздымаю длань к небу. Наступает тишина. «Дети мои, — тихо говорю я, но голос мой
звучит, как труба архангела в Судный день, — предлагаю сегодня начать с
«Мальтуса»» (Мальтус — один из вариантов пьянства, открытых мной. В этом
варианте пьется смесь водки и пива, причем порция пива возрастает в
арифметической, а порция водки — в геометрической прогрессии). В ответ на мое
предложение раздается ликующий вопль народа.Мои и его страдания
Первая обязанность Учителя Праведности — не учить других, а быть учимым
другими. А для этого надо терпеливо выслушивать всякого, желающего высказаться, и
стремиться понимать его и сопереживать с ним рассказываемое. Чужие секреты я
всегда храню, и исповедующийся это чувствует с самого начала. И порой
рассказывают мне такое, что они не решились бы открыть даже священнику и
следователю КГБ. Один человек, тайной профессией которого являются методы
разврата, рассказал мне омерзительнейшие факты из своей биографии. Но я все же
не стал доносить на него, хотя избавление мира от этого чудовища было бы большим
благом для людей. Я до сих пор не знаю, как следует поступать в таких случаях. Пока я
прибегаю к самому малодушному средству: стараюсь уклониться от выслушивания
исповедей такого рода. Но мне это не всегда удается. И к тому же это не соответствует
моему общему принципу: выслушивай всякого, желающего в словах очистить душу
свою. Правда, люди часто хотят не столько очистить свою душу, сколько испакостить
твою. Но где тут разграничительная линия? Покаяние исповедующегося? Это слишком
сильное требование для наших дней. Согласно моему учению, покаяние не требуется,
ибо сама потребность высказаться несет в себе покаяние. И этого достаточно.
Иногда мои собеседники о своих душевных тайнах ничего прямо не говорят и
крутят вокруг да около. Я их не вынуждаю к откровенности, я придерживаюсь на этот
счет правила: не принуждай никого к совершению желаемых тебе поступков даже в
мыслях. И опять-таки проблемы: где грань между желаемым и нежелаемым, где грань
между отсутствием желания и нежелания, где грань между пресеченным и
невозникшим желанием? Я не верю в то, что есть какие-то психологические критерии
для этого. Я склоняюсь к тому, что их нет вообще, что они еще только должны быть
изобретены. В данном случае я не знаю, есть у меня желание выслушиватьоткровения собеседников или нет и является мое внешнее равнодушие заглушенным
желанием или природным безразличием. Кстати, о безразличии: как быть с ним?
Морально оно или нет? Когда оно морально и когда нет? Видите, сколько проблем
ставит такой заурядный случай перед существом, обреченным на роль Учителя
Праведности. И поверьте мне, для него эти проблемы несут не интеллектуальное
развлечение, а страдание. После каждой беседы с теми, кто раскрывает мне свою
душу, я впадаю в болезненно-лихорадочное состояние, я буквально бьюсь головой о
стенку в поисках решения этих мучительных проблем. И никто не в силах мне
помочь, ибо я избран помогать всем и находить решения в себе самом. Поймите, —
люди: Бог есть прежде всего самострадание и лишь затем сострадание! Быть Богом не
столько трудно, сколько мучительно. Лишь в такие минуты я не просто понимаю, а
каждой клеточкой своего тела ощущаю смысл христианской идеи, что Он принял
страдания людей на себя. Его мучения перед распятием и распятие суть лишь
внешний символ скрытых душевных страданий, доступный вульгарному сознанию
масс. Он, как и я, бился над решением неразрешимых проблем.Не прелюбодействуй
Не прелюбодействуй, учил Христос, на чужих жен не заглядывайся и не помышляй о
них. Во-первых, я сомневаюсь в том, что сам Он придерживался этой заповеди. Я
понял Его натуру, я уверен, что в отношении с женщинами Он был близок нашему
времени. И я не осуждаю Его за это, я Его понимаю: без женщин Он не смог бы
проповедовать свое учение и просуществовать больше недели, как и я. А, во-вторых,
как быть, если они (то есть женщины) сами помышляют о тебе? Когда я был в зените
славы и в расцвете моих удивительных способностей (в газетах писали об «эффекте
Л.» или о «феномене Л.»), меня завлекла к себе домой некая дама, захотевшая
получить от меня частную консультацию по поводу похудения (в ней было более ста
килограммов), улучшения фигуры и душевного состояния. Сначала она меня хорошо
накормила. Она страшно рассердилась на то, что я отказался пить спиртное: в то
время я должен был воздерживаться от пьянства не столько из религиозных, сколько
из медицинских соображений. Удивительные существа наши женщины! Страдают от
пьянства мужей, но если попадает трезвенник, прилагают невероятные усилия, чтобы
заставить его пить. Почему бы это? Очень просто: порочные ненавидят непорочных.
Потом моя дама разделась догола. И я охнуть не успел, как она скинула все свои
шмутки и предстала передо мной в виде рубенсовской Венеры. Честно признаюсь, я
не могу сказать, что она была безобразна. Скорее наоборот, она по-своему была
великолепна. Я так ей и сказал: «Фигура у вас прекрасная, исправлять ее ни к чему, да
и худеть я не рекомендую». Она сказала, что сейчас все худеют, что ей хотелось бы
талию потоньше, загривок убрать, руки слегка утончить и вообще. Я ей наговорил
кучу полезных советов. Она слушала рассеянно. Потом неожиданно попросила, чтобы
я оторвал ее от пола, не прикасаясь к ней руками (в это время у меня как разобнаружились способности такого рода). Я сказал, что она не спичка и даже не чайная
ложка. Она сказала, что, если я подниму ее от пола без прикосновения хотя бы на
миллиметр, она позволит мне делать с ней все, что я захочу. Я сказал, что даже с
прикосновением я вряд ли смогу оторвать ее от пола, ибо я не штангист. Она
рассвирепела, сказала, что если я не..., то она навешает мне... Она употребила слово,
которое я не решаюсь приводить здесь. Переводится это слово на обычный язык как
«оплеухи», «тумаки», «подзатыльники».
Или вот еще случай. Меня, как тунеядца, пригласили в комиссию по
принудительному трудоустройству. Члены комиссии — в основном старые члены
партии, пенсионеры. Один представитель от районного Совета, один — от
профсоюзов, один — от юридических органов, один — от райкома комсомола, один от
райкома партии. И еще какие-то непонятные лица. «Ничего себе, хорош, сказал
председатель комиссии (меня накануне заволокли в милицию под видом пьяного и
основательно обработали), — И тебе не стыдно? Такой здоровый молодой парень, а
пьянствуешь и черт знает чем занимаешься!» Я сказал, что занимаюсь делами,
весьма полезными людям: облегчаю им жизнь. Кончилась эта беседа тем, что
представительница райкома партии дала мне «телефончик» и пообещала устроить на
хорошую работу. Когда я навестил ее на другой день, она сказала, что либо я буду
делать то, что ей нужно, либо она велит отправить меня на работу в урановые
рудники, откуда никто не возвращается. Что мне было делать?Антипод
Я поделился своими сомнениями с Антиподом. Он посмеялся, конечно. «Хотя ты и
Бог, — сказал он, — ты наверняка капитулировал. Есть принципы поведения людей
(да и Богов, пожалуй), которые не в силах отменить никто. Вот тебе один из них. Если
человек физически способен совершить некоторый поступок и нет никаких внешних
препятствий для его совершения, если в голову ему пришла мысль и появилось
желание совершить этот поступок, если он надеется извлечь для себя пользу из этого
поступка и при этом избежать ощутимого наказания за него, то он совершит этот
поступок. В этом смысле в человеке нет никаких внутренних ограничений поведения.
Откуда берутся такие ограничения? Только извне данного человека — из его
отношений с другими людьми. Люди взаимно ограничивают друг друга».
— А религия? — пытался возразить я, — Религиозные ограничения суть продукт
свободной воли человека. Человек берет их на себя сам.
— Ты Бог, а не смог устоять перед старой развратной шлюхой из райкома партии, —
усмехнулся он, — Так что уж говорить о простых смертных! Чтобы стать общественной
силой, религия должна стать делом определенной категории людей, организованных
в некое целое, то есть делом церкви. А церковь как объединение людей подчиняется
общим законам коммунального поведения. И святое дело, таким образом, становится
делом грешников со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так какая разница— будет держать людей в узде церковь или идеологическая организация?
— Разница есть, — говорю я, — Идеология изобретается для масс людей, религия же
— для отдельного человека или для человека вне массы. Сила идеологии кончается,
когда человек покидает толпу или коллектив.
— Но сила религии кончается, когда человек включается в толпу или коллектив. А
что важнее для человека — пребывание в коллективе и в толпе или уединение? И,
зная: в одиночку человек может противостоять великим искушениям, но бессилен
перед мелкими, — Бог не способен бороться с блохами, клопами, крысами... Это я
тебе говорю как специалист.О чудесах
Согласно Евангелию от Иоанна (не смешивайте с моим «Евангелием для Ивана»!),
Христос начал свою карьеру с того, что превратил воду в вино. И после этого ученики
уверовали в него. Еще бы! Если бы я мог превращать воду в водку, я увел бы за собой
все население России, а не каких-то двенадцать бездельников. Причем мне не
потребовалось бы исцелять больных, воскрешать умерших и творить прочие чудеса.
Исцелением больных у нас занимается бесплатная медицина. Мертвых воскрешать
ни к чему, ибо и от живых прохода нету. А чудеса творить бессмысленно и даже
опасно — в них верит только КГБ, да и то лишь в своих профессиональных интересах.
Несколько лет назад я вдруг обнаружил в себе способность творить чудеса в духе
нашего супернаучного века поднимать мелкие предметы, не прикасаясь к ним
руками, и сгибать столовые ложки, вилки и ключи одной лишь силой мысли. Но я не
преуспел благодаря ей. На мне нажились лишь проходимцы, организовавшие мои
представления. Чем тяжелее предметы я поднимал и чем дальше были мои руки от
них при этом, чем больше я сгибал ложек и ключей силой мысли, тем меньше
окружающие верили в мои чудеса. Чем больше экспертов безуспешно пытались
разоблачить меня, тем подозрительнее становилась моя выходящая из ряда вон
способность. Когда я научился одним лишь усилием мысли поднимать на полметра от
поверхности стола массивную пепельницу и завязывать узлом метровый кусок
водопроводной трубы, моих менеджеров (или антрепренеров) арестовали. И меня
вместе с ними. Месяц держали меня в КГБ, пытаясь заставить меня поднять без
прикосновения хотя бы спичку и хотя бы на миллиметр, но в присутствии одних
сотрудников КГБ. Моя удивительная способность куда-то испарилась. После этого
меня направили в сумасшедший дом. Убедившись в моей безобидности и заполучив
мою подпись под обязательством чудес больше не творить, меня выпустили на
свободу. Слава моя благодаря этому возросла. Я начал неплохо зарабатывать. К этому
времени относится мое посещение комиссии по трудоустройству, о котором я уже
упоминал.
Выйдя с той комиссии по трудоустройству (с номером телефона, который мне дала
темпераментная и любвеобильная шлюха из районного комитета партии), я воздалхвалу нашему замечательному обществу. Подумать только! Миллионы здоровых
людей на Западе не могут найти работу, а у нас запрещено быть безработным.
Хочешь не хочешь, а изволь трудиться! Не можешь сам найти работу, тебе ее найдут
заботливые представители общественности. Что за жизнь! Христа, между прочим,
тоже обвиняли в тунеядстве. Его тоже считали бездельником и кутилой. Но в
комиссию по трудоустройству его не вызывали. И пострадал он вовсе не из-за этого.
Тут лежит коренное отличие меня от всех создателей и реформаторов религий
прошлого.Предшественники
Мои великие предшественники Христос и Будда появились на свет при
исключительных обстоятельствах. Насчет Христа — общеизвестно, как. Менее
известно то, что Будда появился в результате того, что Слон «трахнул» королеву.
Интересно, если я войду в историю как основатель новой религии, какую легенду
сочинят обо мне? Для России больше подходит такая: гигантский клоп совратил
заведующую сельскохозяйственным отделом обкома партии Евдокию Телкину,
прозванную в народе Маоцзедунькой, и в результате их сожительства на свет
появился я.
Будда был отличником. Я тоже. Будда знал все языки. У нас, к сожалению,
преподавание иностранных языков поставлено так плохо, что я не могу похвастаться
ни одним. Впрочем, это мне не мешает давать уроки английского, немецкого и
французского местным дебилам, так что я слыву полиглотом. Если бы представилась
возможность, я стал бы натаскивать двоечников-школьников в китайском языке. А
что, если и Будда знал все языки на таком же уровне? Боюсь, что именно так и было
дело.
Будда умер, отравившись мясом. Мне это не грозит: в наших магазинах мясо
исчезло сразу после революции и не появилось до сих пор. Если я отравлюсь, то это
будет тухлая картошка в городской столовой.
Учение Будды не годится для наших русских условий. Нам нельзя впадать в нирвану,
заниматься медитацией и прочей чепухой: не позволят. Да и климат не тот. И ко
всему прочему учение Будды у нас мало кому известно. А те, кому оно известно,
излагают его так, что, как говорится, без пол-литра не разберешься. А с пол-литром
нам разбираться ни в каком учении не надо: она сама есть высшее учение.Фундаментальная предпосылка
Я исхожу из такой предпосылки: мы живем в коммунистическом обществе и не
имеем шансов его изменить, заменить другим и убежать из него. Мы обречены в нем
жить и хотим жить в нем, причем в таком, каким оно нам дано в качествеестественной социальной среды. Но мы хотим жить так, чтобы получить свою долю
удовлетворения и счастья и в конце жизненного пути уйти в Ничто с сознанием
правильности прожитого и справедливости конца.
Думать об общественных преобразованиях сейчас нелепо. Самые глубокие
преобразования уже произошли. Bce главное сделано. Все жертвы ради этого
принесены. Рухнули самые великие иллюзии и надежды. Социальная история вся
позади. С этой точки зрения нас ждет только прошлое. Теперь людям предстоит много
копить и много терять, чтобы снова появился интерес к будущему. Никакого Царства
Божьего впереди нет, ибо оно уже есть. Оно уже достигнуто. И перед нами стоит
проблема, как в нем жить. Как видите, перед Христом проблема совсем не так стояла:
Он обещал Царство Божие. Он не смог сдержать обещание: тогда для этого еще не
было пролетариата, большевиков, ленинцев и сталинцев. Царство Божие построили
другие. Я иду дальше Христа.
— Допустим, — говорю я, — Царство Божие наступило. А дальше что? Как в этом
Царстве Божием пребывать, то есть прожить по-человечески? Эта проблема
потруднее той, какая стояла перед Христом.Мечты
Иногда я мечтаю о Москве. Москва! Окно в мир. Почти Запад. В Москве я еще ни
разу не был. Мог бы в отпуск съездить. Отпуск у меня круглый год. Но поездка такая
мне не по карману. И у меня нет паспорта — забрали в милиции и на всякий случай
не отдают. Знакомых, у которых я мог бы переночевать, в Москве у меня нет. В общем,
я напрочь прикован к своему городу. Христос в конце жизни подался в Иерусалим. Но
у Него не было проблемы паспорта, прописки и ночлега.Все суета
Екклесиаст, сын царя и царь, сказал: суета сует, все суета. И еще сказал он: все —
суета и томление духа. Он говорил и многое другое, в частности и такое: кто умножает
познание, умножает скорбь; умный умирает наравне с глупым; все произошло из
праха и возвратится в прах. Это все тот же Екклесиаст сказал, что нет ничего нового
под солнцем: что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться.
Мало кто теперь соглашается с этим. Стоит заикнуться, что, мол, еще Екклесиаст
сказал то-то и то-то, как тебе в ответ посыпаются контраргументы. А самолеты?! А
космические полеты?! А атомная энергия?! А медицина?! А?!. А?!. И если вы не
согласитесь со своим оппонентом, он перечислит вам все достижения цивилизации
за последние две тысячи лет. Слушаете вы его, киваете в знак согласия головой: мол,
да-да, конечно, — а про себя думаете: суета все это, суета сует, всяческая суета и
сплошное томление духа. Да разве не об этом говорил сын царя и царь Екклесиаст?!Взгляни вокруг себя! Вот ученый. Он пятьдесят лет жизни угробил на то, чтобы
сделать полезный вклад в науку. Во всем отказывал себе. Ночей не спал. Страдал. А
кто знает о его вкладе в науку? Десяток таких же, как он, чудаков; сотня проходимцев
от науки, разворовавших его вклад и приложивших огромные усилия к тому, чтобы о
нем никто не узнал. А вот певец. Голосок слабый. Да и слух не очень-то. Затянут в
джинсы так, что половые органы вот-вот разорвут их. Хрипит в микрофон
чудовищную ерунду. Кривляется всеми членами. А миллионы людей неистовствуют,
слыша и видя это. И имя его у всех на устах. Вот спортсмен, на долю секунды быстрее
всех пробежавший какую-то дистанцию, на сантиметр выше всех прыгнувший в
высоту или на пол-оборота больше других перевернувшийся вокруг себя. Его портрет
во всех газетах и журналах. Сильные мира сего почитают за честь встретиться с ним.
И вот борец за лучшую жизнь для людей в своей стране, проведший долгие годы в
тюрьмах, передумавший все важнейшие проблемы современности и потерявший
все. Он скитается в поисках грошовой работы. Выше бесед с низшими чинами служб
безопасности он никогда не поднимется. Вот знаменитая на весь мир актриса,
которая не знает, как ей истратить миллионы, и вот другая — безвестная,
унижающаяся перед самыми ничтожными проходимцами, чтобы заработать копейки.
А взгляните на них! Вторая красивее и талантливее первой. Но первая опередила ее
на пути в кровать режиссера. Послушайте этого замечательного политика! Даже в
нашем мире, сплошь набитом дураками, трудно найти дурака, который превзошел бы
его по дурости. А между тем нет газеты в мире, которая выходила бы без его портрета,
его речи, упоминания о нем. И послушайте вот этого, никому не известного человека.
Какие глубокие суждения! Какой точный анализ ситуации! Какие верные
предсказания! Но укажите мне одного политического деятеля в мире, который хотя
бы выслушал его совет, а не то что последовал бы ему! Нет памяти о прежнем,
говорит Екклесиаст, да и о том, что будет, не останется в памяти у тех, которые будут
после. А Данте! А Шекспир! Помним же мы о них! «Конечно», соглашаюсь я. А про себя
думаю: кто помнит, как помнит и зачем помнит? Не для них помнят, а для себя. И не
помнят вовсе, а прикрываются памятью и эксплуатируют ее. Какое дело вот этому
Иванову до Шекспира?! Он не понимает Шекспира, он не любит его, ему скучно от
Шекспира, он говорит о нем чушь. Но ему важно приобщить себя к Шекспиру, дабы
все видели, что он не просто Иванов, а Иванов, посягнувший на Шекспира,
причастный к Шекспиру и даже кое в чем превзошедший его. Нет памяти о прежнем
— прав этот сын царя и царь Екклесиаст. Есть лишь суета сует и томление духа.
А как же быть, если тебе не удалось не родиться и ты познал, что все есть суета? И
даже в этом, то есть в постановке самой проблемы, прав Екклесиаст: нет ничего
нового под солнцем. И в решении этой проблемы я в общем и целом следую ему: не
принимать участия в житейской суете, остаться в стороне и никому не мешать. Но я
не сын царя и не царь. Я — человек конца двадцатого века, живущий в современном,
сложном и лихорадочном обществе. И не так-то просто тут остаться в сторонеИ суета сует
Сказал Екклесиаст: «Все — суета и духа есть томленье».
Иначе видит мир теперешнее поколенье.
Оно не повторяет фразу всуе ту.
Оно бросается в мирскую суету.
Ему не ведомо ни лично, ни со слуха
Про то, что есть какое-то томленье духа,
Оно испытывает лишь томленье тела,
Когда слоняется без мысли и без дела.И всяческая суета
— Не вижу тут никаких проблем, — говорил мне один из моих учеников, Пусть все
есть суета! И почему надо от нее уклоняться? Я лично поступал и поступаю наоборот:
окунаюсь в эту суету целиком и живу в ней, можно сказать, полнокровной жизнью.
Ссорюсь с соседями и мирюсь. Интригую с коллегами. Воюю с женой и детьми.
Представится случай выпить или с бабами покутить, не теряюсь... Одним словом, мне
эта суета сует нравится, и я не хочу иной жизни. Я хочу лишь в этой суете подольше
покрутиться и побольше от нее взять. Взять от жизни максимум возможного в моем
положении — вот моя задача. Ты, говорят, можешь этому научить. Учи! Я плачу
деньги. Выполняю твои наставления. Учи! Я хочу на своих двоих дотопать до могилы,
хочу с бабами дело делать до последнего дня, хочу хорошее настроение иметь, хочу
кое-кому свинью подложить и кровь попортить... Учи!
И я учу. Учу каждого тому, что ему хочется. Главное — узнать, чего хочет человек в
глубине души, и научить его этому. А все, кто приходит ко мне за советом, хотят
именно суеты сует и всяческой суеты.
Тот человек, который хотел взять от жизни максимум возможного, хотел на самом
деле до смешного мало. Его представления о «максимуме возможностей» оказались
такими примитивными, что я мог бы научить его, как взять больше. Но я не стал это
делать, ибо тогда он понял бы, что вся его жизнь есть суета сует, и страдание уже не
оставило бы его до могилы. Не учи людей больше того, чего хотят они сами!
Профессия Учителя Праведности многостороння. В наше время она много сложнее,
чем во времена Христа. В те времена, например, не было таких вечных,
общечеловеческих проблем, какие потом были олицетворены в проблемах Гамлета,
короля Лира, Карамазовых, Дон Жуана, Печорина, Обломова, Моцарта и Сальери.
Между прочим, что это за вечные проблемы, если их тогда не было? Хотя Христос,
возможно, был недостаточно интеллигентен и начитан и просто не знал о них. Я же,
помимо функций, общих с Христом, обязан разрешать и эти в принципенеразрешимые, проблемы. Причем разрешать не за славу и богатство, а за стопку
водки, за тошнотворный обед в самой дешевой столовке.
Вечные проблемы. Сколько паразитов кормится за их счет! Проблемы эти
неразрешимы, потому они вечны. Неразрешимы они не потому, что необычайно
трудны, а потому, что их просто-напросто нет совсем. Они суть мнимые проблемы.
Реальные же проблемы банальны. Они практически вовсе не проблемы, поскольку
решение их приходит вместе с ними и не волнует умы. Жизнь вообще состоит из
банальностей. Мы в своем воображении возвышаем кое-какие из них до уровня
эпохальных и даже божественных проблем
Так ли уж часто перед человеком встает проблема, возведенная в ранг «вечной»?
Многим ли удается родиться королем, принцем, на худой конец богатым помещиком?
Многим ли из этих счастливцев удается дозреть до этих «вечных» проблем? А если ты
не принц, не король, не генерал или иной избранник судьбы, будет ли человечество
ломать голову над твоими подозрениями насчет жены, над твоими сомнениями по
поводу «быть или не быть», над твоими обидами на детей? Реальные вечные
проблемы встают перед всеми и постоянно. Но, повторяю, они банальны. И они не
принимают форму проблем. Вот вам характерные примеры тому.Дон Жуан
— Для литературного Дон Жуана, — говорит мой собеседник-проблема соблазнения
женщины была в большей мере проблемой соблазнения сердца, а не тела. Такими
были наши отечественные Евгений Онегин и Печорин. Но времена изменились. Тел
полно. Сердец же нету. Некого соблазнять. Не интересно. Эффекта никакого. Я
чувствую, что рожден быть выдающимся соблазнителем женщин. И имею данные для
этого. А чем я отличаюсь от самого банального бабника нашего учреждения? Ничем!
Может быть, лишь количеством баб, с которыми переспал, да и то не в мою пользу. И
бабы у нас те же самые. И не скажу, что я опережаю его. Чаще он опережает меня. Я
жажду женщину! Прекрасную. Недоступную. Хочу покорить ее сердце. Понимаешь? Не
тело, а сердце. Тело тоже, конечно. Но тело потом. Сначала сердце. И покорить
исключительно своим мужским обаянием. И чтобы покорить с усилием, чтобы она
сопротивлялась сначала, чтобы капитулировала в конце психологической драмы.
Найди мне такую женщину, и я тебе заплачу целую месячную зарплату. Перебьюсь
как-нибудь на хлебе и чае, а заплачу. Найди! Ты же всех баб города знаешь! Укажи
хотя бы, где Она есть, женщина-крепость, достойная осады и штурма!
И вот я перебираю в памяти все известные мне категории (я мыслю не индивидами,
а категориями) женщин и не нахожу ничего подходящего. Есть, правда, один вариант,
но я его держу для себя. А ему я рассказываю вот что. «В доме, где я раньше снимал
комнатушку, живет старая дева. Что она — дева, уверяет она сама. И я ей верю. Она
страшная. И у нее мания: она всех мужчин подозревает в том, что они хотят ее
обманом соблазнить и затем бросить. Ее безуспешно пытались соблазнитьзабулдыги, которые крутятся около винного магазина, расположенного в том же
доме...» Дон Жуан хохочет до слез. «Если бы она была молода, свежа и прекрасна», —
бормочет он сквозь смех. «Не беда, говорю я, — эти качества можно дополнить
воображением. Главное — она неприступна. И пока не покоришь ее сердце, к ее телу
не доберешься. Между прочим, она надевает на себя какое-то защитное сооружение.
Забулдыги пытались ее изнасиловать, но ничего не вышло. Она только хихикала над
их усилиями и вопила, что даст им только по любви. Полюби сначала, а тогда она
сама позволит. Забулдыги заявили, что они лучше отрежут себе детородные органы,
чем полюбят такую ведьму, плюнули и ушли выпрашивать гривенники у прохожих».
Насмеявшись вдоволь, мой Дон Жуан договорился о встрече с официанткой. Мне
стало грустно. Литературный Дон Жуан — жалкий примитив в сравнении с моим Дон
Жуаном, но последнему не суждено стать объектом литературы и породить некую
вечную проблему. Почему? Потому что он не разбил и не разобьет ни одного сердца.
Он достоин сочувствия, мой Дон Жуан, а не порицания.Отелло
А вот прямая противоположность Дон Жуану. У него трясутся руки, водка
выплескивается из стакана, по щекам текут грязные слезы. «Я ее, стерву,
боготворил, — хнычет он, — а она обманывала меня на каждом шагу и оскорбляла.
Вместо борьбы с язвами общества я все силы тратил на мелкие домашние склоки. И
вот она ушла насовсем». «Это тоже выход», — говорю я. «Выход, — усмехается он, —
Она ушла по-нашенски, по-советски. То есть мне пришлось уйти, оставив ей квартиру
и все то, что было нажито годами». «Вы еще молоды, — говорю я, найдете другую».
«Пробовал, — говорит он, — не получается. Я, видишь ли, однолюб. Я ее люблю. Я
украдкой брожу возле дома, хочу хоть издалека увидеть ее. А она на работу и в
милицию написала, будто я ее преследую». «К кому же она ушла?» — спрашиваю я для
поддержания разговора. «К одному певцу, усмехается он, — Если бы ты знал, какое это
ничтожество. Без посторонней помощи даже штаны расстегивать и застегивать не
умеет. Это за него делали поклонницы. Теперь этим занимается она. И гордится этим».
Он опрокидывает стакан водки в рот. Я молчу, подавленный. Кто может облегчить
страдания этого человека? Никто. Я — Бог, но и я не способен на это. «Что
поделаешь, — говорю я, — Потерпи еще немного, придет Великий Врач,
вылечивающий от всех страданий, и ты успокоишься». «Верно, — говорит он, ничего
другого не остается. Но сначала я ее, стерву, пришибу. Подкараулю и трахну кирпичом
по башке». «Кирпичом неудобно, — возражаю я, — И вы сейчас в таком состоянии,
что кирпичом череп не пробьете». «Верно, — говорит он, — Ты и в самом деле
мудрый парень. Надо молотком. Или лучше шилом. Нет, тонкой отверткой». «Только
не торопитесь, — говорю я, — Кто знает, может быть, ваши подозрения насчет ее
измены необоснованны. Ревность — она слепа», «И то верно, — говорит он, —
Торопиться ни к чему. Прибить человека всегда успеется».— Боже, — говорю я сам себе, — прости нам эту пошлость. Но все другое тут было бы
ложь. Проблемы эти невозможно решить. Их можно лишь затоптать в грязь,
насмешкой и цинизмом. Люди так и поступают. А каково Богу?Антипод
— Взгляни на льва, мечущегося в маленькой клетке, — говорю я, — Увеличь льва в
тысячу раз, а клетку сократи в тысячу раз. Этот образ даст тебе представление о
состоянии Бога. Бог — бесконечно большое, деятельное и жизнерадостное существо,
запертое в бесконечно малую клетку бездействия и отчаяния.
— Красиво сказано, — усмехается Антипод, — Только где ты видел льва в нашем
захолустье? Муха, бьющаяся о стекло, — это более реалистично. А то лев! Бесконечно
маленькая муха, бьющаяся о бесконечно большое стекло, за которым ее ждет не
свободный и светлый мир, а ледяной холод, — подходит тебе такая модель твоего
Бога? Дарю ее тебе даром: я не тщеславен.О тщеславии
А так ли это? Рассмотрим феномен славы. Как целое он включает в себя сознание
известности, определенные блага за это (материальные блага, защищенность,
внимание) и удовольствие. В обществе этот феномен расчленяется, распределяясь
порою по разным людям так, что каждый обособившийся его элемент предполагает
остальные лишь в потенции. Для достижения славы люди готовы пойти на жертвы и
страдания, неосознанно предполагая или добиваясь фактически вознаграждения. Так
что бывают случаи, когда люди страдают и получают удовольствие, поскольку со
страданием ассоциируется некая потенциальная цель, допустим, — достижение
славы, а феномен славы предполагает вознаграждение и удовольствие. Потому
мазохизм есть нормальное общественное явление, будучи чем-то ненормальным для
данного индивида.
Рассмотрим в свете этой теории мой случай. Славы нет — она мизерна и смеха
достойна. Материального обеспечения никакого. Полная беззащитность. Сплошные
страдания. И я не мазохист. И все же я не сменяю свою участь ни на какую другую.
Почему? Моя претензия быть Богом есть максимальная изо всех возможных
человеческих претензий. Она неизмеримо выше желания стать миллионером,
знаменитостью, диктатором. Она предполагает всемогущество и всеобладание. Хотя я
актуально не имею ничего, в самой претензии потенциально содержится все. Потому
никакие страдания и потери не могут остановить меня, ибо они- ничто в сравнении с
тем, что я потенциально имею в качестве Бога. Бог есть абсолютная потенция и
пустая актуальность. Это- самый высший пост во Вселенной, который в силу своей
высокости фактически лишен всех своих официальных (абстрактно мыслимых)атрибутов.
Надо мне отдать должное: я беспощаден к себе. Я не оправдываю свое поведение
ни дурными, ни добрыми намерениями: у меня вообще нет намерений. И я скромен:
я довольствуюсь лишь одной функцией Бога- чисто духовной. А Антипод? Его
претензия реформировать идеологию сомасштабна моей претензии родить религию.
И он тоже хочет властвовать лишь в духовной сфере. Правда — во всей и
неограниченно.Социальная функция
И выбираем мы судьбу
Не ту, что любим сами.
И выбираем мы судьбу
С закрытыми глазами.
Свою роль я не выбирал. Люди сами избрали ее для меня, сами навязали ее мне.
Постепенно и незаметно для меня самого получилось так, что люди сами стали
признавать во мне Учителя Праведности, Целителя Душ и Тел. У одного моего
знакомого мать страдала головными болями. Месяцами уснуть не могла, измучилась,
умоляла дать ей яду. Случайно я зашел к нему. Поздоровался с матерью, сказал ей
пару слов. И у нее вдруг прошла головная боль. Она уснула после моего ухода и спала
целые сутки. Через месяц боли у нее возобновились. Она уговорила сына пригласить
меня снова. И снова произошло чудо: боли прошли. После этого я несколько раз
побеседовал с ней минут по десять с интервалами в месяц, две недели, неделя. Боли
прекратились совсем. Слух об этом распространился по городу. И к каким только
больным меня не приглашали! Кое-кому мои посещения помогли, другим- нет, но
всем без исключения почему-то становилось легче в моем присутствии. Люди
оживлялись, просветлялись. Я понимал, что дело тут не столько во мне, сколько в них
самих. Но и во мне, надо полагать, было что-то такое, что заставляло людей
проявляться именно таким образом. У людей была потребность в человеке, который
выполнял бы в их жизни определенную роль, а я обладал (не ведая того) качествами,
подходящими для этой роли.
После того как меня выгнали из комсомола, а затем — с работы, я к навязанной мне
роли стал относиться серьезнее — стал брать плату (надо же было на что-то жить) и
повышать свою квалификацию изучением специальной литературы,
психологическими тренировками и размышлениями. Не могу сказать, что я упорно
трудился: я никогда не был склонен к этому. Ко мне все приходило как-то сразу и с
малыми усилиями. Порою мне достаточно было просто подержать книгу в руках,
чтобы ее содержание необъяснимыми путями перешло в мою голову. Люди,
читавшие эту книгу и обсуждавшие ее со мною, были убеждены в том, что я не просто
ее прочитал, но проштудировал «с карандашом в руках». Мимолетно услышанное
слово производило в моих мозгах иногда то, на что у других уходили годы учения. Уменя появилась ясность в понимании абсолютно всего, с чем мне приходилось
сталкиваться и о чем приходилось высказывать свои суждения. Опять-таки на эту мою
способность обратили мое внимание другие, — я сам долго не придавал ей значения.
Я ее признал в себе после одного разговора в компании физиков. Они говорили о
свойствах каких-то микрочастиц, которые, по их мнению, невозможно вообразить на
уровне нашего «макровоображения». «Почему же невозможно? сказал я, — Очень
хорошо представляю себе это». И затем я им рассказал о том, что мне виделось. Они
были поражены. Но не поверили, что я ничего не читал на эту тему ранее и вообще
ничего не слыхал об этих частицах. Решили, что я вычитал «свое» представление из
американского физического журнала. Я не стал оспаривать их мнение. Я осознал, что
имею непосредственную способность понимать все. Я покорился навязываемой мне
обществом роли.
Иногда эта роль приносит удовлетворение, а иногда... Лучше я расскажу вам об этом
случае.Рядовой случай
Маленькая опрятная старушка суетится, приглашает к столу — «угоститься чем Бог
послал». На столе — бутылка водки, банка шпрот, колбаса, сыр. Преждевременно
растолстевшая молодая женщина с чудесным русским лицом угодливо хихикает.
«Присаживайся, друг, — говорит высокий, красивый, уже подвыпивший мужчина, —
Пропустим сперва по маленькой, а потом и о деле». На кровати полулежит девушка.
Огромные серые глаза. В них — грусть и апатия. У нее не действуют ноги. Ее пытались
лечить во всех хороших больницах страны. Сколько денег переплатили всяким
«гомеопатам»! И все впустую. А главное — чахнет девчонка. А других детей у них нет.
Может быть, я что посоветую?
Я сажусь около нее. Беру ее руку. Какая прекрасная рука! Такая рука создана для
драгоценностей. Я смотрю ей в глаза. Улыбаюсь. И она светлеет, улыбается в ответ.
Они у меня чокнутые из-за меня, — говорит она, — А напрасно Я же не маленькая. Я
все понимаю.
— Здесь, в городе, — говорю я, — живет один человек. Это — святой человек. У него
нет обеих ног Но он ходит на работу через весь город и никогда не пользуется
транспортом. Я пришлю его к тебе. Он научит тебя ходить. Ты увидишь березовую
рощу, ручьи, поля. Ты пройдешься по траве, по утренней росе. Ты встретишь Его, и Он
назовет тебя своей богиней. Только поверь в это, и это сбудется.
— Я верю тебе, — говорит она, — Я научусь ходить. Я увижу березовую рощу, ручьи
и поля. Я пойду по утренней росе. Я встречу Его. Я буду достойна Его, и Он назовет
меня своей богиней.
Опрятная старушка сует мне измятую десятку. Я отстраняю ее руку и ухожу, не
простившись. Мое сердце разрывается от болиНепосредственное познание
В нас входят истины святые
Одной случайною строкой.
Но льются в головы пустые
Помои слов густой рекой.
Выше я говорил о моем способе познания. Есть два способа познания мира. Первый
— видеть мир непосредственно. Принцип его таков: вот перед тобою предмет, смотри
на него сам и видь в нем то, что само собой видится очевидным образом. Второй —
видеть мир через культуру, накопленную другими. Принцип его таков: видь в
предмете то, что в нем должно быть согласно догмам усвоенной тобою культуры, то
есть видь в нем то что другие считают наличным в нем и достойным внимания. Я не
отвергаю пользу второго способа. Но часто отношение человека к познаваемому
предмету через культуру становится таким опосредованным, что предмет фактически
не видится объективно или не видится вообще. Так что порою бывает полезно
отбросить эту опосредующую культуру и обратиться к непосредственному видению
предмета. Но при этом требуются природные задатки и достаточно высокий уровень
развития мышления, чтобы суметь увидеть в предмете непосредственно больше, чем
видится в нем через культуру. Божественное познание вещей сразу и с полной
ясностью есть просто первый способ познания, выраженный очень сильно. У меня,
по всей вероятности, оказался выдающийся талант на этот счет. Интересно, что
образование и культура убивают способность непосредственного видения мира.
Потому все ясновидцы люди необразованные или утратившие образование, которое
им пришлось получить помимо волн. Стоит мне прочитать книгу или побеседовать
на умную тему с интеллектуалами, как моя способность непосредственного видения
сразу ослабевает. Однажды я встретил ясновидца, просидевшего в сумасшедшем
доме пять лет и не прочитавшего за это время ни одной строчки. Он собирался в
Москву предупредить американцев о предстоящей советской интервенции в
Афганистан. Дальнейшая судьба его мне не известна.Моя претензия
Презрев законы Бытия,
Я к вам сошел из мира света
В канон Новейшего Завета
Облечь теченье Жития.
Я не хочу создавать новую форму религии наряду с другими их формами. Я
претендую на нечто большее — на создание религии вообще, то есть религии с
большой буквы. Объясню, в чем дело, ибо это центральный пункт моего учения.Религия вообще (Религия), которую я хочу построить, не есть нечто общее для
различных форм религии. Это некая абсолютно совершенная и полная,
всеобъемлющая религия. Все известные и логически мыслимые формы религий
можно представить как обособившиеся части и свойства этой воображаемой
всеобъемлющей религии. Но последнюю нельзя сложить из различных форм
религии. Обособившись от целого тела Религии, ее части и свойства попадают в
некое культурное целое, состоящее из других социальных явлений (элементов науки,
искусства, идеологии), и трансформируются в нем. Иногда трансформируются
настолько, что становятся совсем не похожими на соответствующую часть
воображаемого целого. Обособившиеся части Религии, в качестве особых форм
религии, вступают друг с другом в непримиримые противоречия (подобно тому как
рожденные одними родителями братья становятся иногда смертельными врагами).
Но одно дело — идея такой Религии, а другое дело — ее исполнение. Построить
такую абсолютно чистую, совершенную и полную (то есть абстрактную) Религию,
исходя из которой можно было бы объяснить все известные и возможные формы
религий как обособившиеся и трансформированные применительно к условиям
данного культурного целого, включающего их, — это задача для Бога, а не для
простого смертного, Я чувствую в себе силы, достаточные для решения этой задачи.
Только бы мне успеть сделать это! Только бы моя Голгофа не пресекла мой жизненный
путь раньше, чем я проделаю хотя бы основную работу! Христу ведь тоже не дали
развить свое учение. Многое ли он успел сказать? А много ли от сказанного им
сохранилось? Люди нуждаются в Религии, но они пресекают попытки создания ее.
Христос явно имел претензию создать ее. Ему не дали. И кусочек созданного им
учения превратили в вид религии — в христианство, причем в церковное, убив тем
самым самую религиозную основу.Противоречие
Пусть был бы Бог. И предложил бы: выбирай,
Склонишься предо мной — заслужишь светлый рай
На веки вечные, не то
Исчезнешь в темное ничто.
Сказал бы я, что предпочту второе предложенье.
Не стоит вечности земное униженье.
А как специалист, замечу, Боже,
Что вечность скоротечна тоже.
Именно это, а не власти и не косность толпы препятствуют мне больше всего в
осуществлении моего великого замысла. Я ненавижу покорность. Я презираю людей,
стоящих на коленях. Я исповедую бунт и протест. Если Бог — покорность и
коленопреклонение, я против Бога. Я хочу, чтобы Бог существовал лишь для того,
чтобы дать мне силы для бунта и протеста даже против самого Бога. Восстать противвсего — против людей, партий, классов, держав, империй, природы, космоса... Против
всего! Но... Но дерзко восстав против всего, я покорно плетусь в комиссию по
принудительному трудоустройству и ложусь в кровать с развратной бабой из райкома
партии.
Христос тоже звал к бунту и покорности одновременно. Для него это было
естественно: его бунт — бунт духа, а не тела, то есть бунт бестелесного Духа. Кесарево
— Кесарю, Богово — Богу! А как быть мне? Мой бунт есть бунт одушевленного тела,
бунт Духа, немыслимого без тела. Я хочу невозможного, ибо нет никакой религии для
тела. Для тела есть идеология. И все же я не оставляю своей претензии. Пусть
противоречие. Но именно противоречие движет миром — не зря же я в свое время
получил пятерку по философии.Я — атеист
Самое трудное в моем положении состоит в том, что я — атеист. Парадоксально?
Ничуть. Есть один-единственный (вырожденный) случай, когда религиозный человек
может быть атеистом: если он сам есть Бог. Бог не может верить в свое бытие, ибо он
не может относиться к себе как к чему-то вне его самого.
Но оставим в стороне чисто логический аспект дела. Верующий безбожник одно из
самых удивительных, но вполне естественных явлений нашего времени. Религия в
моем смысле предполагает Бога как своего создателя, но она не включает понятия
Бога в свое содержание. Понятие Бога необходимо лишь отдельным видам религии
как обособившимся частям Религии. Идея Бога в них обозначает их религиозную
природу, их принадлежность к некоему всеобъемлющему целому. Идея Бога есть
признак Религии как целого в ее обособившихся частях. Само же целое не нуждается
в этой идее, ибо оно как целое эквивалентно ей.
Понятие Бога двойственно: оно отчасти есть понятие идеологии и лишь отчасти —
религии. В контакте с другими духовными явлениями (идеологии, науки, искусства)
религиозные элементы в конкретных видах религии принимают такой вид, что
абстрагировать в них первоначальную религиозную природу довольно трудно.
Представление о боге как о всемогущем существе, как о творце природы и человека
имеет совсем нерелигиозную основу, хотя и входит как составная часть в конкретную
форму религии. Лишь в качестве гипотетического лица, к которому обращается
религиозно действующий человек, Бог есть элемент религиозной ситуации, но не
самой Религии как таковой. Со временем я объясню эту мысль подробнее.
Как стать религиозным человеком, будучи продуктом современной культуры, в том
числе будучи атеистом, что дает человеку нашего Общества религиозность, вот
главное, чему я учу людей. А прочее (лечение болезней, улучшение фигуры и тому
подобное) есть лишь побочное мое занятие, как и у ХристаИскушения
Совершенно случайно я стал свидетелем сцены искушения в нашем подъезде:
лысый и пузатый отец трех взрослых детей совращал рано созревшую дочку своего
соседа и приятеля. И вроде бы добился успеха. Меня эта сцена навела на
размышления, можно сказать, космического масштаба. Но ведь грандиозные идеи и
образы христианства возникли тоже на такой банальной житейской основе. И меня,
как и Христа, искушал Сатана. Сначала он явился мне в облике знаменитой на всю
страну «Целительницы». Она уговаривала меня стать ее «помощником», обещая мне
третью часть выручки, кооперативную квартиру и прочие блага. Она настойчиво
совала мне в руки пачку купюр, которая не поместилась бы в кармане пальто. Но я
устоял. Претендовать на роль Бога и купиться на положение тайного
провинциального богача — это было бы самое унизительное падение. Потом Сатана
явился мне в облике заведующего секретной научно-исследовательской
лабораторией. Он предложил мне место в своей лаборатории, гарантируя через год
сразу защиту кандидатской диссертации и однокомнатную квартиру в закрытом
районе недалеко от города. Я отверг и это предложение, ибо все тайное, скрытое,
закулисное противно природе Бога. Наконец, Сатана явился ко мне в облике
помощника товарища Сусликова — товарища Корытова. Он предложил мне стать
«техническим» помощником, обещая неслыханную власть над людьми в
подведомственной ему сфере партийного руководства. Я отверг и это предложение,
ибо власть над телами людей лишает существо, претендующее быть Богом, власти
над их душами. Кесарево — Кесарю, Богово — Богу.
В этом я подобен Христу. Но со времени Христа прошло почти две тысячи лет. Кое
что за это время изменилось в мире. Изменились и формы искушений. Появились
такие, против которых наверняка не устоял бы и Христос. Вот вам конкретный пример
тому. Я вошел в храм (то есть в забегаловку), когда там уже собралось много народу.
Преобладали местные интеллектуалы. Кто-то из них получил гонорар, и они его
коллективно пропивали.
— Эй, Христосик! — воскликнул один из них, увидев меня, — Топай сюда. Если ты на
самом деле Бог, докажи свою силу. Вот тебе бутылка. Если выпьешь одним дыханием
и после этого пройдешь по половице до двери и обратно, не качнувшись в сторону,
мы поверим в твою божественную силу и платим десятку. А если нет с тебя десятка и
бутылка. Согласен?
Ни слова не говоря, я взял бутылку и только мне известным способом вышиб
пробку. Способ этот всегда поражает воображение свидетелей. Я беру бутылку,
смотрю внимательно на пробку, и она с шумом выстреливает в потолок. Свидетели
замирают от изумления и восторга. Так я и сделал и на сей раз, повергнув
интеллектуалов в уныние и оцепенение. Затем я опрокинул бутылку в рот и всосал ее
содержимое в себя с такой скоростью, что собравшиеся не успели разглядеть, чтопроизошло. Этот трюк тоже могу делать только я один. Многие образованные алкаши
(особенно из «националистов») и партийные руководители предлагали мне большие
деньги за обучение ему. Но я отказался. Не потому, что захотел держать в секрете
свои трюки, а просто потому, что сам не знаю, как это у меня получается, и потому не
могу научить других. Если бы я мог научить других, наша страна давно потешалась бы
такими «фокусами».
Однажды я демонстрировал свои способности в физическом институте. Физики
произвели расчеты и доказали, что «при такой скорости течения жидкости бутылка
взорвалась бы, как бомба, и вообще для жидкости такого рода и объема подобная
скорость исключена. Значит, то, что я делаю, — фокусы и жульничество. Бутылка на
самом деле была пустая: я как-то подменил их бутылку на свою. Я не стал с ними
спорить. Они — ученые, правда всегда на их стороне. Я просто предложил им найти
их бутылку и осмотреть «мою». Потом я предложил повторить «фокус», попросив их
связать мне руки за спиной. Они принесли новую поллитровку. Поставили ее на стол.
Я усилием мысли (на сей раз это было мне трудно, я покрылся холодным потом,
побледнел) вышиб пробку, взял бутылку зубами и повторил физически невозможную
операцию. Физики, говорят, до сих пор ищут объяснение этому трюку. Один
гениальный мальчик построил новую теорию материи для этой цели. Его посадили в
сумасшедший дом, хотя все физики твердят о необходимости «сумасшедших идей».
Но вернемся на землю. Высосав содержимое бутылки, я прошелся по узкой
половице до двери и обратно, молча взял положенную десятку и молча вышел из
храма. Свернув в подворотню, я отрыгнул выпитое: мне предстояли еще встречи с
выпивкой.Новое и старое
Своему способу отрыгивать выпитое я могу обучать других. Странно, желающих
научиться открывать бутылки моим способом и выпивать содержимое из горлышка
полно, хотя эти способности совершенно бесполезны. А полезному способу
отрыгивать выпитое не хочет учиться почти никто: люди пьют не для этого. Лишь
начальник областного управления КГБ товарищ Горбань оценил, мое «открытие»
доказательство тому, что у нас именно КГБ идет во главе прогресса. Товарищ Горбань
предложил мне продемонстрировать мой метод раз десять подряд, причем «на
разнообразном материале»: с водкой, коньяком, настойкой, наливкой, вином, пивом
и комбинациями упомянутых жидкостей. Делалось это, разумеется, за
государственный счет. Сам товарищ Горбань в это время тоже «пробовал»
экспериментальные материалы, и я бы не сказал, что в дегустаторских дозах. Когда
эксперимент успешно закончился (то есть не осталось ни капли спиртного), товарищ
Горбань сказал, что мой метод имеет огромное значение для работы советских
разведчиков и дипломатов на Западе, и взял с меня подписку «о неразглашении». Но
его докладная записка, по всей вероятности, застряла где-то в сетях бюрократизма.Оказывается, и в случае государственных интересов первостепенной важности новое
пробивает дорогу себе в жестокой борьбе со старым. В данном случае под «старым» я
имею в виду дедовский метод — два пальца в рот. Впрочем, может быть, я отстал от
жизни. Не исключено, что советские разведчики и дипломаты на Западе суют в рот не
два, а три пальца. Между прочим, в конце эксперимента сам товарищ Горбань был
трезвее, чем в начале его, — феномен, непостижимый для моего божественного
разума. Я спросил его, как это он ухитряется делать.
— Это, брат, высшее искусство, это не всякому дано, — ответил он, — Это тебе не
фокусы в забегаловках показывать.
Но о своем «высшем искусстве» докладную записку в высшие инстанции он не
послал.Причуды истории
Горбань оценил мой метод лишь настолько, насколько это касалось спиртного и
интересов нашей страны на Западе. Я встречал одного талантливого самородка,
который мог глотать даже гвозди и стекла, мог все проглоченное выбрасывать
обратно через рот или с поразительной скоростью прогонять по кишечнику и
выбрасывать с другой стороны. Я рассказал о нем товарищу Горбаню.
— Кто же наших товарищей на Западе будет гвоздями и стеклами угощать? сказал
он с усмешкой государственного руководителя большого масштаба, — Да и кормят
там не то что у нас. Мало, но вкусно и калорийно. Зачем выбрасывать? Пусть это на
пользу государству идет.Я и Антипод
Как мужу суждена жена,
Так Богу нужен Сатана.
Муж, бросивший жену, уже не муж.
Бог, одолевший Сатану, низложен этим уж.
Самое большое искушение для меня, однако, есть порождение Сатаны идеология. В
меня она врывается в лице Антипода.
— Ты упомянул о современной культуре, — говорит он, — А что это такое? Наука?
Техника? Медицина? Гигиена? Искусство? Литература? Что?! Ты претендуешь быть на
вершине ее. В какой мере обоснована твоя претензия? Насколько мне известно, ты не
преуспел ни в одной сфере современной культуры...
— В одной я все-таки преуспел. Это та сфера культуры, в которой я действую, —
духовная культура.
— Допустим. Но эта сфера культуры еще должна только быть развита на основе
чего-то другого, а именно того, в чем ты не преуспел.— Чтобы создавать духовную культуру на уровне современной «мирской» (скажем
так) культуры, необязательно быть выдающимся ученым, писателем, художником,
артистом... Достаточно быть среднетипичным представителем своего общества, так
или иначе впитавшим в себя идеи и результаты культуры своего времени, ее дух.
Духовная культура и есть в некотором роде ее квинтэссенция, нечто разлитое в
обществе и определяющее тип менталитета и эмоциональности человека нашего
времени. Христос ведь тоже не был всезнайкой и всеумельцем.
— Но в таком случае надо создавать идеологию, а не религию, то есть нечто
антирелигиозное. Тем более ты — атеист. — А что такое идеология?
— Идеология есть учение о мире, об обществе, о человеке и о познании,
опирающееся на достижения науки и техники. Задача идеологии — сделать сознание
людей адекватным условиям их существования. — Зачем?
— В интересах целостности общества и в интересах самого человека как частички
единого целого.
— А ты уверен, что превращение человека в частичку целого не наносит ущерба
человеку как суверенной личности? Дает ли идеология защиту человеку от его
полного поглощения целым?
— Нет, конечно. Но для этого есть неписаная, практическая идеология. Вот
некоторые ее принципы. Человек есть ничтожная тварь. Возьми от жизни все, что
можешь. Не пойман — не вор. Работа дураков любит. Не важно, кто ты есть, важно,
кем ты слывешь... Хватит? — Хватит. Но ведь эти же принципы другие обратят на
тебя. — Выживает сильнейший.
— Если бы сильнейший! Выживает наиболее живучий, низводя качество жизни до
уровня ничтожности. — А что предлагаешь ты? — Возвысить качество жизни до
уровня Бога. — То есть манию величия?
— Пусть так. Но это все равно лучше, чем мания ничтожности.Второй источник
Чтоб путь к успеху не был долог
И чтобы был он не тернист,
Тебе поможет идеолог,
Все объяснивший ленинист.
Вот в таком духе мы препираемся иногда часами. И в этом смысле идеология есть
второй источник и соответственно вторая часть иванианства. В свое время сталинизм
и гитлеризм уподоблялись друг другу, будучи врагами. Будучи врагом идеологии,
иванианство невольно уподобляется ей хотя бы уже тем, что включает в себя
проблематику идеологии и дает ей свое решение. Современная религия может
развиться в нечто значительное лишь как антипод и конкурент современной
идеологии, причем самым лучшим ее текстам.
— Вот тебе пример преимущества идеологии, — говорит Антипод — Идеологияставит вопрос «Что есть истина?» и дает ему развернутый ответ. А религия? Этот
вопрос перед ней был поставлен извне. И он остался без ответа. Не так ли?
— Так, — говорю я, — Но проблема истины не есть проблема религии. Проблема
религии есть вера.Что есть истина
Христос не ответил на вопрос Понтия Пилата «Что есть истина?». Вернее он решил
проблему, уклонившись от ответа на вопрос: проблема истины и лжи вообще не есть
проблема религии. Любой ответ Христа означал бы нарушение существа религии.
— Что есть истина и ложь? — говорит мой собеседник, — Жизнь прожил, умирать
пора, а не знаю. В начале войны был я курсантом военного училища. Немцы дошли
до Сталинграда. Положение критическое. В училище поступил приказ: отчислить
четыреста курсантов в пехоту, под Сталинград. Я попал в число отчисленных. На
подготовку к участию в боях нам дали всего месяц. Как мы готовились — смех.
Впрочем, от нас другого и не требовалось. Когда нас бросили в бой, наша задача
свелась к тому, чтобы бежать, падать, мерзнуть и быть убитыми. Можешь вообразить
такое: мы наносили удар по противнику тем, что давали возможность убить себя. И
что самое удивительное — мы победили. Но дело не в этом. Наша подготовка
сводилась к тому, что мы спали, добывали самыми немыслимыми способами добавку
к жалкой еде и по очереди ходили к одной девчонке в хутор километров за
пятнадцать. Девчонка молоденькая, но видавшая виды. Видать, не один полк
пропустила через себя. И страшненькая к тому же. Но что поделать?! Нам было не до
принцесс. Скоро в бой. Наверняка убьют. Обидно умирать, не попробовав бабу. Мы
ей, конечно, кое-что носили. Кто что мог еду, обмундирование. Посуду воровали в
столовой. И был в нашем взводе парнишка. Интеллигентный, начитанный, даже
утонченный. Мы его Аристократом звали. Красавец. Он осуждал наше скотское (как он
утверждал) поведение. Сам же он нашел себе где-то девчонку, к которой питал самые
что ни на есть чистые чувства. Уходил он к ней после отбоя и приходил под утро.
Приходил грязный и измученный: дорога и днем-то была хуже не придумаешь, а
ночью... Из лужи в лужу... Как он нам описывал свою красотку! Принцесса! Сначала мы
не верили, смеялись. Но он так убедительно говорил о ней, что мы вольно-невольно
поверили. И стали ему завидовать. И убогими стали казаться нам наши походы к
страшненькой потаскушке. Мы уговаривали его, чтобы он «трахнул» ее и потом с
нами поделился. Он возмущался, говорил о чистой и непорочной любви. Стихи
сочинял. Неплохие, между прочим. Мы переписывали, заучивали наизусть.
Аристократ сказал нам, что его Принцесса поклялась ему в вечной любви и верности,
а он, если останется жив, вернется к ней и женится на ней. Промчался месяц. Мы
приготовились к отправке на фронт. И Принцесса сама пришла проводить нашего
Аристократа. Мы, естественно, все бросились взглянуть на нее, игнорируя крики
командиров. Прибежали мы туда, где Аристократ прощался со своей Принцессой, и...остолбенели от изумления. Это была она — наша страшненькая потаскушка. Можешь
представить себе, как мы хохотали, когда прошло первое изумление! Хохотали до
слез, до, колик в животе. Падали на землю, корчась от хохота. Но надо было видеть их
самих — Аристократа и его Принцессу! До смерти не забуду эту картину. Они не
подали друг другу руки, не взглянули друг на друга, разошлись, не промолвив ни
слова. Но лица! Лица! Надо было видеть их лица. Глаза! И это — любовь? Чистая и
непорочная любовь? Где она, эта «чистая и непорочная», скажи мне? Я понимаю, что
мы были последними сволочами. Но почему они разошлись так? Если была любовь
(была же она!), куда она девалась? Куда? И почему в жизни все происходит так грязно
и подло? Ответь, почему? Мне эта проблема с тех пор покоя не дает. Жизнь прожил, а
так ни разу и не видал ничего такого «чистого и непорочного». Почему? Отвечай! Что
есть истина?Не все в воле божией
Выслушав того человека, я сказал себе следующее. Жалкий червяк! Ты претендуешь
на роль высшего изо всех мыслимых существ — на роль Бога, а не можешь решить
самую примитивную задачку самого примитивного человечка! Признай свое
ничтожество! Завтра же иди в комиссию по трудоустройству и соглашайся на любую
работу, какую тебе предложат! Это будет твой самый весомый вклад в дело спасения
человечества.
Приняв такое решение покончить со своей божественной миссией, я почувствовал
необычайное облегчение. Сразу пропала изжога, появившаяся после только что
съеденного обеда. Взгляд мой стал задерживаться на встречных женщинах. Но это
продолжалось недолго. Я вспомнил о том, что мне через полчаса предстоит встреча с
партийным руководителем городского масштаба, жаждущим вылечиться от заикания.
И понял, что люди просто не позволят мне снять с себя функции Бога. Я им нужен
именно как Бог, а не как ничтожный страдалец, радующийся простейшим
проявлениям жизни. Я им нужен как страдающий, но как Бог — как страдающий Бог.Я и Антипод
— Почему ты думаешь, что твое идеологическое учение есть истина? спрашиваю я.
— Потому что оно основано на науке, — говорит он.
— А на чем основана уверенность в истинности утверждений науки? — не унимаюсь
я.
— На практике, — говорит он.
— Но практика отвергла массу утверждений, считавшихся научными, — не сдаюсь
я, — И кто сосчитал, сколько утверждений науки и религии отвергла и подтвердила
практика? К тому же твоя идеология такая же фантазия, как и религия. Она сосет сокинауки, но сама не есть наука. Возьми утверждение идеологии о бесконечности мира в
пространстве и времени. Логически оно недоказуемо. Опытным путем его не
подтвердишь. Чем оно с этой точки зрения лучше утверждения о сотворении мира
неким высшим существом?
— Есть опыт людей в течение миллионов лет, — говорит он, — Есть правила
интерполяции и экстраполяции...
— Они суть правила логики, а не закона природы, — говорю я.
— Идеология в духе эпохи, — пускает он в ход последний аргумент.
— А ты уверен, что «дух эпохи» не изменится в ближайшее время? — наношу я свой
решающий удар.
На этот раз я победил. Но чаще побеждает он. Меня это не смущает. Немцы в
прошлую войну выиграли все битвы, но продули войну в целом.
Так и я могу проиграть Антиподу все отдельные дискуссии, но могу выиграть в
конечном результате, ибо религия побеждает, идя дорогой поражений, — такова ее
историческая роль.Мой медицинский статус
Само собой разумеется, меня поставили на учет в психиатрическом диспансере,
хотя я там до этого ни разу не был и никакого обследования с этой точки зрения не
проходил. Произошло это так. За мелкое хулиганство, которого на самом деле не было
(меня избили незнакомые лица), меня осудили на пятнадцать суток. В один из этих
дней меня посетила «комиссия» из трех человек. Главный из них просил меня
«признаться чистосердечно», являюсь я шизофреником или нет.
— Если я скажу «нет», — ответил я им, — то вы будете рассуждать так: он
шизофреник, поскольку шизофреники отрицают, что они шизофреники. А если я
скажу «да», вы будете рассуждать так: он парень образованный, знает только что
приведенную истину, и потому соглашается считать себя шизофреником, чтобы
скрыть тот факт, что он шизофреник.
— А ты не дурак, — сказал глава комиссии, — Значит, шизофреник. Так и запишем.
И записали. На всякий случай. Чтобы можно было в любое время изолировать. В
связи с важными событиями (праздники, приезд руководителей из Москвы) город
очищают от всякого сброда вроде меня. Таких «шизофреников» в городе сотни. И их
всех в таких случаях забирают в сумасшедший дом, знаменитый на всю страну. Я же
теперь на это-время исчезаю сам. В последний раз я исчез на даче у самого
начальника областного управления КГБ — работал на его участке (копал землю,
пилил дрова, красил заборы и даже чинил печи). В тот раз один из членов «комиссии»
задержался на минутку. — Я себя чувствую так, будто меня не было, нет и не будет
никогда, — тихонько сказал он, — Вместе с тем мне кажется, что я был, есть и буду
всегда. Что это по-твоему?
— Божественное начало в человеке, — сказал я, — Человек отличается от животногосвоей причастностью к Вечности.
Ясно, — сказал он — только по-дружески советую, не говори больше никому об этом.Трудности профессии
Моя профессия принадлежит к числу трудных и опасных, хотя оплачивается крайне
низко. 0б опасностях расскажу потом, а трудности заключаются главным образом в
том, что мои ученики и пациенты почти никогда не понимают меня и потому
обижаются на меня. Вот, например, средних лет мужчина, занимающий приличный
пост, потребовал (не попросил, а потребовал) научить его быть красивым. Я сказал
ему для начала следующее: если хочешь иметь красивое лицо, мой регулярно ноги.
Он не понял фигурального смысла моего изречения: приведи сначала в порядок все,
что в тебе скрыто от посторонних. Он понял мои слова буквально. Разгневался.
Поносил меня последними словами как жулика и шарлатана. Не заплатил ни копейки.
Погрозился сообщить обо мне «куда следует» (это уже из области опасностей). Я
сказал ему, что «там, где следует» могут заинтересоваться, как он встретился со мной,
и это может ему повредить. Он выругался матом. Но, по-видимому, не донес. И на том
спасибо. Другой человек попросил меня научить его выражать заложенные в нем
потенции, так как он хочет самосовершенствоваться. Я сказал ему, что надо
стремиться выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле. Он тоже обиделся. И тоже не
заплатил. Правда, он не ругался матом и не грозился донести: как-никак он собирался
самосовершенствоваться. Но то, что я ему посоветовал, есть единственно возможный
путь самосовершенствования, ибо в человеке вообще нет никаких скрытых потенций.
Это предрассудок, будто такие потенции есть.
Бывают и смешные случаи. Одна длинноносая женщина попросила помочь ей
придумать что-нибудь такое, чтобы нос не казался таким длинным. Я ей сказал, что ее
проблема тривиальна: надо ей самой сделать свой нос предметом шуток и
подчеркнуть его размеры и безобразие. В истории такие прецеденты уже имели
место. Она тоже сначала обиделась. Тоже ушла, не заплатив. Но через месяц она
разыскала меня и заплатила по-царски. И была счастлива. Я ей посоветовал изучить
литературу, касающуюся носа: шутки, анекдоты. Через полгода она успешно вышла,
замуж. Я был приглашен на свадьбу, потом — на пьянку по поводу рождения сына.
Упившийся муж отозвал меня в сторонку и попросил придумать что-нибудь такое,
чтобы уменьшить нос его супруге, — за это время он стал еще длиннее и уродливее.Добро и зло
Один старый забулдыга рассказал мне такой случай. Сталину доложили, что
профессор Н. прислал в «Коммунист» статью, в которой оспаривает некоторые
утверждения Сталина о языке.— Товарищ Н. впал в ошибку, — сказал Сталин, — Человек он заслуженный, надо
ему по-товарищески помочь преодолеть заблуждение.
— Как конкретно? — спросили Сталина.
— Расстрелять мерзавца, — сказал он. Глаза его в этот момент источали доброту.
Сталин понимал соотношение добра и зла. Он был почти что Бог, но не Бог: он был
Сатана. Потому он говорил с акцентом.
Советский человек охотно причиняет зло ближнему и делает подлости. Но он
предварительно убеждает себя в том, что он имеет на это моральное право, что его
действия оправданы так или иначе, что они в конце концов суть не зло, а добро. Мне,
например, приходилось беседовать с десятками людей, совершавших супружеские
измены. Лишь немногие из них делали это без психологического и морального
самооправдания. Как правило, они находили причину своего предательства в
недостатках супругов, которым изменяли, и рассматривали свое поведение не как
предательство, а как некий выход из создавшегося положения, как стремление
преодолеть трудности и даже как желание облагодетельствовать тех, кому они
изменяли. Почти во всех таких случаях результатом была аналогичная реакция
второго из супругов, причем тут моральное оправдание уже не вызывало сомнения.
Подлость за подлость, зло за зло! И так устанавливалось некое житейское равновесие,
именуемое добром. Совершенно аналогичные случаи я видел в служебных
отношениях людей, в творчестве, в «светской» жизни. Зло за зло — вот практически
действующий принцип нашего жития. Бог уже не в силах противостоять ему.
Что я делаю, если люди хотят делать зло? Такие люди ко мне не приходят. Тот, кто
хочет делать зло, в советах не нуждается. Он и без советов сам хорошо знает, как это
делать. Кроме того, я не учу ни добру, ни злу. Я учу тому, как жить в таком разрезе
бытия, в котором теряют смысл понятия добра и зла. Вот против меня за столиком в
дешевом кафе сидит почтенный отец семейства. На ресторан у него денег нет. Да и на
эту беседу он, я чувствую, экономил за счет желудка. У него сын кончает школу.
Парень способный, но далеко не гений. Особых склонностей ни к чему нет. Хороший
комсомолец, но не активист. На карьеру ни желания особого, ни энергии не имеет.
Как быть? Отцу, естественно, хочется, чтобы сын хорошо устроился в жизни. Чтобы не
был рабочим или мелким служащим. Но не хочется, чтобы сын становился обычным
хапугой, горлопаном, холуем и все такое прочее. Как быть? Где тут добро и где тут зло?
Простая жизненная проблема. Я уж не говорю о таких проблемах, как улучшение
фигуры, похудение, накачивание мускулов, сохранение половых потенций до
крайней старости, преодоление бессонницы, преодоление страха смерти... Где тут зло
и где добро? А вот вам другой случай. Лучший ресторан города. На столе лучшие вина
и лучшие закуски. Два официанта почтительно изогнулись перед нами. Мой
собеседник на сей раз профессиональный грабитель, вор, мошенник. Он не
спрашивает меня о том, как убивать, не оставляя следов, как воровать и
мошенничать, оставаясь неуловимым для правосудия. В этих делах он сам
выдающийся специалист, профессор, академик. Его интересует другое. В последнее
время у него стали появляться признаки страха, нерешительности, сомнений ипрочих нежелательных в его деле состояний. Как их преодолеть или хотя бы
ослабить? Что должен делать я? Отказать ему в моих советах? Это не соответствует
моим принципам: то, чему я учу, не зависит от того; кого я этому учу. Кроме того, этот
человек есть злодей с юридической точки зрения, а я на себя брать функции
официального судьи не хочу. Для меня он просто человек, нуждающийся в моей
помощи. «Если бы Вы знали (он обращается ко мне на «Вы» в отличие от многих
добропорядочных людей), с какой мразью мне приходится иметь дело, — говорит
он, — Вы бы сочли меня самым благородным человеком в этом гнусном обществе».
Если этот человек снимет хотя бы половину драгоценностей с той толстой бабы,
которая требовала оторвать ее от пола, не прикасаясь к ней руками, сделает он
доброе или злое дело? Судить об этом есть функция суда мирского, а не божьего.
В одном, несомненно, даю я поруку,
Что эту российскую серость и скуку,
Российскую пошлость до боли и рвоты
Не буду менять на любые красоты.
Я рожден именно для этой безысходной русской тоски, для решения неразрешимых
русских проблем. Нельзя быть пророком в своем отечестве, считал Христос. Мое
положение иное: мне не суждено стать пророком вне своего отечества.Трудный случай
— Мы тебя, Лаптев, под землей найдем, — сказали мне эти люди, — от нас не
спрячешься. Но не бойся, сегодня мы тебя не берем, а приглашаем для консультации.
Меня посадили в черную «Волгу» и повезли в район, где расположены загородные
дома высших чиновников города. И вот меня ввели в кабинет самого товарища
Корытова. — Вы абсолютно здоровы, — сказал я ему вместо приветствия. — Сам
знаю! — грубо ответил товарищ Корытов, — Я тебя не за тем позвал. Вот что, Лаптев!
Есть важное партийное поручение. Выручишь — награжу, нет — пеняй на себя.
Завтра в городском театре выступает Ермилкин. Как, ты не знаешь, кто он такой?! Тем
лучше. Так вот, ты должен сделать так, чтобы он в ответах на вопросы... В докладе
ничего не сделаешь, он его читать будет, а в ответах можно. Так вот, в ответах на
вопросы Ермилкин должен допустить серьезную идеологическую ошибку.
— Кто меня туда пустит?! — пробовал отделаться от такой задачи я. — Откуда мне
знать вопросы, что считать ошибкой? Я же не знаю и знать не хочу вашего учения! Я
же не знаю, что у вас считается истиной и что заблуждением!
— Все будет устроено, Лаптев, — спокойно сказал товарищ Корытов, — Будешь
сидеть в ложе, совсем рядом с трибуной. Вот тут вопросы, которые будут заданы
Ермилкину. А вот ответы на них, которые заготовлены заранее Ермилкину. — Так как
же... — заикнулся было я.
— Мы все продумали, Лаптев, — оборвал мою попытку Корытов, — Когда
руководители отвечают на вопросы «трудящихся», они стараются делать вид, будтоотвечают без бумажки, кое-что стараются запомнить, допускают некоторые вольности
и иногда даже импровизируют. Психологический контроль ослаблен. Вот тут-то их
можно сбить с панталыку. Умело, конечно. Вот тебе ответы на вопросы, которые ты
должен внушать Ермилкину. Понял? Хотя бы один. Но обязательно хотя бы один.
Иначе... Что тебе нужно для этого?
— Отдохнуть и сосредоточиться, — сказал я, почувствовав себя бездарным
учеником великого маэстро Корытова.
Отсыпался я на даче у Корытова под охраной (как бы не сбежал). Первый раз за
полгода принял ванну. Мне хотели сбрить бороду, но я запротестовал: без бороды я
потеряю свою «психицкую силу». Вечером, одетый с иголочки, и даже с галстуком, я
сидел в ложе бенуара, всего метрах в шести от трибуны, с которой начал произносить
пламенную речь секретарь обкома партии по идеологии (как я узнал от охранников)
товарищ Ермилкин. Начал и... споткнулся на слове «реорганизация». Он несколько
раз пытался преодолеть его и каждый раз допускал ошибку. В ложу ворвался
побледневший помощник Корытова. — Тебе, м...к, сказано было... — зашипел он мне
в ухо. — Я тут ни при чем, — зашипел я в ответ, — это он сам... Наконец товарищ
Ермилкин одолел коварное место доклада, и речь его снова ликующе-уверенно
загремела в зале.
Пока товарищ Ермилкин читал речь (он еще раз пять споткнулся аналогичным
образом) я изучал его и пытался установить с ним духовный контакт: мне нужно было,
чтобы он сам почувствовал мою заинтересованность в нем и чтобы я ощутил в себе
способность воздействовать на его душу. Контакт не получался. Я почувствовал, что
это существо либо покрыто некоей духовно непроницаемой оболочкой, либо у него
нет вообще такого органа, на который можно было бы оказать духовное влияние.
— Ну как, — зашептал помощник Корытова, — подготовился? Сейчас начнутся
ответы на вопросы. Действуй!
— Он не поддается духовному воздействию, — прошептал я в ухо помощника. Тот
умчался куда-то, вернулся бледный, запыхавшийся.
— Ищи. Лаптев, выход из положения, — зашептал он, — ищи! Иначе!..
— Я могу работать вон с тем жирным типом в президиуме, который перебирает
бумажки, — прошипел я. Помощник опять убежал.
— Ладно, — сказал он, вернувшись, — Действуй хотя бы так. Пусть он спутает
бумажки с вопросами, понял? Пусть седьмую положит на место пятой, пятую на место
девятой, а девятую- на место седьмой. Действуй!
Эта задача для меня оказалась примитивной. После первого нелепого ответа
Ермилкина в зале началось веселое оживление. После второй нелепости начался
сдержанный смех. До третьей нелепости дело не дошло: объявили, что вопросы
исчерпаны, устроили товарищу Ермилкину овацию и прикрыли совещание.
Помощник Корытова похвалил меня за то, что я нашел выход из затруднения, но в
наказание не выплатил гонорар. Думаю, что он зажал его себе. Я не стал настаивать: я
был рад, что меня отпустили с миром. По дороге в свою «берлогу» я думал над
проблемой духовного опустошения и духовной непроницаемости советскихчиновников. Для религии тут, конечно, не остается никакой надежды.Снова о добре и зле
То, что человек делает лично для себя, не есть добро и не есть зло. И не все
приятное другим людям есть добро. И не все неприятное есть зло. Если ты делаешь
приятное злодею, ты не делаешь добро, хотя, может быть, не делаешь и зло. Нет
общих критериев добра и зла. Их можно выдумать, но их нельзя применять. Надо
просто составить список дел, считаемых добром или злом. Христос так и поступал. Его
заповеди во многом потеряли смысл для нашего времени. И их очень мало. Нужны
новые заповеди. Может быть, сотни или тысячи. Их надо найти так, чтобы советы для
конкретных случаев получались как их следствия. Для этого нужен гений такого
масштаба, что имя «Бог» не будет сильным преувеличением.Жулики
Если в обществе есть настоятельная потребность в чем-то и если общество не
удовлетворяет ее законно, обязательно возникнет нелегальная сфера
удовлетворения этой потребности. Сейчас наш город превращается в гигантский
индустриальный и культурный центр. Все старые сдерживающие средства оказались
бессильными. Партийные и комсомольские организации сами с головой окунулись в
эту мешанину. Супружеские измены стали настолько обычным делом, что на них уже
совсем не обращают внимания. Дети (особенно девочки) вовлекаются в сексуальную
жизнь уже в школе. Милиция уже не справляется с проституцией, причем
большинство городских проституток — несовершеннолетние девочки, часто из
благополучных семей. Появились наркоманы. Откуда они в наших краях берут
наркотики? Из картошки получают? Неизвестно даже КГБ, а о Боге и говорить нечего.
Алкоголизм вообще не в счет — это теперь сравнительно невинный порок. И если с
ним борются, то отчасти по привычке, отчасти с намерением повысить дисциплину и
производительность труда.
Появление в этих условиях множества проходимцев вроде меня вполне
закономерно. Каких только персонажей тут нет! Я с этой средой знаком лично. Как
нибудь при случае я попробую описать ее подробно. Поскольку эта среда тоже есть
массовое явление, она подчиняется общим законам поведения масс людей и людей в
массе. Есть у нас выдающиеся таланты и серые бездарности, добросовестные и
шарлатаны. Хотя мы все официально слывем за жуликов, но те, кого мы сами считаем
жуликами, суть сверхжулики. В прошлом году, например, в город приехал из столицы
некий психиатр, который начал учить женщин, как не беременеть без всяких
противозачаточных средств. Чисто психологически. Одним усилием воли. Мне было
достаточно взглянуть на него, чтобы понять, что это за птица. Он потребовалоплатить курс обучения вперед, причем за каждый урок среднюю заработную плату
советского служащего и рабочего. Желающих учиться оказалось больше тысячи. В
день, когда было обещано начало занятий, «психиатр» сбежал с чемоданом денег в
неизвестном направлении. Среди записавшихся на курсы «культуры секса» (как он их
называл) были жены и дочери всех руководителей области без исключения,
генералов и офицеров гарнизона и прочих платежеспособных лиц города.
Представительницы мира искусства оплатили (и вперед, конечно!) дополнительные
частные уроки, которые тоже, впрочем, не состоялись.
После бегства «психиатра» в городе были произведены повальные аресты всяких
«целителей», «ясновидцев», «гомеопатов» и прочих представителей нашего
преступного мира. Я избежал этого, поскольку находился под покровительством
самого высокого начальства. Впрочем, почти всех арестованных вскоре выпустили:
общество уже не могло существовать без них достаточно долго. Само собой
разумеется, официально наша преступная сфера считается несуществующей и
всячески маскируется. Наше общество должно выглядеть совершенно здоровым в
морально-бытовом отношении. Кстати, оно таким и является с точки зрения
официальных критериев здоровья.Богиня
В доме, где я сейчас обитаю, живет Богиня. Это девочка лет шестнадцати. Она
учится в балетной школе. Поскольку балет есть наше важное политическое и
идеологическое оружие, в городе есть оперный и балетный театр и балетная школа.
И неплохие. На Западе, говорят, даже в столичных городах таких нету. Не знаю, какая
балерина выйдет из моей Богини. Думаю, что плохая. Она слишком хороша (или
недостаточно страшна) для хорошей балерины. Но женщина из нее выйдет красоты
неописуемой. В ней собрались воедино все лучшие качества женской русской
красоты. Когда она выходит на улицу, жильцы высовываются из окон, прохожие
замирают и оглядываются на нее, шоферы тормозят, ловеласы преследуют ее. При
встрече со мной она вздрагивает и уступает дорогу. Я с ней регулярно здороваюсь.
Она не отвечает на мои приветствия. Я мечтаю о ней все ночи напролет. Ради нее я
тщательно моюсь, стираю свое бельишко, особенно носки, запломбировал зубы,
холю шевелюру и бороду. Хотя одет я как живущий на одну стипендию студент, на баб
я произвожу неотразимое впечатление, я это знаю. Знакомые (даже мужчины)
считают меня красавцем. Лишь Богиня не обращает на меня внимания. Она еще не
знает, что я — Бог и что она предназначена мне, ибо она — Богиня. А как ей дать
знать, что я Бог, если она примерная комсомолка, если у нее свои представления о
богах, если ее красота уже принята в расчет в ее жизненной карьере? Я мечтаю о том,
чтобы с нею случилась болезнь, какие я и только один я умею лечить. И тогда... Но
она здорова и уравновешенна. Безмятежное чело ее свидетельствует о том, что у нее
нет проблем и мысли ее просты.Один забулдыга, увязавшийся за мною, остолбенел при виде моей Богини и
выругался витиеватым матом.
— Вот «трахнуть» такую! — резюмировал он свои восторги.
— Чудак, — сказал я, — такие Богини появляются для безмолвного обожания. А для
«траханья» больше подходят вот такие красотки, — Я кивнул ему на посудомойку
кафе, вытаскивавшую помои с черного хода.Мои советы
Во всяком деле есть свои аксиомы. Есть они и в моей профессии. Вот одна из них:
совет должен быть сформулирован так, чтобы благоприятный результат выглядел как
следование совету, а неблагоприятный — как отказ следовать ему. Есть и другие
правила. Когда ко мне обращаются за советом, я никогда заранее не знаю, что
именно я буду советовать. И я никогда не запоминаю, что именно я посоветовал.
Потому я каждый раз заново изобретаю свой совет, если даже имею дело с
повторяющимся случаем. Я имею дело с живыми людьми и конкретными ситуациями,
а не с абстрактными примерами, так что не могу позволить себе стандартные ответы
на типичные вопросы.
Сейчас передо мною — взволнованный молодой человек. Он больше не может
терпеть, чтобы в мире творились «все эти безобразия», он хочет бороться и влиять на
ход событий в мире, но не знает, как это делать.
— Главное, — говорю я ему, — начать. Потом все пойдет как бы само собой. Надо с
чего-то начать — вот в чем проблема. Я советую вам начать с самого начала, с
Абсолютного Начала. Что это такое? Я вам опишу некое подобие его, а вы уж сами
догадайтесь, что это такое. Придите домой, останьтесь в комнате один, закройте окна,
заприте дверь, потушите свет и подумайте про себя: я хочу, чтобы в мире
прекратились «все эти безобразия», хочу, чтобы жизнь для людей стала лучше, хочу
сам активно участвовать в жизни и влиять на ее ход! Повторите это много раз.
Скажите: хочу и буду! И после этого вам многое станет яснее. И вы сами увидите, как
вы можете влиять на мир.
Не успел я докончить мой совет, как восторженный молодой человек убежал,
восклицая, что «это гениально!», что ему самому «следовало бы догадаться!», что «это
же очевидно!»...
К сожалению, он тоже забыл заплатить за совет. И я до сих пор еще не заметил
следов влияния его на ход событий в мире.Будущее за идеологией
Если бы я имел дело лишь с официальной идеологией в том виде, как она
существует сейчас, я бы ее легко одолел. Но в идеологии есть и творческое начало.Именно оно противостоит мне в лице Антипода, а не идеология вообще. У Антипода
есть своя сверхзадача — поднять идеологию на такой уровень, с которого все
остальное будет иметь жалкий вид в течение многих веков. Он хочет идеологию
поднять на божественную высоту. Если это произойдет на самом деле, то религии,
конечно, придет конец навечно. Но удастся ли ему это — вот в чем вопрос. Способна
ли идеология вообще позволить какому-то ее реформатору возвысить ее до уровня
Бога и еще выше?
— Уже давно идет непримиримая борьба между религией и идеологией за сознание
людей, — говорит Антипод, — Религия терпит поражение. Судьба ее предрешена.
Почему? Религия идет против природы человека и общества. Она прививает
человеку способности к самоограничению. Идеология соответствует природе
человека и общества. Она прививает человеку способность приспосабливаться к
своей социальной природе и среде. Ограничения на поведение людей, которые
могла бы привнести в общество религия, слишком слабы для современного человека
и нереалистичны. Чтобы современного человека держать в узде, нужны мощные
органы надзора и подавления, нужна система наказания, нужна сила коллективного
воздействия и контроля. Религия дает человеку некоторую индивидуальную
самозащиту, если этот человек не имеет доступа к благам жизни и не имеет шансов
преуспеть. Но она тем самым прививает ему покорность обстоятельствам,
пассивность. Идеология же дает человеку некоторые средства индивидуального
нападения на общество, если человек стремится к жизненному успеху, стремится
получить доступ к благам жизни, имеет для этого возможности. Она тем самым
прививает человеку активность. Религиозность есть капитуляция перед социальными
обстоятельствами, идео-логичность — нападение, на них. Не религия, а идеология
отвечает на вопрос: как жить наилучшим образом в современном обществе? Религия
отвечает на другой вопрос: как наилучшим образом оправдать для самого себя свою
жалкую участь и неспособность иметь жизненный успех? Чье положение
перспективнее? Ты сам прекрасно знаешь, что наша русская церковь и хранимая ею
религия давно утратили религиозную сущность и играют подсобную роль в системе
нашей идеологии. Это не случайно. Любая старая религия в наше время
перерождается в идеологию. А так как она стремится сохранить некие религиозные
атрибуты, она не способна переродиться полностью и потому обречена на подделку,
на ложь, на страдание и гибель.
Хотя идеология не наука, она черпает свое содержание в значительной мере из
науки. Она апеллирует к разуму, а не к слепой вере. Объект ее воздействия не
невежественный человек прошлого, а сравнительно образованный человек
будущего.
Сейчас идеология имеет вроде бы жалкий вид. Но так казалось не всегда.
Сравнительно с общим низким уровнем культуры в стране в сталинское время она
была явлением высокой культуры. В послевоенное время общая культура наиболее
активной части населения переросла уровень идеологии. Это несоответствие рано
или поздно будет преодолено. Идеология возвысится над общей культурой иобразованием масс людей, сама станет вершиной культуры. И в этом деле ее
возвышения будет доля и моего труда.
Идеология имеет неоспоримые преимущества перед религией и с точки зрения
мощи того государственного аппарата, с помощью которого она прививается и
навязывается людям. Сейчас этот аппарат громаден, но груб и примитивен в деталях.
Это состояние его тоже исторически преходящее. Пройдут годы, и аппарат идеологии
превзойдет аппарат религии — церковь. Появятся прекрасные идеологические
«храмы» — идеологические центры при районных, городских и прочих комитетах
партии. В этих центрах будут театры, кино, клубы, библиотеки, спортивные
учреждения, концертные залы. Все основные элементы культуры и развлечения будут
распределяться между людьми через эти центры. Сложатся свои красивые ритуалы,
охватывающие праздники и основные даты жизни людей. Даже психотерапия и
психоанализ будут подчинены идеологическим «храмам». Но на все это нужно время.
Века нужны. И гений человечества должен быть вложен в это гений архитекторов,
художников, поэтов, музыкантов, ученых, артистов, проповедников...
— Должен быть вложен — с этим я согласен, — сказал я, — Но будет ли вложен? —
вот в чем вопрос.
— Будет!
— Когда? Через тысячу лет?
— Пусть через две. Время тут не имеет значения.
— Терпит поражение не религия вообще, — говорю я, — а религия в ее
определенной исторически преходящей форме. Религия, о которой я говорю, не
терпит поражения хотя бы по той причине, что она еще не родилась. Проблема не в
том, будет она господствовать в обществе, а в том, родится она вообще или нет. Вот
тебе только один из аспектов жизни общества, позволяющий делать на этот счет
позитивные предположения. Люди в массе стремятся как можно меньше работать, не
ограничивать себя и не испытывать всякие неприятности. Но при этом они стремятся
иметь как можно больше всяких благ, удовольствий, развлечений. Это кажется
естественным. Но лишь на первый взгляд. Неизбежным результатом удовлетворения
этих стремлений является пресыщение, скука, разочарование, разврат, депрессия,
тяга к искусственным возбудителям, расцвет негативных страстей и качеств людей
(зависть, злоба, лицемерие, обман...). Даже в нашем сравнительно бедном,
идеологизированном, строго контролируемом обществе, с обязательным трудом уже
нарушено нормальное соотношение между тем, что человек имеет, и тем, как это ему
достается. Если не будет найдено общественно значимое средство самозащиты людей
от этой ненормальности, человечество будет деградировать.
— И ты думаешь, твоя религия спасет от этого? — говорит Антипод.
— Нет, я так не думаю, — Я не верю в спасительную миссию религии. Я верю в
другое: найдутся люди, которые откроют для себя религию, соответствующую их
положению, причем как единственное средство самозащиты. Они создадут образцы
праведно прожитой жизни. Им будут подражать другие...
— Один такой изобретатель передо мной. И многие ли подражают ему?— Но я еще не дорос до уровня, который мог бы быть образцом. Мой путь еще не
закончился. Моя жизнь еще не известна никому, чтобы нашлись подражатели...
— Сколько «но», посчитай! А ты уверен, что они все будут сняты? А ты уверен, что
после этого появится хотя бы один желающий повторить твой путь? Вспомни об этих
моих вопросах в конце своего пути! Во всяком случае, я тогда приду к тебе, что бы ни
случилось, и скажу тебе мое последнее слово.Фундаментальное открытие
Я внезапно проснулся среди ночи. Тикал будильник. Скреблись мыши. А в остальном
была черная тишина. И меня вдруг осенило: Бог нужен не для загробной жизни —
таковой все-таки нет и никогда не будет. Он нужен для этой, земной жизни. Он нужен
для того, чтобы достойно человека прожить свое мгновение жизни и исчезнуть. Он
нужен именно потому, что Его нет и никакой загробной жизни не будет. Если бы Он
был, Он был бы не нужен — вот основной парадокс бытия. А если Он нужен, Он все
равно придет, хотя Его нет. Придет! Он уже в пути. Люди, я иду! Я скоро буду среди вас
и в вас! Потрясенный этим открытием, я потерял сознание, о чем узнал потом, когда
очнулся.
Когда я очухался, около меня сидел врач. Он, по-видимому, только что сделал мне
укол. «Обыкновенная дистрофия, — сказал он моей хозяйке. — Отощал парень, я
говорю. Подкормить его надо. Лучше питаться надо, молодой человек (это ко мне, я
открыл глаза). На воздухе больше бывать надо. Спортом заниматься. Постой-ка! Кого
ты мне напоминаешь?.. Ужасно знакомое что-то, а припомнить не могу... А, вспомнил,
Христа! Здорово похож! Вылитый Христос! Ну, всего хорошего! Поправляйся. Только
бороду лучше сбрей, а не то с милицией хлопот не оберешься. И не забывай о том,
куда привела Христа его дорожка».
Коль станешь Богом, говорит наука,
Жить будешь без детей, не говоря уже о внуках.
Жить без любви. И даже без жены.
И без тревог, что с тем сопряжены.
Жить без друзей. И даже без знакомых.
Жить без вопросов и ответов, им искомых.
Жить без походов. Без сражений.
Без радостных побед. Без горьких поражений
Без завершающего путь венца.
Жить в бесконечном ожидании конца.
Жить в ожиданьи бесконечного конца.Знакомство с ХристомПосле успокаивающего укола я мирно засыпаю. Укол — не смешно ли это выглядит в
связи с претензией человека быть Богом? Я учу других, как преодолевать бессонницу
и быстро приводить в норму свои нервы без всяких уколов, а сам мучаюсь
бессонницей, а нервы мои... Об этом лучше не говорить.
Во сне вижу слепящее голубизной небо, раскаленное красное Солнце, пустынную
каменистую дорогу. Слева виднеется застывшее Мертвое море, справабезжизненные,
мертвые скалы. По дороге медленно идет человек. Он высок, худ и прям. Его
прекрасные русые кудри и борода наполовину белы, хотя он молод. Глубоко запали
большие, серые, горящие глаза. В них- отчаяние и обреченность. Кто этот человек?
Христос? А таким ли он был? Может быть, это я сам?..
Я совсем недавно обнаружил религиозный смысл своей жизни и деятельности и
возымел дерзкую мечту стать Богом. До этого я Библию ни разу не держал в руках, а о
религии знал из курса марксистской философии только то, что она есть «опиум для
народа» и что наука и вся человеческая практика доказали ее вздорность. Я уже учил
и лечил людей, приобрел известность как личность исключительная, потерял работу
и с приключениями выкарабкивался из конфликтов с милицией, а все еще не знал о
том, что начал свой путь на Голгофу.
Мое знакомство с Евангелием произошло так. Я снимал койку у одной набожной
старушки, которая пустила меня жить в свою комнатушку за десять рублей в месяц
только потому, что была поражена моим сходством с каким-то святым. У нее я и начал
читать на сон грядущий Евангелие. Начал и не мог остановиться. Старушка сначала
сердилась: свет жгу. Но, узнав, чем я увлекся, разрешила читать до самого утра. Я
прочитал Евангелие одним махом. И вообще весь Новый завет. И был потрясен моим
сходством с Христом.
Оставим пока в стороне божественный аспект Христа, т. е. содержание его учения и
его исцеления, и рассмотрим аспект чисто человеческий, бытовой. Что известно о
Христе такое, что можно считать достоверным? Совсем немногое. Был зачат до того,
как его мать вышла замуж. Я признаю этот факт «непорочного зачатия», ибо сам был
зачат не то что до замужества матери, а вообще без оного. В отличие от Христа моего
отца установить не удалось. Отсюда предположение соседок, что я тоже «святым
духом» был зачат. Правда, соседки говорили это не с подобострастием, а с сарказмом.
Среди советских граждан не нашлось ни одного старого осла, который согласился бы
принять мою мать в жены. Она так и осталась матерью-одиночкой, а у меня в
свидетельстве о рождении в графе «отец» остался прочерк.
У Христа были братья (а может быть, и сестры). Но о них очень мало упоминаний в
источниках, как и о матери и о ее муже. Это тоже вполне понятно. У меня тоже есть
два брата и сестра, но они не стоят упоминания, как и моя мать. Официального мужа,
повторяю, у нее не было, а неофициальных сожителей она сама всех не помнит. В
детстве мы с матерью с трудом умещались в одной комнатушке. Когда ее посещали
представители отнюдь не Святого Духа, нас выгоняли погулять. Иногда эти прогулки
затягивались допоздна, и нас выручали соседи. Они нас иногда и подкармливали. Как
только я поступил в институт, я получил койку в общежитии и покинул дом. С тех пормои связи с родственниками оборвались. Тем фактом, что меня лишили городской
прописки, я обязан прежде всего моим ближайшим родственникам: они боялись, что
я женюсь и приведу и в без того тесное жилье свою «шлюху». «Враги человека, —
говорил Христос, — суть ближние его». Я его хорошо понимаю.
Затем в биографии Христа следует провал, если не считать бегства в Египет и
возвращения. Появляется он на арене истории уже в районе тридцати лет, крестится
и начинает проповедовать, учить в синагогах и исцелять болезни. И это понятно: я
тоже мало что могу сказать о своей прошлой жизни, я тоже как бы вдруг возник
близко к тридцати и сразу начал проповедовать и лечить. О Христе прошел слух по
всей стране. И обо мне тоже прошел слух по всему городу и даже в других городах.
Обо мне даже писали в статьях и книгах, правда, не называя полного имени («эффект
Л.», «феномен Л.»). О Христе же никаких упоминаний в документах своего времени
вообще нет.
Хотя никто не знает, как выглядел Христос внешне, все находят, что я поразительно
похож на него. Особенно- блеск в глазах. Появился этот блеск, по. всей вероятности,
от голода и отчаяния. Но люди придали ему иной смысл, и он приобрел этот смысл.
Увидев меня, известный в городе психолог, занимавшийся полузапретными модными
экспериментами, заподозрил во мне способность поднимать и сдвигать предметы без
прикосновения к ним. И такая способность во мне действительно обнаружилась. Но
психолог, как говорится, перегнул палку. Ему мало было, что я поднимал и сдвигал
бумажки, спички, маленькие иголки, — это умели делать многие другие. Он решил
научить меня гнуть и поднимать вилки, ложки, ключи. Покусился даже на
водопроводную трубу. Сначала это принесло психологу славу («эффект Л.», открытый
таким-то), а кончилось погромной статьей в Н-ской газете («Мошенники с дипломами
ученых»).
Когда Христос начал проповедовать свое учение, книжники удивлялись: откуда он
знает Писание, ничему не учившись?! Я не верю, что Он ничему не учился. Он учился,
как и я. И довольно долго, если только в тридцать лет начал проповедовать нечто
свое. Мне тоже было около тридцати, когда я вдруг ощутил в себе способность
говорить нечто свое. Он учился так, что его учителям казалось, будто он совсем не
учился. Он превзошел учителей, и потому они считали его невеждой. Так же было и у
меня. Я учился как-то незаметно, в стороне от отличников, как-то по-своему. Потом я
вдруг сразу постиг все. Не могу объяснить, как это произошло. Только я почувствовал,
что на любые темы могу высказываться лучше, чем другие, причем говорить так,
будто я изучал эту проблему не один десяток лет. Порой я и о проблеме-то узнавал за
минуту до того, как начинал импровизировать свое решение ее. Мудрость приходит
сразу и во всем. Я начал высказываться где попало — на обсуждениях чужих книг, на
заседаниях всякого рода групп и советов, в гостях, в забегаловках, на транспорте, в
коридорах учреждений... Слух обо мне как о Христе, распространился с
поразительной быстротой. Одновременно я начал лечить. Причем я выступал так, что
после моего выступления все прочие ораторы забывались немедленно. И потому
было дано указание не пускать меня в учреждения, где была возможностьвыступить, или не давать мне слова, если я просочусь. Руководствовались при этом
«интересами науки». А на самом деле- обычная зависть. И в Евангелии сказано, что
Христа погубили из зависти, а не из каких-то соображений.Третий источник
Теперь я могу открыть вам третий источник иванианства: это- христианство. Правда,
христианство стало третьим источником иванианства лишь после того, как я
сформулировал основные идеи и принципы последнего. И если бы я случайно не
наткнулся на Евангелие, мое учение могло бы остаться лишь с двумя источниками. Не
знаю, было бы оно полнее при этом или нет.Богиня
На сей раз я успел первым отскочить в сторону и освободить ей путь, согнулся в
изящном поклоне, пробормотав вроде «Ваше Высочество» или «Принцесса». Она
милостиво улыбнулась, поблагодарила и исчезла, как чудное видение. Весь день я
сходил с ума. Отменил все свои визиты и консультации. Не выпил ни грамма
алкоголя.Сроки
Христос открыто и активно действовал всего несколько лет. Может быть, три года.
Значит, у меня еще есть несколько лет в запасе. Тоже года три, не больше. Надо
успеть за это время изложить людям свое учение, завоевать признание, быть
отвергнутым и заслужить казнь. Умирать от геморроя в лагере особого режима не
хочу — оскорбительно. Представляете, если бы Христа просто посадили в лагерь
особого режима, вроде наших советских, и он там умер бы от дистрофии?! Что было
бы? Ничего! И всей западной цивилизации не было бы. В начале истории должна
быть Великая Жертва, — должна быть казнь. Странно, геморрой есть болезнь
стариков, а меня она мучает с юности. Я ее прогоняю, а она снова заявляется. В чем
дело? — А в том, — прогремел Голос Неба, — что ты с рождения был Велик и Мудр. Это
— признак твоей исключительности. Это — знак твоей божественности. Не прогоняй
болезнь твою, ибо ты должен постоянно страдать, но страдать самым унизительным
образом. Ты думаешь, Христос не болел? Ничего подобного. У него были гнилые зубы,
катар желудка, поносы w геморрой. Да, геморрой! Геморрой есть болезнь богов, как
подагра была дворянской болезньюМой метод врачевания
Есть разница в подходе нашем к делу.
Болезни духа ты и те приписываешь телу.
Я же всему иду наперекор.
И, как болезнь души, лечу даже запор.
Христос скитался, питаясь и ночуя где попало. Я тоже скитаюсь, как бездомный
бродяга. Городской прописки меня, как тунеядца, лишили. И паспорт на всякий
случай отобрали. Но до сих пор не выслали из города: у меня есть высокие
покровители- я лечу начальство от неизлечимых болезней и облегчаю жизнь их
женам. Под моим руководством жены городского начальства в совокупности похудели
на полтонны по крайней мере. Недавно самого секретаря областного комитета
партии товарища Сусликова вылечил от рака. Я не вру. Факт этот зафиксирован в
медицинских документах поликлиники обкома. Секретарь сказал мне, что, пока он
здесь, меня из города никто не выселит. Лишь бы слух обо мне не дошел до Центра и
оттуда не поступило указание расправиться со мной здесь или отправить в
распоряжение Центра. Всякого рода язвы, гастриты, грыжу, аппендицит и прочие
мелочи я лечу (впрочем, как и рак) прикосновением пальцев и заклинаниями.
Главное- надо знать, где прикасаться пальцами к телу, в какой последовательности
прикасаться и что думать про себя и говорить вслух. Никаких секретов у меня тут нет:
все зависит от индивидуального случая, и я каждый раз угадываю процедуру лечения
заново. Мне достаточно взглянуть на человека, как я сразу знаю, чем он болен, можно
ли его излечить и как излечить, если это возможно. Если болезнь неизлечима, я
заглушаю боли и облегчаю психическое состояние — это для меня пустяки. Обычно
это происходит само собой достаточно моего появления. Пальцы у меня длинные,
тонкие и гибкие, как змеи. Один хирург, наблюдавший мои манипуляции, умолял
меня ассистировать ему во время операций, уверял меня, что я прирожденный
хирург. Но представитель профессии иного рода уверял меня, что я мог бы быть
выдающимся карманником. Жаль только, что теперь люди носят в карманах лишь
ничего не значащую мелочь. Самая интересная особенность моих пальцев — из них
иногда выскакивают электрические искры, когда я прикасаюсь к телу других людей. В
детстве мать однажды попросила соседа, чтобы он меня выпорол за какую-то
проделку. Я схватил соседа за руку, и его ударило током. Он бросил ремень и после
этого боялся прикасаться ко мне. А совсем недавно ко мне прицепился милиционер
на улице. Я коснулся пальцем его лба, и его так сильно тряхнуло током, что он потерял
сознание. В милиции решили, что у меня есть сильные электрические батареи,
провода от которых выведены в перчатки. Но у меня перчаток никогда в жизни не
было. В поисках батарей, которых на мне, естественно, не обнаружили в милиции,
перерыли все мусорные урны и помойки в округе.
Как я уже сказал, болезни я лечу своим присутствием, прикосновением изаклинаниями. Что это такое? Объясню на примере секретаря. Оказавшись перед
ним, я ощутил сильное внутреннее напряжение и увидел — именно увидел! — его
болезнь. Я протянул к ней мои пальцы. Она вздрогнула и попятилась от них. И я
понял, что я смогу ее победить. Я начал манипулировать пальцами, отыскивая
наиболее уязвимые места Болезни, — я начал свое сражение с ней. Одновременно я
стал мысленно и отчасти вслух разговаривать с ней.
— Ты, — сказал я ей, — очевидно, по недоразумению проникла в тело этого
человека. Это большой человек, самый большой человек в нашем городе и в области.
Он даже будет очень большим человеком в Центре, а может быть, самым большим в
стране. От него зависит жизнь многих миллионов людей. Он должен быть
совершенно здоров и бодр, чтобы отдавать все свои силы заботе о людях. А ты! Что
делаешь? И тебе не совестно? Неужели тебе мало простых работяг и крестьян,
рядовых чиновников бесчисленных контор? Посмотри, сколько у нас в городе контор
и сколько в них бездельников! Сколько у нас писателей, художников, ученых! И' почти
все они бездельники и паразиты. Неужели тебе надо непременно разрушать тело
самого важного человека в городе? Сожри хотя бы одного из упомянутых мной
паразитов! В крайнем случае сожри начальника областного отдела КГБ или
начальника областного управления МВД! Ну, хотя бы начальника отделения милиции,
который готов в любую минуту выслать меня из города и оставить первого человека
города беззащитным перед тобой!
Вот в таком духе я повторял свои заклинания многократно с разными вариациями.
Не думайте, что я использовал ситуацию в своих корыстных целях. Во-первых, рак у
нас тоже явление вполне советское, и разговаривать с ним надо было на доступном
ему языке. Тем более это был высокопоставленный и политически грамотный рак. Во
вторых, мне надо было поддерживать в себе энергию, чтобы из пальцев моих она
переходила в секретаря и поражала Болезнь, а в этот период у меня как раз отобрали
в милиции паспорт и велели приготовиться к высылке из города.
Я на сто процентов уверен в том, что и Христос обладал такой же способностью
лечить людей, как и я. И метод, у него был такой же. И я творю иногда чудеса не хуже
его. Вот, к примеру, ведущий тенор городского оперного театра потерял голос —
перепил накануне и простудился. А сегодня ему нужно во что бы то ни стало петь:
важная заграничная делегация будет слушать. Он сотни людей привел в движение,
чтобы разыскать меня. Заплатил им огромные деньги. Они нашли меня в милиции:
мне хотели дать пятнадцать суток за хулиганство. Певец дал большую взятку
милиции, чтобы отпустили меня на несколько часов. Меня доставили к певцу под
конвоем. Взглянув на него, я сказал, что такой пустяк я мог бы вылечить даже по
телефону. Протянув руки в его сторону, я сказал: «Пой!» И голос вернулся к нему.
Певец был так рад этому, что позабыл вознаградить меня хотя бы стаканом чая: мне
так хотелось пить!
Моя основная специализация — болезни духа, а болезни тела я лечу постольку,
поскольку они суть лишь проявления болезней духа. Как опытный врач видит в теле
людей скрытые болезни, так я читаю в душах людей многое такое, что они скрываютот других и часто от самих себя. Вот я бреду по улице. Бреду без цели. Мимо меня
пробегают люди. Им кажется, что их душевные состояния скрыты в их телах. А для
меня они суть обнаженные души.Принципы целителей
Все прочие целители руководствуются такими принципами. Надо уметь выбирать
больного и болезнь. Не тебя выбирают жаждущие исцеления, а ты их. Выбирай легко
излечимых или мнимых больных, а также таких, которые выздоровеют и без тебя.
Сумей приписывать себе то, что сделалось само собой или сделано другими. Если
болезнь тяжелая или вообще неизлечимая, уклонись. Предлог найти — пустяк. Если
нельзя уклониться или допустил ошибку в выборе больного (в диагнозе), старайся
избежать огласки и свалить вину на обстоятельства, на других, на самого больного.
Давай больному такие советы, чтобы он обязательно в чем-то уклонился от них,
нарушил твои предписания, — такая уловка всегда даст тебе оправдание неудачи.
Старайся вести лечение так, чтобы пациенты сами боялись огласки. С этой точки
зрения очень выгодно иметь дело с ответственными лицами. Сказанного достаточно,
чтобы сделать вывод: главное в профессии целителя диагноз. Тут дело обстоит так:
нужно иметь на пять процентов опыта и интуиции и на девяносто пять- агентурных
сведений. Диагностика целителей- это прежде всего и главным образом сбор
сведений о состоянии здоровья населения. Затем надо побуждать выгодных и
удобных «больных» и больных обращаться к целителю. Для этой цели наш ведущий
целитель имеет картотеку на десять тысяч человек, он ухитрился как-то заставить все
городские больницы давать ему информацию о здоровье населения. Кроме того, он
содержит десяток агентов, которые приводят к нему пациентов.
Я, однако, к числу таких целителей не принадлежу. Я лечу, но сам не знаю, как и
почему получается излечение. Я даже не столько лечу, сколько присутствую при
излечении и своим присутствием облегчаю излечение.Божественные страдания
Христос был распят. А как погибну я? Умру от геморроя в глуши или в тюрьме. Мысль
об этом приводит меня в уныние. Если моя религия со временем завоюет мир, то что
будут целовать верующие на моих изображениях? Думая о таком ужасном конце, я
выжимаю слезу: обидно, что создатель великой религии кончил свою жизнь таким
комическим образом. Но что поделаешь?! Теперь люди научились убивать своих
гениев так, что после этого их за гениев не хотят признать даже самые низкие твари
из рода человеческогоБогиня и другие
Встретил Богиню. Она шла с двумя сытыми и самоуверенными парнями. Я кивнул
ей. Она ответила тем же. Парни настороженно уставились на меня. О чем-то
оживленно заговорили. Послышался смех. И она смеялась тоже. Потом один из
парней вернулся обратно.
— Эй, ты, борода, — сказал он мне, — не приставай к девчонке, а не то руки и ноги
переломаем!
— Вам, молодой человек, — сказал я, взглянув на его лицо, — надо срочно
обратиться к врачу и резко изменить образ жизни, иначе вы через год станете
неизлечимым импотентом.
Он побледнел. Я отвернулся от него и ушел своей дорогой. Установить диагноз
болезни этого шалопая было нетрудно. Такие случаи все чаще возникают в городе:
очень ранняя, чрезмерная, с искусственными возбудителями половая жизнь и
половые извращения имеют неизбежным следствием раннюю импотенцию. Я
подумал о том, что ждет в этом отношении мою Богиню, и почувствовал себя глубоко
несчастным. Стремление людей развратить себя и других неудержимо. Только
религия могла бы его сдержать. Но ее нет. Недавно я встретил хронического
наркомана. Молодой, способный кинорежиссер. Говорит, что лучше ярко сгореть в
несколько лет, чем тлеть десятилетиями. Не так ли?
— Если действительно сгореть, — сказал я, — то так. Но так ли это на самом деле?
Он не ответил.Откровенный разговор
После того как секретарь вылечился, у меня состоялся с ним такой откровенный
разговор.
— У меня есть идея, как тебе помочь, — сказал он, — Только не пугайся. Тебе дадут
койку в психиатрической больнице, трехразовое питание и полную свободу
передвижения. Идет?
— Как только вы уедете в Москву, меня лишат свободы передвижения и уж никогда
не выпустят оттуда.
— Ты прав. Но можно устроить тебе инвалидность и пенсию по инвалидности.
— Результат будет тот же.
— Верно, тот же. Почему ты думаешь, что я уеду в Москву?
— Я вижу это.
— Чем же я могу тебе помочь?
— Решайте сами. Я придерживаюсь правила — не насилуй свою судьбу.
— А я придерживаюсь другого — не позволяй судьбе насиловать тебя.— Вы — активное начало в обществе, я — пассивное.
— Похоже, что так. Но, в общем, спасибо тебе. Если что нужно будет, обращайся
прямо ко мне.
— Меня к вам не допустят.
— Тоже верно. Врачи считают, что мое выздоровление есть чудо. Скажи откровенно,
ты сам верил в это?
— Если бы я не верил, вы не выздоровели бы. Если вам что нужно будет,
обращайтесь прямо ко мне.
— Спасибо. Я непременно разыщу тебя в случае чего. Ну, прощай.Чудо
— Чудес не бывает, — говорит внук.
— Как же так?! — возмущается дед, — Вот если я спрыгнул с колокольни и не
разбился, что это такое?
— Случай, — спокойно ответил внук. — Ну, я второй раз прыгнул и не разбился, что
это?
— Привычка.
Этот анекдотичный разговор отражает отношение к чуду в прошлом и теперь. Что
такое чудо? Согласно общепринятому пониманию чудо есть событие, которое не
должно было произойти вообще, но произошло. В обиходе это понимание несколько
ослабили: иногда чудом называют событие, вероятность которого ничтожно мала
(близка к нулю) и потому о возможности которого вообще не думают, но которое все
же происходит. Например, считается невозможным усилием мысли перемещать
тяжелые предметы в пространстве и влиять на поведение других людей на больших
расстояниях. И если вы сделаете это невозможное, вы совершите чудо. Но поскольку
оно считается невозможным согласно законам природы, то считается, что тут имело
место мошенничество или фокус. Чудо во втором (ослабленном) смысле допускается
согласно законам природы. Но тут понятие чуда употребляется уже как нечто
двусмысленное: вероятность события вроде бы допускается как большая нуля, но
осуществление события психологически воспринимается, как осуществление
невозможного. Я же предлагаю такое понимание чуда. Если событие невозможно, оно
не произойдет. Если событие произошло, оно возможно. Чудо есть возможное
событие. Причем произойдет оно или нет, зависит от воли какого-то сознающего и
волевого существа. Чудеса не происходят сами по себе. Их творят. Но чудо есть
результат неповторимого стечения обстоятельств и само неповторимо, — вот в чем
дело. Потому невозможно высчитать его вероятность, невозможно дать ему общее
объяснение. Если даже происходят сходные события, являющиеся чудом, каждое из
них все равно есть стечение неповторимых обстоятельств. Так, например, мне не раз
приходилось усилием мысли сдвигать и изгибать предметы, поднимать предметы без
прикосновения, угадывать адрес незнакомых людей и многое другое. Но каждый разя это делал по-разному, никакое обобщение тут невозможно.
Причем невозможно произвольно выбрать место и время для чудесного действия. Я
лишь перед тем, как совершить такое действие, вдруг ощущал в себе способность на
это. Я вылечил многих неизлечимых больных, с точки зрения медицины, людей. Но
каждый раз по-разному. И сам я не могу объяснить, как это я делал. Чудеса, повторяю,
не фокусы и не мошенничество. Это возможные, но принципиально необъяснимые,
не вызываемые по произволу, экспериментально не воспроизводимые события.
Чудеса так и останутся чудесами на веки веков. В отношении их допустимо лишь
одно: признать, что они иногда случаются.
Христос прекрасно понимал природу чудес и умел их делать, вернее — умел
угадывать момент, когда они были в его власти. Потому он не злоупотреблял
чудесами, не очень охотно шел на них, не прибегал к ним тогда, когда они были бы
ему полезны. Он творил настоящие чудеса, а не фокусы.
Я ему верю, ибо знаю это из своего опыта. Когда я вижу бутылку с водкой, я заранее
знаю, смогу я выбить из нее пробку моим методом или нет. И затем я строю
поведение свое и других людей соответственно своему предвидению. Если я
чувствую, что я «не в форме», я исключаю саму возможность такой ситуации, чтобы
мне предложили продемонстрировать свое чудо. Это верно. Но ведь случаи, когда я
бываю способен на такое чудо, бывают на самом деле. В чем их природа? Почему они
бывают?Проблема номер один
Отгадайте, какая проблема является самой главной для нашего областного
руководства и руководимого им народа на данном отрезке истории? Ни за что не
отгадаете! И потому я советую вам обратиться с этим вопросом, допустим, к самому
начальнику областного управления КГБ товарищу Горбаню. «Э-э-э-э, скажет вам
товарищ Горбань, отведя в сторону свои проницательные и властные в прочих
случаях очи, — с молодежью нынче трудно стало. А этот «балбес» у меня вот тут
сидит». И товарищ Горбань постучит ребром ладони левой руки по своей могучей
шее. Кто такой «балбес», объясню ниже, потерпите немного. Обратимся теперь к
самому первому секретарю областного комитета КПСС товарищу Сусликову. «Э-э-э
э, — скажет вам товарищ Сусликов, и его маленькие хитрющие глазки начнут
метаться из стороны в сторону, что бывает с ним в минуты наивысшего волнения, — с
молодежью нынче трудно стало. А этот «балбес» у меня вот тут сидит». И товарищ
Сусликов укажет пухлым пальчиком на то место своего могучего живота, где
помещается печенка, и без того подпорченная водочкой, настоенной на лимонной
корочке. К директору школы, в коей обучается упомянутый «балбес», обращаться не
советую: его может хватить инфаркт. Не советуют обращаться и к первому секретарю
областного комитета комсомола товарищу Петрову: он разразится такой площадной
бранью, какую вам редко посчастливится услышать в «Клубе» — в притонеалкоголиков в Новых Липках.
Вы уже догадались, очевидно, что Балбес- юноша школьного возраста. Но это есть
его родовой признак, и не в нем дело. Все дело в его специфике: он единственное
чадо заведующего трестом «Плодовощфруктягодторга» товарища Гробыки. Причем
чадо не очень-то любимое. Товарищ Гробыко при всяком удобном случае заявляет,
что он, будь его власть, «вот этими своими собственными руками задушил бы этого
«балбеса»; как говорил товарищ Пушкин (?), чем породил, тем и убил бы этого
мерзавца». Употребляя выражение «будь моя власть», товарищ Гробыко имеет в виду
отнюдь не областное высшее руководство, а свою собственную супругу, при одном
упоминании имени которой он в ужасе хватается... нет, не за сердце и не за
валерьянку (товарищ Гробыко не из того теста сделан), а за поллитровку.
— Всего лишь сын заведующего трестом! — воскликнете вы, — Причем какого
треста! В городских магазинах уже больше тридцати лет не бывало ни плодов, ни
овощей (чем овощи, кстати, отличаются от плодов?), ни фруктов, ни ягод. Но не
спешите с умозаключениями. Как утверждает сам товарищ Гробыко, спешка нужна
только при ловле блох. Товарищ Гробыко есть на самом деле фигура номер один в
системе областной власти. Почему так? Как это случилось? (нa этот вопрос вам мог бы
ответить товарищ Горбань, но он никогда этого не сделает, иначе он в двадцать
четыре часа не то что сойдет, а испарится с арены областной истории. Одним словом,
так уж сложилось исторически, что товарищ Гробыко стал могущественнейшим
человеком в области. И богатейшим, само собой разумеется.
Балбес, повторяю, есть нелюбимое чадо товарища Гробыки. Чадо глупое, бездарное,
развратное и наглое. А товарищу Гробыке втемяшилась в голову, как он сам
выражается, «идея фикса»: сделать из Балбеса дипломата («пустить его по
дипломатической линии»). И теперь главная задача, стоящая перед областью,
добиться того, чтобы Балбес окончил школу с медалью, чтобы получил отличную
комсомольскую характеристику и справку о том, что он без отрыва от учебы два года
проработал на химическом комбинате (в пятидесяти километрах от города), и чтобы
поступил в ИМО (Институт международных отношений) в Москве. Конечно, стоит
товарищу Гробыке только намекнуть, как все сделается само собой и без всяких
усилий. И в Москве есть мощная поддержка — сам Митрофан Лукич. Он не даст в
обиду сына своего старого фронтового друга. Но товарищ Гробыко хочет, чтобы «все
было по-честному», чтобы «он там лицом в грязь не ударил», «чтобы Родина получила
первосортного дипломата». Слово «первосортный» товарищ Гробыко употребляет не
в силу своей образованности (в этом его обвинить нельзя), а сугубо
профессионально- как он говорит о первосортной картошке, капусте и прочих плодах,
которые, повторяю, больше тридцати лет не украшают полки городских магазинов.Тунеядец
Христос был, судя по всему, человеком без определенных занятий, по-нашему —тунеядец. Как и я. Тунеядец — это существо, которое на вопрос «На какие средства ты
существуешь?» не может предъявить справку с места работы с указанием зарплаты.
Это не значит, что тунеядец не работает вообще. Я работаю не меньше других. Просто
у меня нет и не может быть такой, справки. Раньше я предъявлял в милицию
поддельные справки. Теперь они мне не верят, если даже я предъявляю настоящую
справку (бывает, что я на короткий срок устраиваюсь на работу). Основные средства я
зарабатываю за счет врачевания и консультаций. Это не очень много. Один из
источников моих заработков — случайные работы, которые приносят мне сразу сумму
денег, достаточную для того, чтобы прожить иногда полгода, а то и более. Прожить,
конечно, на моем (минимальном) уровне... В прошлом году, например, я
завербовался красить мосты через сибирские реки. Платили огромные деньги,
поскольку мы работали без всякой техники безопасности. Нас просто спускали на
веревке. Что это такое? Вообразите себя висящим на веревке над могучим Енисеем.
Холодный ветер пронизывает вас насквозь. И вы мечтаете о том, чтобы скорее
оборвалась эта веревка и вы наконец-то покончите счеты с этой проклятой жизнью.
Формально мы получали огромные деньги (расписывались в ведомости). Фактически
на руки нам доставалось процентов тридцать: остальное забирали бригадиры,
прорабы, инженеры, мастера и прочие. Сколько там было этих паразитов!
Я болтался на веревке над страшным, безбрежным Енисеем, а надо мною было по
крайней мере десяток таких паразитов. Зато они мне выдавали справку на огромную,
якобы заработанную, сумму, которая гарантировала мне право шесть месяцев
«искать новую работу». Такие случайные работы, однако, не часто бывают. Наконец,
«подарки», главным образом от женщин, главным образом поношенная одежда и
обувь, постельное белье.Бог
Я спросил людей: «Чего вы хотите?» «Счастья», — ответили они. «Хорошо, сказал
я, — будьте счастливы». И я устремил на Землю изобилие счастья. Я заполнил
счастьем все живые существа и все мертвое пространство.
Довольный содеянным, я погрузился в высшее счастье — в самодовольство. Устав
от него, я решил взглянуть на осчастливленный мною род людской. И я был поражен:
люди были несчастны! «Чего вы хотите теперь?!» — воскликнул я в гневе. «Верни нам
наши страдания!» — в гневе же кричали они. «Хорошо, — покорился я их воле, —
страдайте!»
Сделав это, я погрузился в высшее страдание- в неудовлетворенность самим собой.
Устав от него, я решил взглянуть на удовлетворенный мною род людской. И я увидел:
люди по-прежнему были несчастны. «Так в чем же дело?» — воскликнул я,
пораженный. «А в том, — со смехом и бранью ответили они, — что теперь наше
состояние несчастности обоснованно и оправданно»Мой быт
Как я уже говорил, Христос не имел, где приклонить голову, и у меня тоже нет
постоянного жилья. Обычно снимаю угол в комнате или койку, изредка отдельную
комнатушку. В чем разница — снимать угол или койку? Разница существенная.
Снимать угол — значит снимать часть комнаты, в которой стоит твое ложе и,
возможно, некое сооружение, временно исполняющее функции столика. Эта часть
комнаты может быть отделена от остальной шкафом или ширмой. Снимать койку —
значит приходить ночевать в данную комнату, где ты раскладываешь койку, которую
рано утром убираешь. И покидаешь комнату. Если снимаешь угол, то можешь в нем
находиться и днем. Если снимаешь койку, должен покинуть Комнату и не появляться
тут до позднего вечера. За угол приходится платить пятнадцать, а то и все двадцать
рублей в месяц, за койку — не более десяти. Хозяевами комнат, в которых сдаются
угол или койка, бывают обычно старые одинокие женщины, получающие мизерную
пенсию. Но иногда это бывают и молодые одинокие женщины (иногда — с
внебрачным ребенком), приобретающие вместе с жильцом удобного любовника, или
мужчины, приобретающие даровых любовниц. Однажды я снял угол у молодой
женщины. И сбежал, оставив ей месячную плату (они плату берут вперед). Избежать
этого проклятья (снимания угла или койки) невозможно: у нас лето длится всего три
месяца, остальное время — холодная зима и слякотные весна и осень. Летом я сплю
на скамейках, на траве, в сене, на вокзале — это дает существенную экономию
средств (можно обновить брюки, носки, рубашки). Когда я вербуюсь на временную
работу, я сплю в бараке: тоже экономия. Можно было бы, конечно, податься в теплые
края. Но мне там с моей профессией делать нечего. Вернее, делать-то там есть что:
лечить импотентов и ожиревших паразитов. Но не это мое главное дело. Мое главное
дело — проповедь моего учения. А интерес к нему сейчас проявляют только в
условиях сурового климата. Кроме того, существенную часть моего учения составляют
правила жизни на пределе бытовых удобств и даже немного ниже. С этой точки
зрения моя жизнь есть эксперимент, а мое учение есть обобщение и осмысление
этого эксперимента. Однажды я пришел «домой» слишком поздно. Жильцы квартиры
(с целью наказания и воспитания меня) не открыли дверь. Пришлось коротать ночь
на лестничной площадке. В эту ночь я сделал важный вклад в свое учение. Вот он в
двух словах. Спишь ли ты в хрустящих белоснежных простынях на пуховой перине с
прекрасной женщиной или, одинокий, дрожишь от холода на грязной лестничной
площадке, время все равно неумолимо уносится в прошлое. Есть, конечно, некоторые
неудобства в переживании полета времени в таком положении, как мое. Но в нем
есть и достоинство: время тянется при этом бесконечно долго. За одну эту ночь я
передумал больше, чем иные передумывают за всю свою жизнь.
Утром сосед похихикал над моим плачевным положением. «Я слышал звонок, сказал
он, — но подумал, что это какой-нибудь пьяница ломится в квартиру. А это,оказывается, наш «йогаист-эгоист»!..» (он считает меня йогом и всячески изощряется
на этот счет).Проповедник
Отвисли старые штаны
в заду,
в коленях.
Не в человеке дела суть,
но в по
коленьях.
В карманах тщуся я сыскать
от хлеба
крохи.
Не люди сущность бытия,
а лишь
эпохи.
Остановите суету!
Кончайте
споры!
Сейчас я мир переверну.
И без
опоры.
Я — проповедник, т. е. по-русски говоря — трепач. И как таковой я должен видеть
лица людей и переживать с ними общую ситуацию. Моя проповедь есть лишь часть
общего разговора. Потому я должен быть в толпе. Я дурачусь вместе со всеми,
выдумываю чепуху, «обрабатываю» для разговора реальные факты. Но при этом во
мне накапливается материал для какой-то важной проповеди. Мне нужно время,
чтобы совершить скачок в это новое качество. Христос тоже спешил. Он тоже боялся
не успеть. Он кое-что успел сделать. Этого «кое-что» хватило на великую историю.
Теперь надо сделать в тысячу раз больше, чтобы произвести хотя бы в тысячу раз
меньший эффект и хотя бы на несколько десятилетий.
Человек теперь уже не тот. И условия не те. Вот, например, я сейчас подхожу к
гастроному. Разумеется, с заднего хода: официально в это время продажа спиртных
запрещена, а практически идет самая бойкая торговля. Работникам магазина это
выгодно — они в это время продают всякую бурду, которую в обычное время никто не
покупает; разбавленную водку и самую скверную водку с наклейками от более
дорогих сортов. Тут уже собралась толпа жаждущих похмелиться.
— Глядите-ка, никак Иисус Лаптев объявился! — слышатся восклицания.
— Слух был, что ты в «Атом» подался реакторы чистить. Сбежал, что ли? Или
большую деньгу заработал?— Там за час тысячу платят. Если заработал — угощай! Все равно скоро загнешься.
Пропить не успеешь.
Я помалкиваю, нахожу партнеров, с которыми объединяю свои гроши на бутылку, и
привожу себя в божеский вид. В «Атоме» я на самом деле был. Но не для чистки
реакторов: для этого мои анкета и морально-политический облик не подходят. У
директора жена уродца родила — без ручек и без глазок. Она мне ноги целовала,
умоляла что-нибудь сделать. Этого ребенка ей с трудом удалось сохранить, а другой
не предвидится. Если ничего не получится, она руки на себя наложит. Роскошная по
нашим условиям квартира. Ковры. Картины. Посуда. Книги. Изобилие. И вот такое
горе. Что смог бы на моем месте Христос? А ведь это образованная женщина,
инженер, атеистка, бывшая комсомольская активистка, а верит в мою
чудодейственную силу в тысячу раз сильнее, чем самые беззаветно верующие верили
в Христа. Христос не знал о таких цветах цивилизации, как наш «Атом» Эти мысли
промелькнули в моем сознании.
— Живем мы, ребята, один лишь раз, — начинаю я свой вклад в общую
бессмысленную болтовню, — Когда бы и где бы мы ни появились на свет, нам надо по
праву живого испытать основные элементы бытия. Быть ребенком, играть в игрушки,
слушать сказки. Быть юными, испытать первую беззаветную дружбу и первую чистую
любовь...
— ...выпить первую поллитровку, — говорит кто-то.
— Первая поллитровка самая противная, — говорит другой, — Вторая идет лучше...
— Поллитровка хороша, когда им счет потеряешь, — замечает третий.
— И бабы тоже! — смеется четвертый, — Их нужно десятка два перепробовать, пока
поймешь, что к чему.
— Я лично предпочитаю замужних женщин, — говорит молодой, но уже
потрепанный и лысый мужчина. — Тратиться не надо. Ответственности никакой.
Эти насмешки меня не обижают. Наоборот, я в них чувствую страх того, что они что
то очень важное теряют, скоро наступает перелом.
— Все в этом мире ненадежно, — говорит старый алкоголик. — В начале войны
наша рота попала в окружение. Мы решили стоять насмерть. Мы поклялись в вечной
преданности друг другу. Мы выстояли. А когда опасность миновала, переругались и
написали друг на друга доносы.
— За все надо платить, — говорит опустившийся интеллигент, — Нужны усилия,
чтобы сохранить любовь и дружбу. Вот я вам расскажу про себя...
Так начинает разворачиваться разговор, в котором то тонет, то всплывает на
поверхность моя наивная проповедь.Легальное и нелегальное
В стране много всяких нелегальных профессий и групп. Но все они живут так или
иначе по тем же правилам, что и легальные. Я предпринимал не раз попытки создатьнелегальные объединения людей на основе принципов праведной жизни честности,
отзывчивости, доброты. Но ничего путного не вышло. У властей такие группы почему
то вызывают большую злобу, чем группы жуликов и бандитов. Внутри моих «чистых»
групп сразу же возникали все виды «нечистых» людских отношений. В чем дело?Видимость и сущность
Я кажусь человеком, который легко и беззаботно идет по жизни, довольствуется
малым и сохраняет хорошее расположение духа. А чего мне это стоит! Мне иногда
хочется оставить усилия выглядеть таким и жить, как все. Но я уже привык выглядеть
таким, привык прилагать к тому усилия. Эта видимость стала моей сущностью. И я
уже не могу себе представить, каким я стал бы без этого притворства. Я страдаю
оттого, что прилагаю постоянные усилия убедить себя и окружающих в том, что
никакого страдания во мне нет. Это противоречие. Но жизнь есть вообще нечто
замкнутое на самое себя и потому от природы противоречивое. А чему я на самом
деле учу людей? Тому, как преодолевать сущность страдания видимостью его
отсутствия. Я просто устраняю сущность, придав ей атрибуты видимости. Я учу людей
страданию. Мое учение есть теория мазохизма. Это противоречит моей исходной
задаче. Но Бог и есть само противоречие.Бог есть противоречие
Что мир есть противоречие, об этом знает каждый студент, сдавший экзамен по
философии. Никто не знает того, что Бог есть тоже противоречие. Это- мое открытие.
У Бога нет определенного дома: его дом везде и нигде. У него нет конкретных друзей:
Бог не знает дружбы, ибо у него все друзья и все враги. Бог конкретно никого не
любит: Бог не знает любви, ибо он любит всех. И всех презирает. У него нет ничего, и
все вокруг принадлежит ему. Он не знает, что такое труд, ибо вся его жизнь есть труд.
Он не существует для людей, но внимание всех сосредоточено на нем. Бог есть
крайность всего и выход за пределы разумного, потому он есть живое противоречие.
Бог есть претензия смертного ничтожества на вечное величие.
Бог есть, и одновременно его нет. В него верят и не верят, причем сразу. Достигнув
высот веры, мы впадаем в сомнение. Упав на дно неверия, мы начинаем подозревать
о его существовании. Я мечусь между этими крайностями — абсолютной верой и
абсолютным неверием.
Вознесясь на Небеса, я оказываюсь в грязи. Опустившись в житейскую помойку, я
воспаряю к высотам чистоты. Где решение? В людях? Они проходят сквозь меня и
мимо меня, оставляя в душе только раны. И я говорю себе: Бог есть надежда,
доведенная до отчаяния, и отчаяние, доведенное до такого уровня, где ничего
другого не остается, кроме надежды.Бог есть участие во всем и безразличие ко всему. И это очень мучительно. Бог есть
твоя, т. е. человеческая, потенция, которая кажется легкоосуществимой, но которая на
самом деле неосуществима вообще.Функция Бога
Люди мечтают о приходе гениев. А когда те приходят, люди делают вид, что не
узнают их, и прилагают неимоверные усилия, чтобы уничтожить их. Люди не любят
живых гениев. Они предпочитают мертвых гениев, ставших их жертвами. Причем
люди сразу узнают гениев. В человеке есть нечто, с самого начала его жизненного
пути выражающее его генеральную претензию. Моя претензия стать Богом написана,
как выразился один из членов административной комиссии, у меня на морде.
— Ты, Лаптев, — сказал он, — чего не стрижешься и не бреешься? Иисусиком стать
хочешь, да? Тоже мне гений нашелся!
Почему почти ничего не известно о жизни Христа до тридцати лет, и почему о нем
почти ничего не было слышно после его смерти? Объяснение этому очень простое.
Христос был очень способный человек, и его учителя и конкуренты поняли это сразу.
Они всячески мешали ему пробиться — стать известным и официально учить людей.
Он сумел перешагнуть через это препятствие — обошел своих коллег и наставников и
непосредственно обратился к простым людям, т. е. к самим потребителям религии. И
имел успех. Это напугало его коллег. Появилась зависть. Появилась угроза их
авторитету и благополучию. И они приняли меры, чтобы остановить успех Христа и
устранить его. Его убили.
Потом началось активное замалчивание его идей. От его учения сохранилось мало,
да и то в чужой записи и по воспоминаниям. Его признали, когда это стало безопасно
и даже полезно признающим. Причем основательно отредактировали.Антипод
— Я, как и ты, принимаю нашу социальную систему (т. е. коммунистический строй
жизни) как данность, как факт, — говорит Антипод, — Я не собираюсь выдумывать
программу ее изменения, улучшения, ослабления или уничтожения. Я исхожу из нее
как из предпосылки. Моя проблема — как жить в этой системе более или менее
терпимо, как защитить себя от ее недостатков и как использовать ее достоинства.
Такова же и твоя проблема. Только ты ищешь решения ее на пути изобретения
некоей религии, а я на пути идеологии. Мое положение предпочтительнее.
— Добродетельный человек, — продолжает Антипод, — обречен на неудачи и
страдания. Верно, наше время разрушает самые фундаментальные человеческие
отношения — любовь и дружбу, замещая их сексом и расчетом. Но ведь любовь и
дружба суть зависимость. Их отсутствие и есть свобода. Человек, способный предатьдружбу и любовь, легче живет. И удобнее с точки зрения интересов целого.
— Твоя религия, — говорит Антипод, — требует самоограничения, дисциплины духа,
карабканья вверх, постоянных усилий сдерживать себя. Это не под силу рядовым
людям. Людям легче плыть по течению и падать, чем идти против течения и
карабкаться вверх. Падение есть тоже полет — вот в чем дело. Время падения
достаточно велико, чтобы прожить целую жизнь.Дab день — дай пищу
Как тунеядец, я мог бы отсыпаться до полудня. Но я встаю рано, собираю свою койку
и прячу за шкаф. Бесшумно крадусь в туалет, чтобы не привлечь внимания соседей.
Но тщетно. Соседи все равно как-то узнают о моих движениях и выражают свое
негодование по поводу моего незаконного присутствия в квартире. Они не доносят об
этом в милицию отнюдь не из человеколюбия, а потому что уже донесли. Но я дал
взятку участковому милиционеру. Взятка мизерная. А так как таких, как я, в участке
набирается порядочно, участковый имеет от нас на хорошую выпивку раз в неделю.
По этой причине милиция желаемых для соседей действий пока не предпринимает.
Соседи же ежедневно напоминают хозяйке, что они могли бы донести на нее, но не
делают этого из человеколюбия. Они же русские люди! Они же понимают, что на одну
жалкую пенсию по старости не проживешь!
Деловая часть моего дня начинается обычно после обеда, а чаще — вообще
вечером, когда у граждан кончается их рабочий день. Первую же часть дня можно
рассматривать как чисто светскую. Сейчас я направляюсь к ящикам, наваленным к
тыловой стене продуктового магазина: вдруг встречу раннего пропойцу, и он
пригласит разделить с ним свою жалкую, но щедрую трапезу. Так оно и есть! Еще
издали мне машет' рукой знакомый забулдыга. Он мой бывший пациент. В прошлом
году я снизил ему степень пьянства. Он был хроническим алкоголиком, а теперь лишь
горький пьяница. Не смейтесь! Для него и его семьи это- великое благо. Спросите у
его жены. Да и у него самого. Как хронический алкоголик, он не мог работать и
подвергался принудительному лечению. Безрезультатно, конечно. А как горький
пьяница, он работает, получает приличную зарплату, на хорошем счету в
учреждении. Его там даже приводят как пример бывшего пьяницы, который «осознал
и сумел взять себя в руки». Как хронический алкоголик, он валялся где попало и часто
попадал в вытрезвитель. Как горький пьяница, он всегда добирается до дому на своих
двоих. И таким он теперь будет до пенсии. Я его вылечил от алкоголизма в три сеанса.
Наша медицина безрезультатно лечила его пятнадцать лет. Как мне это удалось? Дело
в том, что алкоголизм есть явление в сфере физиологии, а горькое пьянство- в
области духа. Я просто слегка изменил «разворот его мозгов». Услыхав это мое
объяснение, врачи больницы, лечащей от алкоголизма, только посмеялись. Ну что
же, это их дело. Но десятки бывших алкоголиков, ныне- горьких пьяниц, бродят по
городу как неопровержимые аргументы правоты моих методов.Потому я. иду на детскую площадку и занимаю позицию, удобную для наблюдения
за подъездом, из которого должна появиться Богиня. На колени ко мне забирается
чья-то или ничья кошка. Я ее глажу. Она блаженно мурлычет. Я начинаю клевать
носом. Ничего страшного в этом нет, появление Богини я замечу в любом состоянии...
Вот Она! Я аккуратно беру кошку на руки и делаю несколько шагов по направлению к
Ней, чтобы Она заметила мое присутствие и мое внимание к Ней.
Из подъезда напротив вырывается Чарли — неопределенной породы пес. Он
мчится ко мне, разинув в радостной улыбке пасть. Кошка стремительно удирает с
моего плеча, вырвав клок из бороды. Чарли кидается мне на плечи. Лижет нос, руки.
Из окна раздается недовольный голос хозяйки Чарли. Она считает меня
неподходящей компанией для ее Чарли, а тот изо всех живых существ нашего дома
предпочитает меня. Лишь после третьего сурового оклика хозяйки Чарли неохотно
покидает меня. На пути к подъезду он несколько раз оглядывается. Когда говорят, что
собака — друг человека, выражаются неточно, ибо собака последний друг человека.
Впрочем, и мне пора. У книжного магазина меня ждет известный спекулянт,
снабжающий труднодоступными, редкими, заграничными и запрещенными книгами
городскую интеллигенцию. Он мне дает сумку с книгами и список адресатов, которым
я должен доставить книги и содрать с них условленную сумму. За это я имею один
процент с выручки. Это немного. Но на обед и на мелкие «карманные» расходы
хватит. Во время этих походов я часто приобретаю себе клиентов. Все люди чем
нибудь больны. Мне достаточно взглянуть на человека, чтобы заметить в нем какую
нибудь болезнь, которую я мог бы вылечить. Но люди неохотно расстаются со своими
болезнями. А если ты можешь вылечить их сразу, они не считают это за лечение. Они
предпочитают месяцами и годами ходить по больницам, торчать в очередях, платить
огромные деньги всякого рода «частникам», «гомеопатам» и «целителям». Иногда я
демонстрирую им свои лечебные способности. Они удивляются, но воспринимают это
как нечто такое, в чем нет никакой моей заслуги. И не платят. Они тратят большие
деньги на бесполезное лечение, но жалеют заплатить даже мелочь за очевидный
результат. А ведь часто это образованные люди. Однажды я сказал об этом одному
интеллигенту, которого я избавил от радикулита.
— Но вам же это ничего не стоило, — сказал он.
— Вы ошибаетесь, — сказал я, — это мне стоило гораздо больших усилий, чем тем
врачам, которым вы платите немалые деньги. Я человек не злой и не мстительный.
Но вас я хочу проучить. Пусть ваш радикулит вернется к вам обратно!.. — После этого
он брел за мной, хватаясь за поясницу, и умолял вылечить, обещая по сто рублей за
сеанс.
Заработав на обед и пообедав, я иду на бульвар — отсыпаться на скамейке. Сейчас
тепло. Таких отсыпающихся в этом месте бульвара полно. Милиция к ним привыкла и
не трогает. Меня тут знают, уступают место, приглашают в компанию.
Популярный в свое время в городе, а ныне опустившийся гитарист уступает мне
половину пальто. Судьба гитариста — типичная судьба самобытного русского таланта.
Когда он был ребенком, о его музыкальных способностях знали многие, но никто неприложил усилия помочь развить их. Он вырос и самоучкой овладел гитарой.
Появление его было сенсацией. Ему сулили великое будущее. Его считали даже
конкурентом лучшим гитаристам мира. Этот успех и сгубил его. Окружающие дружно,
не сговариваясь, но удивительно согласно начали убивать его: умалять его талант,
замалчивать, спаивать.
— Ты думаешь, я не вижу того, что сделали со мной мои сограждане? — говорит
он. — Вижу. Вижу все до мелочей. Они думают, что я страдаю. Конечно, страдаю. Но
не от того, о чем думают они. Я жажду недостижимого совершенства, зная заранее,
что оно недостижимо: я хотел бы так сыграть, чтобы после этого можно было
спокойно умереть с сознанием, что ты достиг Абсолюта.
Мы засыпаем, тесно прижавшись спинами. Мне нужно сегодня отдохнуть как
следует и быть свежим для вечернего сеанса. Молодой ученый будет рассказывать в
частной компании о новых веяниях в парапсихологии, иллюстрируя кое-какие идеи
на мне. Сегодня я буду через стенку угадывать цвета предметов. Если буду в
настроении, буду угадывать слова, написанные, присутствующими на бумаге, и
сдвигать без прикосновения легкие предметы. За это меня покормят ужином и,
возможно, дадут немного денег.
Поздно ночью я тихонько проберусь в «свою» комнатушку, разложу койку,
произнесу мою молитву на сон грядущий и усну сном праведника. Во сне ко мне
придет моя прекрасная Богиня. Она будет танцевать волшебной красоты танец, а я
буду во тьме не способный сделать шаг к ней и совершенно безгласный. А танцевать
она будет непременно вальс. Широкий, плавный, вольный вальс. Вот так: раз-два-три,
раз-два-три! Боже, как мало нужно для счастья, и эту малость труднее всего получить.
Кажется, что уж проще: оставить на время дела, вымыть лицо и руки, одеть
праздничные одежды, взяться за руки и сделать хотя бы три оборота вальса. Вот так:
раз-два-три, раз-два-три... И все мигом преобразится. Мужчины станут кавалерами,
женщины — дамами. Исчезнут морщины. В глазах появится радостный и шаловливый
блеск. Лица расцветут улыбками надежды и обещания. Раз-два-три, раз-два-три, раз
два...
Но люди забыли танцы радости. Они изобрели подобие танцев- дерганье до
отупения и потери человеческого достоинства. И волшебное видение исчезает.
Приходит тьма и пустота. Приходит сон без снов- тренировка на предстоящий вечный
сон. А потом — холодный и беспощадный вывод: самые фантастические мечты людей
сбываются, но самые простые и, казалось бы, самые легкодостижимые никогда.
Бессонная ночь
бесконечною кажется.
Но стоит лишь веки зажать,
сны безнадежные
петлями вяжутся.
Хочешь — не можешь бежать.
Бесследно теряется
жизнь скоротечная.Страсть догорает зазря.
Как же ты тянешься,
ночь бесконечная!
Что не восходишь, заря?!Антипод
— Допустим, — говорит Антипод, — душа важнее для человека, чем все остальное.
Пусть тело служит для души. Но ведь и душа нужна для тела. Ладно, оставим эту
сторону дела без внимания. О душе надо заботиться. Ее надо хранить. Как? Согласен,
есть особые приемы. Ты учишь им. Но суть дела в том, что они хороши лишь на
словах, а не на деле. На деле, чтобы сохранить душу и укрепить ее, надо поступать
так, что в результате приходится убивать именно душу. Это противоречие
неразрешимо в рамках твоей религии. А в жизни такие логически неразрешимые
проблемы решаются постоянно. Как? Колебания, смятения, взлеты, падения, насилие,
гибель, грязь, слезы, кровь, комедия, драма, подлость, обман — вот средства решения
логически неразрешимых проблем.
И других средств нет. Душу и вообще все добродетели можно сохранить только
одним путем: убивая их. Так стоит ли овчинка выделки? Не лучше ли вообще
обойтись без твоей души с ее мучительными проблемами? Не лучше ли холодная и
расчетливая идеология, делающая жизнь проще, легче?Проблема номер один
Как я уже говорил, товарищ Гробыко хочет, чтобы «все было по-честному». Поясню
на примерах, как он это понимает. Подъезжает, например, товарищ Гробыко на своей
черной «Волге» к школе, в коей обучается Балбес. Навстречу вылетает бледный и
трясущийся директор. Берет товарища Гробыку под локоток и сопровождает в свой
кабинет. На столе уже приготовлена «легкая закуска», достойная высокой персоны.
— Ты меня этим не покупай, — презрительно кивает товарищ Гробыко на стол, — я
тебе сам таким г....м всю твою паршивую богадельню завалить могу. Хотя от рюмашки
не откажусь. Садись! Потолковать надо.
— ...Так вот в чем капуста, — говорит товарищ Гробыко, сожрав и выпив все, что
было на столе, и ковыряя грязным ногтем в зубах. — Мой Балбес решил по
дипломатической линии податься. А для этого, сам знаешь, подготовка какая нужна!
Наши дипломаты — это тебе не хухры-мухры. Так вот, если Балбес не закончит школу
с медалью, пеняй на себя. На то вы тут и учителя, чтобы...
Директор бормочет что-то невразумительное, изображая всем своим видом
готовность и понимание.
— За мной дело не станет, — говорит товарищ Гробыко, — Я в долгу не останусь.Директор лепечет что-то насчет улучшения жилищных условий.
— Заметано, — говорит товарищ Гробыко, — Велю поставить тебя первым в списке
очередников на улучшение.
Обрадованный директор вызывает в кабинет по очереди классного руководителя
Балбеса, учителя математики, учительницу английского языка и прочих лиц, занятых
делом государственной важности — обучением и воспитанием Балбеса. Разговор
короток и ясен: подтянуть Балбеса до медали, иначе «пеняй на себя», «я в долгу не
останусь». Учителю математики за дополнительные занятия (читай: за завышенную
отметку) обещается дачный участок, учительнице английского языка — устройство
дочери в закрытое ателье обкома партии.
В решение главной проблемы области оказался вовлеченным и я. Разговор
товарища Гробыки со мной был тоже по-партийному короток, ясен и категоричен.
— Ты, Лаптев, говорят, самому Сусликову мозги вправляешь, — сказал он, Так вот
тебе боевое задание: надо моему Балбесу мозги вправить. Учителя пустое место.
Отметки они поставят, а научить — не надейся. Шкурники! Им лишь бы урвать кусок
пожирнее. Судить мало мерзавцев. А мне нужно, чтобы все было по-честному. На
дипломатической службе дураков не держат. Так что действуй. Выправишь парня —
озолочу. Нет — пеняй на себя. Тогда я сам тебе мозги вправлю так, что вовек не
забудешь.
И я взялся за Балбеса. Но не из страха за свою судьбу, а из чисто спортивного
интереса: а почему бы не подготовить из провинциального дебила дипломата
мирового... я хотел было сказать «класса», но вовремя опомнился... мирового сорта! И
эта сверхзадача захватила меня.
Не смысля в деле ни бельмеса,
Я все же поздно или рано
Из заурядного балбеса
Дам миру супер-Талейрана.Я и Антипод
Часто наши споры превращаются в чисто словесные выкрутасы.
— Что лучше, — спрашивает он, — быть мертвым королем или живым рабом?
— Живой раб, — говорю я, — тоже станет мертвым рабом. Дело не в этом. Проблема
— как прожить то, что отпущено тебе, как распорядиться богатством жизни, кто бы ты
ни был — король или раб.
— Счастье, — говорит он, — А что это такое? Состояние, когда человек добивается
желаемого, особенно того, чего нет у других. Потом — улучшение жизни, гарантии,
перспективы, уверенность, успех... Короче говоря — обычные жизненные вещи, за
которые идет борьба. Кто лучше может научить людей этомуты или я?
— Хорошо, — говорю я, — Пусть так. Но ведь общество распадается на группы с
различным уровнем жизни и различными шансами на счастье в твоем понимании.Ну, а если человек всего этого лишен? Как ему жить, как жить несчастному,
неудачнику, униженному, бесперспективному? Мы не конкуренты. Мы для разных
слоев населения и для разных случаев жизни. Мы союзники.
— До поры до бремени, — говорит он, — Чтобы мы хорошо делали свое дело
каждый в своей области, нужно, чтобы наше дело доминировало над всем прочим.
Мы союзники, но мы непримиримые враги.Суть христианской революциИ
Можно осуществить реконструкцию фактического учения Христа, подобно тому как
по остаткам костей палеонтологи восстанавливают вид целого животного, жившего
миллионы лет назад. Но для этого надо иметь строгую теорию для явлений такого
рода, как высказывания Христа. В силу особенностей этого предмета это должна быть
та абсолютно полная и совершенная Религия, о которой я уже говорил. А чтобы
установить, какой фрагмент этой Религии развивал Христос и в какой форме, нужны
еще такие допущения, надо допустить условия, аналогичные тем, в которых живет
большая часть людей у нас сейчас. Надеяться не на кого и не на что, всякие
политические проекты и программы бессмысленны, выбиться в привилегированные
слои невозможно. Остается одно —.твое собственное поведение, твоя собственная
ориентация в чужом и враждебном тебе мире. Надо изменить всю ориентацию
сознания людей так, чтобы возникла новая система ценностей, независимая от
официальной. Именно это и делал Христос — он оставлял совершенно без внимания
данный ему мир (он не нарушал законы его!), но изобретал такой новый разрез жизни
в рамках этого мира, который означал максимально глубокую революцию в образе
жизни людей. Он изобретал новый мир для людей! Конечно, он должен был считаться
с обстоятельствами, должен был как-то приспосабливаться, должен был описывать
изобретаемый им Новый Мир в терминах и образах тогдашней религии и идеологии.
Это естественно. И это повлияло на историческую форму его Великого Открытия. Но
суть его открытия, повторяю, очевидна. Люди! Не ждите ничего! Не надейтесь ни на
кого! Все дело в вас самих! Царство Божие (новый поворот жизни) уже здесь, я пришел
установить его. Оно в вас. Изменим ориентацию смысла жизни в себе, и мир пойдет
иным путем! Но и мы живем в условиях господства определенной идеологии.
Так что, реконструируя учение Христа, я должен буду изобрести свое собственное
учение, использующее термины и образы идеологии нашего общества. Я тоже хочу
повернуть мозги людей в ином направлении. Но это суть мозги идеологически
обработанных людей нашего общества.Суета сует
Екклезиаст, сын царя и царь, сказал: «Суета сует, все — суета и томление духа».— Я, — говорит этот человек, — всю жизнь пытался идти против человеческой
натуры. Я был прям и откровенен, не унижался, держал слово, не обманывал, не
лицемерил, жертвовал собой... А итог? Я потерял друзей, семью, положение. Потерял
веру в человека, в себя самого, в свой идеал. Пришло полное опустошение,
одиночество и отчаяние.
Я потерпел поражение. Против человеческой натуры идти нельзя. У человека
должны быть все мыслимые пороки. Положительный человек без пороков — урод,
дурак или страдалец. Я это понял, но слишком поздно. Некого предать. Некого
обмануть. Некого обидеть. Поздно, брат! Я уже не могу причинить никому зла вот до
какого уровня падения я докатился.Все-суета
Он импотент. Он занимает высокий пост. У него есть дети, не они не от него. Он
страдает от этого, как он сам выразился, «морально». Ему невдомек, что мораль тут ни
при чем, что он существо совершенно безнравственное, что видно из его же
искренних признаний. Опять-таки оговорки нужны. Человек, говорящий правду, не
всегда искренен. И человек, говорящий ложь, может быть вполне искренним.
Искренность есть душевное состояние, к ней неприменимы понятия истины и лжи.
Но это тема особого разговора. Этот человек хочет хотя бы раз испытать радость
полового удовлетворения и породить на свет «свою собственную плоть и кровь». Я
ему говорю, что могу научить, как удовлетворять женщину, испытывая от этого
«моральное» удовлетворение, причем последнее может быть сильнее чисто
полового. Я лечу душевные недуги, а не органические. Что касается детей, то «своя
плоть и кровь» бывает часто хуже чужой. Но он уперся на своем. Он платит деньги!
Я говорю ему, что деньги у него могут отобрать жулики-целители. Он уходит к ним:
он предпочитает потерять деньги за ложную надежду, которую подадут ему жулики.
Так кто из нас Бог? Тот, кто подает большую ложную надежду, или тот, кто
осуществляет на деле маленькую?И томление духа
Все свои теоретические открытия я делаю сам, — Бог в этом отношении есть
самоучка. У кого ему учиться? Потому мои открытия фрагментарны и бессистемны. Я
их делаю по какому-нибудь житейскому поводу, от случая к случаю. Так что пока я
порождаю идейный хаос. В отличие от библейского Бога, которому Хаос был дан
изначально, я сам создаю и этот изначальный Хаос. Потом я буду наводить в нем
порядок. Но сначала я должен его породить.
Вот сейчас я покинул интеллигентное общество, в котором шел ожесточенный спор
о преобразовании общества с целью облагодетельствовать граждан. Какие толькопроекты не выдвигались! Одни другого умнее, научнее, обоснованнее. Были
упомянуты имена всех величайших мыслителей прошлого и настоящего. В ход были
пущены новейшие научные и технические открытия и идеи. Но не было в этих умных
проектах одного: хотя бы маленькой крупицы здравого смысла. Один из прожектеров
сделал неосторожный шаг: спросил мое мнение о его замечательном проекте. Он
спросил мое мнение не с целью узнать мое мнение, а с целью показать великую
ценность своего собственного мнения, поставив его рядом с таким недостойным
внимания ничтожеством, как я. Он снизошел до меня, заранее предполагая, что я
стушуюсь перед его величием.
— Прекрасный проект, — сказал я, — Замечательный проект! Но вот я Бог. Я даю вам
всю полноту власти в осуществлении вашего проекта. Действуйте! Что вы будете
делать конкретно завтра утром, придя в Кремль или в здание ЦК на Старой площади?
Действуйте! Отдавайте распоряжения! Произносите речи! Выдвигайте лозунги!
Действуйте!
После этой моей реплики наступило неловкое молчание, и я понял, что мне пора
уходить. Уходя, я слышал (у меня феноменальный слух, между прочим), как они
прохаживались на мой счет. И они были правы! Для них этот разговор и есть цель их
разговора, есть начальный и конечный пункт их бытия. А я взглянул на него как Бог —
как творец и реформатор бытия. А у Бога иные критерии в оценке слов. Бог знает и
понимает все, и в том числе возможные последствия хороших проектов и
преобразований. Бог знает, что если проект хорош в словесном выражении, он не
стоит выеденного яйца в реальном исполнении.
Политические программы в наше время в нашем обществе столь же нелепы, как
были бы нелепы идеи французских просветителей восемнадцатого века в годы, когда
проповедовал Христос. В тех условиях ничто не могло принести решения всех
житейских проблем, кроме идей Христа. Потом люди убедились в этом. Правда, через
триста с лишним лет. И ценой каких жертв! Сколько лет потребуется людям, чтобы
понять мои идеи? И какую цену они за это заплатят?Парадокс антипода
— Принципы твои хороши, — говорит Антипод, — но нужны еще принципы,
благодаря которым можно было бы следовать этим хорошим принципам. Как
научиться это делать? Научить людей этому нельзя. Их надо заставить силой вот в
чем дело. А тогда они перестают восприниматься как хорошие.Я и Христос
Порою, однако, для меня более существенным кажется мое отличие от Христа.
Судите сами.— Поклоняйся лишь Богу своему, — призывает Христос.
— Не поклоняйся никому, ибо ты сам и есть Бог, — призываю я.
— Не клянись, — говорит Он.
— Поклявшись, держи слово, — говорю я.
— Не противься злому, — говорит Он.
— Сопротивляйся, — говорю я.
— Прощай людям их грехи, — говорит Он.
— Никакой грех не простителен, — говорю я.
— Не собирай сокровищ на земле, собирай их на небе, — говорит Он,
— Собирай сокровища в себе самом, — говорю я.
— Просите, — говорит Он.
— Не просите, — говорю я.
— Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, —
говорит Он.
— Поступайте с людьми соответственно вашим принципам, но не ждите от них того
же, то есть чтобы они поступали с вами соответственно вашим принципам, говорю я.
— Входите тесными вратами, — говорит Он.
— Входите любыми вратами, — говорю я, — ибо входящий не зависит от врат.
— Не здоровые имеют нужду во враче, но больные, — говорит Он.
— Здоровые нуждаются во враче в первую очередь, — говорю я.
— Кто не со мной, тот против меня, — говорит Он.
— Не принуждай никого следовать за тобою, — говорю я.
— Доброе от доброго, злое от злого, — говорит Он.
— Оценка добра и зла не зависит от их причин и источника, — говорю я.
За все будет расплата после смерти, так можно понять Его идеи.
— Плата за жизнь есть сама жизнь, наказание за жизнь есть смерть, — говорю я.
— Царство Божие есть награда за праведность, — говорит Он.
— Праведная жизнь есть плата за твою праведную жизнь, — говорю я.
Бог есть твой высший судья, таков смысл Его идей.
— Ты сам высший судья твоих поступков, — говорю я.
Он звал следовать за Ним, я же говорю: пусть каждый идет своим путем, пусть наши
пути совпадут, и я буду с вами. Я не вознесусь на небо. Я до конца останусь среди вас,
безвестный и жалкий проповедник, который учит счастью других, будучи сам
несчастен.Богиня
И ко всему прочему у Христа не было Богини. Если бы мне пришлось выбирать одно
из двух — мировое признание меня в качестве творца новой религии или хотя бы
одну ночь обладания моей Богиней, — я бы выбрал второеПроблема номер один
— Первым делом, — сказал я Балбесу, — будущий выдающийся советский дипломат
должен научиться по-русски пить. Пить что угодно, когда угодно, в любом количестве,
в любых комбинациях. И при этом не терять трезвость. Вернее, терять трезвость
можно, но не до такой степени, чтобы искривлять прямую генеральную линию
партии и правительства. Пьяней, но в духе последней политической установки. Ясно?
— Гы-ы-ы-ы! — заржал от радости Балбес, — А где взять деньгу на это?
— Папаша оплатит, — успокоил его я.
Обучение умению высококвалифицированно пьянствовать входит в мою систему.
Тут есть свои приемы, как пьянеть от малого количества спиртного, и, наоборот, как
не пьянеть от большого, как впадать в игриво-шаловливое, юмористическое или в
мрачное состояние. Полный курс обучения проходится за два месяца. Но Балбес
оказался талантливым учеником, и нам хватило двух недель. Что с ним творилось в
это время, лучше не говорить. Мать Балбеса пришла в ужас и хотела дать указание
арестовать меня как диссидента. Но отец строго-настрого запретил ей вмешиваться в
процесс воспитания ребенка. Через две недели мы с Балбесом, закупив пару
поллитровок водки и дюжину бутылок пива, заявились в кабинет Гробыки. Балбес на
глазах у изумленного папаши выдул бутылку водки и шесть бутылок пива (остальное
выпили мы с родителем). После этого он, не качнувшись, прошелся по прямой линии
из конца в конец кабинета.
— Здорово! — резюмировал отец, — Если бы сам не увидел, ни в жизни не поверил
бы. Ты (это мне), парень, голова! Вот, держи за труд. Бери, бери! Честно заработано!Богиня
Торчал во дворе, ожидая увидеть мою Богиню. Вдруг на меня обрушилось исчадие
ада, чем-то напоминающее Богиню, но вдвое старше. Она выпалила хорошо
поставленным голосом бывшей комсомольской активистки, что если я не перестану
преследовать ее дочь, она заявит в милицию, а то и в КГБ, там у нее знакомый есть. Я
заметил, что у нее дрожит веко и слегка дергается шея.
— Минутку спокойствия, — сказал я и коснулся своими пальцами сначала ее век,
затем лба, затылка, шеи. Она сначала оторопела от неожиданности, потом, очевидно,
догадалась о цели моих манипуляций и покорно вынесла процедуру. Мне
потребовалось меньше минуты избавить ее от болезни, от которой ее в течение
многих лет не сумели избавить табуны бесплатных наших врачей и тайные
шарлатаны, безжалостно дравшие с нее большие деньги. Окончив процедуры, я
поблагодарил ее за внимание, извинился за беспокойство и удалился. Мне
послышалось, что она вслед произнесла слова «мерзавец», «проходимец»,«шарлатан»... Под тяжестью этих слов я опустил голову и согнул спину.
Я сражаюсь с целым миром, но я бессилен перед испепеляющим цинизмом
женщины.
Перед тем, как влюбиться в дочь, взгляни на ее мать, гласит старая народная
мудрость.
Но есть столь же старое предание, будто ведьмы в юности бывают красавицами...Чудо
Я проповедовал часть своего учения, касающуюся пьянства, в кафе на улице
Горького — непростительная ошибка для такого опытного проповедника. Я говорил о
том, что моя религия не запрещает пьянства, что сам Христос был не прочь выпить и
порою превращал воду в вино (чего я, к сожалению, делать не способен). Конечно,
все хорошее, что человек имеет благодаря пьянству, он может иметь и без него.
Но этому надо учиться. Это сложно. Пить, конечно, много проще. Но во всем надо
быть последовательным. Любой образ жизни по-своему хорош, если последователен.
Если ты вор, воруй до конца, ибо, став добродетельным, ты погибаешь как человек.
— Верно! — заорали мои слушатели.
— Если ты бабник, — продолжал я, — то будь им до могилы.
— Правильно! — еще громче заорали слушатели.
— Если ты пьяница, — развивал я далее свое учение, — пей до конца, до последней
копейки, до последней рубашки.
— Ура!!! — завопили мои слушатели-собутыльники.
Этот крик превысил меру, и нас забрали в милицию, обещая посадить за
хулиганство на пятнадцать суток. Меня заперли отдельно, в самом глубоком подвале,
в комнатушке, куда не сажали даже отпетых негодяев, ибо там было воды всегда по
колено. Заперли меня на два мощных замка.
— Если ты Бог, попробуй выбраться отсюда, — сказал запиравший мою камеру
милиционер. Он ушел. Я легонько толкнул дверь, и она открылась со стороны петель.
Почему открылась — сам не понимаю. Я вышел из камеры, прикрыл за собой дверь и
побрел в дежурное помещение, откуда доносился гомерический хохот. Можете себе
представить изумление милиционеров, когда я вошел! Они застыли с разинутыми
ртами. А я тихо пересек комнату и вышел на улицу. Никто меня не остановил.
«Чудеса» Христа — это лишь литературная форма его учения (как и притчи его). Сам
Христос был против разглашения его способности творить чудеса. Почему? Да потому,
что у него, как и у меня, была более высокая задача: изменить ориентацию
общественного сознания тем самым изменить весь мир.
В ту выпивку, когда нас забрали, я угощал целую компанию завзятых пьяниц, не
заплатив ни копейки, — такие чудеса не был способен делать сам Христос. Более того,
когда нас забирали, официантка принесла мне сдачи. Как я делаю подобные чудеса —
это секрет. Но я ими не злоупотребляю — у меня более возвышенные цели. Я к нимприбегаю лишь тогда, когда нет никакой надежды честно заработать обед, а от голода
мутится сознание.Богиня
Я был в гостях — меня кормили ужином в одном почтенном семействе за мелкую
услугу хозяину. Смотрели все вместе телевизор. В нем демонстрировали достижения
балетной школы. И я увидел Ее. Она была в центре программы. Увидев ее, я забыл
про еду, хотя голоден был чрезвычайно. Хозяин сказал, что Она «хороша девочка,
пальчики оближешь, аппетитная». Семнадцатилетний сын хозяина сказал, что
балерина она ерундовая, бездарная, но телеса и мордочка великолепные.
Пятнадцатилетняя дочь хозяина сказала, что этого достаточно, чтобы сделать
хорошую карьеру. Переспит с кем надо, и все! Хозяйка сказала, что «все они там
проститутки». Сын сказал, что «там процветают извращения», что танцоры там —
гомосеки, а балерины — лесбиянки. Хозяин сказал, что это все идет от диссидентов!
Они разговаривали в таком духе, комментируя части тела и движения моей Богини.
А я смотрел на Нее, как завороженный, и твердил про себя как молитву: «Спи с кем
угодно, танцуй плохо, доноси, предавай, будь примерной комсомолкой, будь
глупенькой и корыстной! Только будь! Только позволь мне хотя бы иногда, хотя бы
издали, хотя бы на миг видеть тебя!»
Программа кончилась. Чудесное видение исчезло. Хозяйка в коридоре сунула мне в
руку десятку. Велела (именно велела, а не попросила) позвонить к ним через пару
недель на всякий случай. Я сказал, что я работаю с гарантией на год, подобно
западным фирмам. Заработанную десятку я пропил с незнакомым пожилым
человеком. Рассказал ему о своей Богине.
— Плюнь, — сказал он мне, обнимая меня и искренне сочувствуя моему горю, Стоит
ли из-за бабы так раскисать? Ты же мужик. Наша судьба такая!
— Дело не в ней, — сказал я, — а во мне самом. Хочется видеть что-то светлое и
чистое.
— Я прожил жизнь, — сказал он, — Поверь мне, нет в нашей жизни ничего светлого
и чистого. Одна грязь и мрак. Только вот эта минута, когда мы с тобой, свята. Только
она. А она скоротечна. Она сейчас кончится. Сейчас я буду вдрызг пьян, а пьяный я —
самая гнусная тварь. Уходи, пока я еще не...
А ночью я не выдержал, оделся и пошел на улицу, к ее дому. До утра стоял под ее
окном. И про себя пел ей мою серенаду.
Дни и годы идут.
Не сосчитать утрат.
Зачем я торчу тут,
Под окнами, до утра?
Разное нам дано.
Хоть плачь или удавись,Но я опускаюсь на дно,
А ты устремляешься ввысь.
Холод в моей душе.
Жизни никчемной суть.
Не в силах мыслью уже
Даже пылинку сдуть.
Я просто гороховый шут.
Быть Богом не мой удел,
И вовсе я не вершу
Ходом событий и дел.
Вроде кончать пора,
Нечего ждать мне тут.
Меня, как сор, со двора
Дворники прочь метут.Учись у учеников своих
— Как вы думаете, сколько мне лет? — спрашивает мой собеседник. Я разглядываю
его молодое, свежее лицо. Я знаю, если человек предлагает угадать его возраст, он
выглядит моложе своих лет.
— Пятьдесят пять, — неуверенно говорю я. — Ошибаетесь, молодой человек! ликует
мой моложавый собеседник, — Семьдесят пять! Не верите! Вот мой паспорт,
взгляните!
— Как же это вы ухитрились так сохраниться? — с восхищением спрашиваю я.
— Все удивляются, — говорит он, — в особенности врачи. Все спрашивают, как это я
ухитрился так сохраниться? Только вот слушать никто не хочет. Стоит мне начать
объяснять это «как», как у всех пропадает интерес. Все хотят услышать какую-нибудь
короткую и простую магическую формулу жизни. Чтобы раз — и готово! Живи до ста
лет молоденьким. А никакого эликсира молодости нет. И пилюль никаких нет. И диеты
никакой нет. И голод не поможет. И йога пресловутая ничего не даст. Быть вечно
молодым — это сложная наука и тяжелый труд. Это, можно сказать, особая профессия.
Я вам еще не надоел? — спрашивает он, — Обычно у желающих услышать мой ответ
на их вопрос «Как?» именно в этом месте пропадает интерес к моему возможному
ответу. Продолжать? Что же, вы первый, кто отваживается слушать меня. Спасибо вам
за это. Обратите внимание: я даром отдаю вам мой бесценный жизненный опыт и
говорю еще «спасибо» за то, что вы его соглашаетесь взять! Простите, я не хотел вас
персонально обидеть. Это я вообще. Я понимаю, что мой опыт вам не нужен. Он
никому не нужен. А все-таки странно. Люди же так хотят долго жить и не стареть!
Верно, они хотят, чтобы им кто-то даровал вечную молодость. Чтобы без усилий. За
деньги. По положению. А долгую молодость никто вам не подарит. Ее не купишь за
деньги. И высокое положение тут бесполезно. Конечно, вам могут продлить жизнь.Вон наши вожди как долго живут! Только они живут стариками. Они становятся
стариками уже к тридцати годам. Довелось мне однажды попасть в дом отдыха ЦК.
Случайно получилось. Все отдыхающие — в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти
лет. А взглянули бы вы на них! У кого брюхо, кто лысый и обрюзгший, ни у одного
мускулов нет.
А пощупайте мои бицепсы! Я плавал, бегал, на спортивных снарядах крутился лучше
их всех. А проживут эти люди долго. До восьмидесяти многие дотянут. А что это за
жизнь? Проблема не в том, чтобы долго жить, а в том, чтобы долго не стареть.
АДЕКВАТНОСТЬ ЭПОХЕ
Я родился слишком поздно. Америка и электрон уже открыты. Люди уже побывали
на Северном полюсе и на Луне. Я родился слишком рано. Полный коммунизм еще не
построен. У меня возникла потребность обновить штаны, но без денег ее пока
удовлетворить нельзя. А денег нет. Короче говоря, я родился не вовремя. Если бы я
родился раньше, я мог бы открыть Америку или электрон, в крайнем случае мог бы
замерзнуть в километре от Северного полюса. Если бы я родился позже, я щеголял бы
в новых штанах. А так — ни Америки, ни штанов. Остается одно: теоретизировать на
тему об адекватности или неадекватности человека своей эпохе.
— Чудак, — сказала одна моя пациентка, когда я изложил ей свои огорчения, — То,
что штанов нет, это еще ничего. Вот когда...
— Ты права, — согласился я, догадавшись, что она имела в виду — Человек всегда
рождается вовремя. Если бы я родился ранее, человечество никогда не открыло бы
Америку и электрон. А если бы я родился позднее, то до полного коммунизма было бы
так же далеко, как и сейчас. Жизнь прекрасна и в драных штанах. И еще неизвестно,
что лучше — замерзнуть, не дойдя до полюса, или... «Или» лучше, — сказала она. И на
сей раз она была тоже права.
— Если бы я родился раньше или позже, — сказал я, — то наши дороги не
пересеклись бы. И было бы жаль, если бы это не случилось.
Но она вскоре покинула меня, сказав на прощание, что я на самом деле родился не
вовремя. Она ушла к человеку, который родился в самый раз: у него были
кооперативная квартира и заграничные штаны.Одиночество
Наступила полоса неудач и одиночества. Нет близкой женщины — вот суть
одиночества. И я богохульствую: зачать без мужчины — дело нехитрое, ты попробуй
зачать без женщины!Хаос мыслеЙ
Строить религиозное учение трудно по многим причинам, а главное — попричинам психологического и логического характера. Религия, например, в
принципе логически противоречива. Я уверен в том, что Христос метался в
противоречиях. «Взявший меч, — говорил он, — от меча и погибнет». И как бы
позабыв об этой мысли, он говорил: «Не мир принес я вам, но меч». Проанализируйте
все его изречения, и вы найдете в них кучу логически не совместимых мыслей. И это
то, как раз естественно для религии. Я иду в этом направлении открыто и
сознательно. И иду до логического конца в логической противоречивости.
— Готовься к смерти, — говорю я, — и потому живи полноценной жизнью. Жизнь
есть миг, — говорю я, — и потому живи с установкой на вечность. Будь готов умереть
в любую минуту- и потому считай, что никакая минута жизни не есть последняя. Будь
терпим — потому сопротивляйся всякому насилию. Если видишь, что борьба
бесполезна, сражайся с удвоенной силой. Иди к людям — и потому будь один. Если ты
человек, ты всегда одинок, а одиночество есть твое отношение к окружающим
людям. Имей все- и потому отдай все. Смиряйся, бунтуя. Бунтуй, смиряясь. Короче
говоря, на каждый принцип есть противоречащий ему, через который и только через
который он и осуществляется. Я думаю, что, когда Христос призывал возлюбить
врагов своих и подставлять другую щеку, если тебя ударили по одной, он лишь
выражал это качество религиозного учения, его органическую противоречивость.
В религиозном учении есть основные принципы и производные. Но согласование
их производится не по правилам логического вывода. Здесь человек не может быть
заменен машиной. Связь этих принципов не есть некая формальная
(вычислительная) операция. Вот конкретный пример. Допустим, я принимаю
основной принцип: допустимы любые средства защиты против противника, который
нападает на тебя без твоей вины и превосходит тебя по силам. Пусть мы имеем
частный случай нападения. Возникают проблемы, не разрешимые формально: есть
это защита с вашей стороны или нет, достаточно ли противник превосходит вас по
силам, не являются ли ваши меры защиты чрезмерными? В каких случаях, получив
удар по щеке, следует подставить и другую щеку и в каких следует ответить двойным
ударом? Нужна система прецедентов, типичных и характерных случаев такого рода.
Для наших сложных жизненных условий это кропотливая работа, требующая гения
более высокого ранга, чем в науке.Суета
На сей раз моя задача — вылечить важное лицо от заикания. Из-за этого заикания
застопорилась его блестяще начатая карьера. Я велел ему рассказать про случай в его
ранней юности, после которого он стал заикаться. Он рассказал, что подглядывал, как
его отец совокуплялся с родственницей матери, жившей в их доме, что отец это
заметил и основательно побил его, пригрозив кастрировать, если он расскажет
матери. Рассказывая, он сильно заикался. Я попросил его рассказать всю историю
еще раз, но более подробно. Он рассказал, причем заикался меньше. Я попросилповторить историю еще и еще раз. Повторяя историю в десятый раз, он не заикнулся
ни разу. Он сам был поражен этим явлением. Я сказал ему: «Отныне вы не будете
больше никогда заикаться».
После излечения этот человек уверял меня в том, что я сам не знаю цены себе, что
мне надо присвоить все высшие ученые степени, дать институт и клинику. Я сказал
ему, что мои способности имеют силу только при том условии, что я веду свой
нынешний жалкий образ жизни, что, получив все то, о чем говорил он, я эти свои
способности утрачу немедленно. Будь я профессором из почтенного института, я не
смог бы вылечить его. Ведь его лечили многие специалисты, светила, не так ли? А
результат? Существо, принимающее ежедневно ванну, спящее на хрустящих
простынях и питающееся свежими овощами зимой, не может творить чудеса. Оно
может вытворять только пакости.
После этих моих слов партийный чиновник велел гнать меня в шею. Он крикнул
вдогонку, что, если я попадусь на его пути или он услышит, что я занимаюсь своей
антинаучной агитацией, он велит выслать меня из города. Он не заикался при этом.
Путь для продолжения его блестящей карьеры был открыт.Выслушай и поверь
— Я все время полемизирую с собой, — говорит мой собеседник — На сей раз
предметом моей внутренней полемики была причина, которая и привела меня сюда.
— Если бы я рассказал про свою жизнь, никто не поверил бы, что это все было на
самом деле, — сказал я себе.
— А ты и не рассказывай, — ответил я опять-таки сам себе, — все равно же не
поверят.
— Верно, — сказал я (теперь уже не разберешь, что тут есть утверждение и что
возражение), — но все-таки жаль, что так никто и не узнает, как я прожил жизнь.
Подохну скоро, и все исчезнет. И будет так, как будто бы ничего и не было. А ведь я
прожил жизнь дай Бог всякому, есть о чем рассказать.
— Это тебе самому кажется, что есть о чем рассказать, — усмехнулся я, — А для
прочих людей это все суть сущие пустяки. К тому же люди покрупнее тебя исчезали
бесследно. А сколько таких было, есть и будет?! И жизнь их наверняка поинтереснее
твоей. Да что люди! Целые общества исчезли, не оставив никакой памяти о себе.
Целые миры! Звезды! Галактики! А тут какое-то ничтожество, о котором даже не было
ни одного упоминания в могучем книжно-журнально-газетном потоке нашего
времени.
— Ну и что?! — возмутился я, — Плевать мне на Галактики, звезды и общества. Их
много, а я один. Для меня моя жизнь важнее и интереснее, чем, например, эволюция
некоей звездной системы за тридевять земель. Вдумайся сам внимательнее в эту
проблему! В самом деле, какое тебе дело до того, что за тридевять земель произошел
какой-то странный взрыв сверхогромной звездной системы, в которой было двамиллиарда планет, населенных секстильонами и квантильонами живых существ? Ты
же не астроном, не философ и не член общества «Знание». Ты на этой мировой
катастрофе гроша ломаного не заработаешь. А вот то, что тебя в ближайшее время на
пенсию попрут, это действительно проблема!
— Верно, — согласился я, — проблема.
— А за что, спрашивается? Работаю я не хуже других. И уж, во всяком случае, не хуже
молодых ребят и девчонок, которыми теперь буквально кишит наше учреждение.
— Чудак, — грустно сказал я, — попрут, потому что заведующий на твое место хочет
взять молоденькую смазливую блондиночку. Он за обещание устроить ее в наше
учреждение уже и взятку получил. И приличная любовница будет. Ненадолго,
конечно. Как только она устроится здесь, она найдет себе покровителя посерьезнее.
Но это потом. А пока...
— А пока надо меня выпихнуть (выпереть, вытолкнуть, выбросить, списать сколько
для этого слов есть!) на пенсию. Смешно сказать: даже мое мизерное место кому-то
понадобилось. А я оказался неспособным постоять за себя даже на этом примитивном
уровне. Почему?
— Вот именно, — торжественно заявил я, — почему? Хотя бы для этого стоит
рассказать о своей жизни.
— Но кто тебя будет слушать? — съехидничал я, — Что было в твоей жизни
заслуживающего внимания других людей? Тем более никто же не поверит, ты сам
говоришь.
— Не беда, — нашел я выход из затруднения, — можно найти человека, который за
плату согласится выслушать меня и поверить. И вот я, как видите, здесь. Много,
конечно, я заплатить не могу — зарплата у меня мизерная. Но по силе возможности...
Я понимаю, чем больше платишь, чем внимательнее тебя слушают и больше верят...
Но я на многое не претендую. Хотя бы немного выслушайте, хотя бы чуточку
поверьте.
И я слушаю очередную печальную и унылую историю человеческой жизни. И верю
в ней каждому слову. Человеку надо верить. Верить людям есть обязанность Бога.Цинизм
Есть явления, которым я не знаю общего названия, но роль которых познал сполна:
это явления, которые лишают святости человеческие чувства, мысли, намерения,
порывы, отношения. Это цинизм, пошлость, скабрезность, наглость,
бесцеремонность и прочее в том же роде. Мы с Антиподом проходили мимо самого
шикарного ресторана в городе. Вдруг я через окно увидел Ее в компании мужчин и
женщин, судя по виду- артистов. Я замер от неожиданности и от смысла увиденного.
Антипод проследил мой взгляд, понял, в чем дело.
— А я ее частенько вижу тут, — сказал он с презрительной усмешкой, — Какой же ты
все-таки юнец! Нашел в кого влюбиться! Банальная и посредственная потаскушка,пытающаяся сделать хотя бы малюсенький шажок в жизненной карьере за счет
смазливой мордочки и соблазнительных форм.
— Но она же не виновата, — возразил я. — Ну да, — сказал он, — ее совратили,
развратили, вынудили. Не будь таким наивным. Если человек не захочет сам быть
совращенным, его никто не в силах совратить. Можно изнасиловать, но не совратить.
Тут совращение добровольное и расчетливое. Уверен, и родители тут постарались.
Они ведь заботились о счастье единственной и любимой дочери. Наверняка они
сами пригласили того человека, от которого зависело зачисление ее в труппу театра,
и подсунули ему свое свеженькое, испеченное специально для совращения и
разврата чадо.
— Пусть так, — говорю я, — Зачем это видеть? Мы же не подглядываем за людьми в
туалете. Так зачем нужно заглядывать за кулисы жизни?! Можно ведь смотреть лишь
на сцену, причем издалека.
— Эх ты, — сказал он, пожимая плечами, — А еще Бог. Жизнь есть не спектакль, а
сражение. В нем все есть цена и все есть кулисы. Плюнь на нее. Не стоит она того,
чтобы мучиться. Что, тебе других баб мало? Да с твоей внешностью такую красотку
можно найти, что...
— На Небесах, — сказал я, — не ищут возлюбленных. Там их предназначают. Она
мне...
— Хватит ныть, — сказал он, — Видишь, пара девчонок на нас поглядывает?
Заткнись и следуй за мной!..
Но из нашей атаки ничего не вышло.
— Пошли вы к черту, — сказала одна из девиц, закуривая сигарету. — Мы своих
ребят ждем.
Со мной чуть истерика не случилась от смеха, когда я посмотрел на выражение лица
Антипода.
— Вот б...и, — сплюнул он, когда мы отошли немного, — Что творится с народом?
Страшно прикоснуться к человеку...Хаос мыслей
Религия не должна быть скучной и унылой. И не должна быть стадной. Она должна
быть индивидуальной и жизнерадостной, вернее, жизнеутверждающей.
Она не должна унижать людей. Никакого коленопреклонения и ползания на
четвереньках и на пузе! Стоять и ходить прямо, с достоинством! Долой смирение! Да
здравствует бунт, отвага, бесшабашность, беззаботность!О болезнях
Христос ничем не болел. Но я в это не верю. Просто он не успел заболеть, ему былоне до болезней, его не обследовали даже в районной поликлинике. Я тоже не болею,
если не считать геморроя — признака божественности. Это значит, что я не считаю
болезнями то, что считают болезнями другие люди. Поскольку я человек без
постоянной работы, без прописки и без паспорта, я не существую для общества. И не
могу пользоваться бесплатным медицинским обслуживанием. Когда я приводил в
порядок зубы у частника, я заплатил ему все, что смог приработать за полгода. За
мной некому ухаживать во время болезни. И негде отлеживаться, так как я обязан
днем покидать помещение, где ночую. Потому я вообще исключил понятие «болен»
из своего лексикона в отношении к себе. И как может болеть сам исцелитель?
Однажды я снизил температуру у больного, а у самого температуре подскочила до
сорока. Ночевать пришлось на скамейке на бульваре хотя было холодно. После той
ночи мне все недомогания кажутся пустяками.Я и Антипод
— То, что ты болтаешь, забавно. Но, извини за грубость, это шарлатанство.
— Верно. Моя работа действительно болтовня, то есть разговор по душам. На
Западе эту работу выполняют особые специалисты. Они пользуются уважением и
получают большие деньги. На пять процентов их умение идет от науки, на девяносто
пять процентов — шарлатанство. У нас таких специалистов официально нет. Их
функции выполняют бесчисленные любители и немногие нелегальные
профессионалы вроде меня. Мы тоже шарлатаны, причем на все сто процентов. Но
западное шарлатанство не имеет никакого отношения к душе, тогда как наше
целиком и полностью есть дело души. Наше шарлатанство от Бога. Христос ведь тоже
был шарлатаном.
— А чем он кончил?!
— А что было потом?!Богиня
Если бы мне пришлось выбирать одно из двух — мировое признание меня в
качестве творца новой религии или хотя бы один час обладания моей Богиней, — я
выбрал бы второе.Проблема номер один
— Теперь, — сказал я Балбесу после того, как он проспал целые сутки, женщины.
Балбес за эти две недели проникся ко мне таким доверием, любовью и
преданностью, что вытянулся по-военному, щелкнул каблуками и сказал «есть».Сначала Я прочитал ему короткую вводную лекцию.
— Умение обращаться с бабами, — сказал я, — есть вторая добродетель будущего
молодого советского дипломата. Есть разные концепции 6...ва. Наша советская
концепция, базирующаяся на принципах марксизма-ленинизма, исходит из
следующих основных постулатов. Нет такой женщины, которую нельзя склонить к
совокуплению. Нет таких условий, в которых нельзя было бы совокупляться с
женщиной. Приняв решение вступить в половую связь с избранной женщиной,
немедленно приводи свой замысел в исполнение. Промедление провалу подобно.
Никаких колебаний. Никаких посредствующих звеньев.
Через полчаса Балбес знал нашу теорию 6...ва назубок, и мы перешли к
практической части — к развитию навыков секса в разнообразных условиях и
развитию органа секса. Для этой цели я нанял старую подзаборную потаскуху Дуську,
ставшую Музой нашей творческой интеллигенции.
И какие только штучки она не вытворяла с Балбесом! Секс у могилы Неизвестного
Солдата в тот момент, когда на нее возлагали венок молодожены, был самой
невинной среди них. Упражнения для члена я разработал Балбесу сам. Через месяц
он удлинился и утолщился у него вдвое. А какой прочности он достиг, говорит сам
факт: одним ударом члена он научился раскалывать кирпич пополам.
Овладев теорией и техникой секса в совершенстве, Балбес стал регулярно
применять на практике свои способности. Первым делом он «трахнул» весь
педагогический состав школы, что имело следствием резкое возрастание его
успеваемости. Потом он принялся за девочек старших классов. В городе о нем стали
рассказывать всяческие истории. Когда слухи о распутстве сына достигли уха отца, тот
преисполнился гордости за род Гробык и заплатил мне вдвое больше прежнего.Хаос мыслей
— Будьте совершенны, как Бог, — говорит Христос. Верно говорил. Будьте! Только
что это значит — быть совершенным? В этом есть два смысла. Первый смысл:
совершенный человек — это идеальный человек (в смысле очень хороший человек,
лучше не бывает). Такой человек обладает одними положительными качествами и не
имеет никаких отрицательных. Это пустая абстракция. Даже Бог в представлении
Христа имел минусы: гневался, наказывал, посылал трудные испытания. А реальный
человек не может быть идеальным по той простой причине, что положительные
качества невозможны без отрицательных, ибо они оба суть проявления одного и того
же. Реальный человек, пытающийся приблизиться к идеалу, не может выжить в
борьбе за существование, а если и выживает, то на поверку оказывается порядочной
сволочью. Самое большее, что возможно на этом пути, — это ограничение
отрицательных потенций. А тут в нашем обществе принципиальных проблем нет:
система воспитания, идеология, пропаганда, искусство, коллектив, общественные
организации (партийная, комсомольская), органы власти (милиция, КГБ), коллеги,родственники и знакомые так или иначе сдерживают отрицательные потенции
человеческой натуры, вынуждают людей быть лучше, чем они могли бы быть будучи
предоставлены сами себе. Функции божественного образца и принуждения к
подражанию ему в нашем обществе выполняются всеми о» мала до велика. И призыв
Учителя Праведности к людям, чтобы ohi были хорошими, в этих условиях прозвучал
бы, как банальная, пуста' и лживая пошлость. Потому я не призываю вас сдерживать
отрицательные проявления вашей натуры — это не моя задача, это задач идеологии,
пропаганды, партийной и комсомольской организации и прочих элементов вашей
социальной жизни.
Второй смысл совершенства: абсолютно совершенный человек — это существо,
которое в потенции обладает всеми мыслимыми качествами, причем не только
хорошими, но и плохими. Совершенный человек в это смысле способен
приспособиться к любой ситуации, выжить в любой ситуации, жить в любых
условиях. Такой совершенный человек фактически реализуется в людях, но в той или
иной мере, в среднем, а главное — в их массе. Миллион людей, взятых как некое
целое, уже воплощает в себе все мыслимые качества совершенного человека.
Совершенное в этом смысле существо есть Бог. Тут я солидарен с Христом: будьте
совершенны в этом смысле! Стремитесь индивидуально овладеть всеми потенциями
огромной массы человечества! Но не стремитесь все их проявлять. Как распорядиться
этим богатств абсолютно совершенного существа — вот этому и учит моя душелогия,
мое учение о житии.Богиня
Богиню привез домой далеко за полночь лысый, разодетый во все заграничное
мужчина лет пятидесяти. Он проводил ее до парадного. Обнял. Поцеловал. Она
ответила ему тем же.
Взглядом холодным окинь
Нашу чудо-планету.
Нету на ней богинь,
Значит, и Бога нету.
И если уж тут тоска,
То тысячу лет пространствуй,
Не сможешь их отыскать,
Все перерыв пространство.Я и Антипод
Мы с Антиподом проходили мимо Дворца бракосочетаний. Не стоит и говорить о
том, какое убогое это зрелище. Даже Антипод не выдержал и плюнул от омерзения.— А ведь это реальность твоих «идеологических храмов», — съехидничал я, Твои
«храмы» будут. Но они в реальности будут выглядеть совсем не так, как ты
воображаешь. Самые светлые и умные замыслы в нашей системе превращаются в
серость, глупость, пошлость, скуку. Самое большее, что они принесут с собой, это
тотальный контроль над душами людей.
— Если тотальный, — усмехнулся он, — то это было бы хорошо. Но, к сожалению, с
такими «храмами» души людей не уконтролируешь. Тут пока не храмы, а тюрьмы и
концлагеря нужны. Сталин не довел свое дело до конца.
Но не все сказанное нами следует принимать за чистую монету. Много в наших
речах говорится «для красного словца», в шутку, из духа противоречия.
Часто нам самим не ясно, в чем наши расхождения. Часто мы переходим на
противоположные позиции.Суета
Я люблю мои беседы со случайными людьми и пациентами, специально
разыскивающими меня. Это и есть моя реальная жизнь, а не призрак жизни. Вот я
вошел в дешевое кафе выпить стакан чаю и съесть бутерброд — все, что я могу
позволить себе сегодня. Какой-то незнакомый человек делает мне знак из глубины
кафе, зовет к своей стойке. Подхожу. Человек отодвигает грязную посуду, наливает в
стакан какой-то красноватой бурды (у нас это считается вином), насаживает на вилку
какой-то еды со своей тарелки, делает мне знак пить и закусывать.
— Я сразу заметил, — говорит он, — что ты свой парень! Че-ло-век! Теперь встретить
человека трудно. А ты, я вижу, че-ло-век! Ну, дуй!
Я «дую». Он говорит, что я молодец, не брезгую угощением «простого человека». И
затем я терпеливо выслушиваю его историю.
— Отец советовал мне выбрать такую профессию, которая гарантировала бы кусок
хлеба при всех обстоятельствах, — говорит он, — Совет прост, да не так-то легко ему
следовать. Кажется, например, совершенно очевидным, что профессия продавца
продовольственного магазина или повара в общественной столовой гарантирует
упомянутый кусок хлеба. Но это далеко не так. Гарантия тут кажущаяся. Тут ты имеешь
гарантированный кусок лишь тогда, когда все прочие имеют тот же самый кусок или
кусок получше и без всяких гарантий. Но случись что серьезное и... У нас в городке,
например, когда началась война, высшее начальство первым делом заполонило все
питательные точки своими родственниками и холуями, а прежних обладателей этих
точек вытурили, кого в армию, кого в тюрьму, кого на военные заводы. А почему, вы
думаете, нечто подобное не произойдет в случае будущих неприятных событий
большого масштаба? Зато плясуны и баянисты, над коими до войны все
подшучивали, как над бездельниками, а их занятия за профессию вообще не
почитали, всю войну провели в теплоте и в сытости. И все уцелели!
Когда мои практичные и прозорливые родители решали, — продолжалнезнакомец, — кем мне быть, вариант с плясками и баяном обсуждался ими
неоднократно. Отец был против, упирая на то, что я способен играть только на
нервах родителей. Мать же настаивала на том, что баян не скрипка Студебеккера
(она, очевидно, хотела сказать: Страдивари), а пляска не балет, что свистеть, топать и
охать может научиться даже такой бездарный растяпа, как я. Но в музыкальную школу
меня не приняли из-за абсолютного отсутствия музыкального слуха. Смешно? Бывает
абсолютный музыкальный слух. Очень редко, говорят, бывает. Но еще реже
встречается абсолютное отсутствие музыкального слуха. Так вот, я принадлежу к
числу этих исключительных личностей. Для меня что «до», что «ре», что «соль» — все
едино. Я даже «Чижика» одним пальцем не смог научиться играть за целый год. Тоже
своеобразный рекорд. Так вот, эта моя уникальная способность и позволила мне стать
обладателем самой уникальной профессии в стране: я специалист по безобразным
звукам, с помощью которых можно парализовать животных. И человека тоже.
Собственно говоря, это и предназначено для людей. Опыты только проводятся на
животных. А я пока единственный человек, способный переносить такие звуки. Не
веришь? Я тебе дам адресок. Приходи. Я тебе такое покажу, что глазам... и ушам,
конечно... своим не поверишь. Нажимаешь кнопку, и даже лошади немедленно с
копыт долой. Ты только об этом не трепись никому, это секрет. Это, брат, посекретнее
атомной бомбы. Хотя какой это секрет — атомная бомба?Наш человек
— Ты, Лаптев, в общем и целом наш человек, — сказал мне тогда товарищ
Горбань, — но вот мудришь как-то не по-нашему.
— Я мудрю именно потому, что я есть наш человек, — сказал я, — А если уж наш
человек начинает мудрить, то делает это всегда не по-нашему. Обратитесь к нашей
истории, и вы сами...
Покинув товарища Горбаня, я преисполнился чувства преданности идеалам
коммунизма.
Заявляю категорически
И на этом твердо стою,
Что и я в поход исторический
Прошагаю в общем строю.
Прозвучит команда — настанет срок
«Становись!», «Равняясь'.», «Шагом марш!».
Заиграют оркестры не шейк, не рок,
А забытый походный марш.
В громовом «Ура!» и моя будет часть.
Автомат, а не рюмку сожму рукой.
И в атаке общей убитым пасть
Я смогу, как любой другой.На пересечении улиц Горького и Робеспьера я столкнулся с Антиподом.
— Что с тобой? — спросил он, — Уж не в партию ли вступать собрался? Услышав это,
я несколько сник.
Только дело в том, что атак таких
Не дождешься и тысячу лет.
Потому снесу предыдущий стих
Для практических нужд в туалет.Я и Антипод
— Каждый человек равен любому другому, — говорю я, — Более того, он равен
всему человечеству. Всему космосу. Это одна из моих исходных предпосылок.
— Прекрасно, — усмехается он, — А младенцы? А старики? А больные? Но ладно,
допустим, что люди одинаковы абсолютно во всем; если отвлечься от их
общественных отношений, то первое, с чем имеют дело люди в своей социальной
жизни, есть неравенство: я имею в виду отношение начальствования и подчинения,
без которого невозможно объединение людей в единое общество. Это есть
неравенство не только в том смысле, что положение начальника в каком-то
отношении предпочтительнее, чем положение подчиненного, но прежде всего в
самом факте осознания превосходства одного человека над другим. И заметь, это
неравенство всеми признается как нечто справедливое.
— Я не об этом, — говорю я, — Я имею в виду некоторую моральную установку
человека по отношению к другим людям и миру вообще. Для человека все бытие
разделяется на «я» и «не-я» естественным образом.
— А почему это не на «мы» и «не-мы»? — возражает он, — Что является изначальной
личностью- коллектив или отдельный человек, «я» или «мы»? Причем коллектив
достаточно большой и сложный. Исторически «я» есть вторичное по отношению к
«мы». А в условиях нашего общества тем более.
— Я исхожу уже из факта существования «я», — говорю я. — И, настаивая на своем
постулате, я имею в виду не реальное равенство, которого нет (это я сам знаю), а
субъективное состояние «я».
— Любая, — говорит он, — субъективная претензия, не подкрепленная реальными
возможностями, вырождается в шизофрению. Ты можешь сколько угодно внушать
себе, что ты равен всякому другому человеку, целому обществу и даже человечеству.
Но либо это есть мания величия, то есть предмет внимания для медицины, либо
нечто ничего не значащее. Если ты рядовой солдат, то сознание реальности
солдатского положения не может затмить никакая маниакальная претензия быть
равным генералу. Лишь делая военную карьеру и стремясь стать генералом, ты
можешь реализовать свою идею равенства солдата и генерала в рамках признания
реальности своего общества. Есть еще другой путь: вырваться из данной социальной
структуры. Если ты при этом покинешь армию общепризнанным способом, тыпопадешь в другую ситуацию неравенства. Есть лишь один способ сразу уравнять
себя со всеми: исключить себя из общества вообще, например, дезертировать. Твои
призывы на деле суть призывы изолироваться от общества, что на практике означает
паразитирование за счет общества.
— Я не изоляции от общества учу, а самообороне, — говорю я. — Ничто не спасет
людей от неумолимых законов природы и общества, если они не откроют в самих
себе средств самозащиты от них. Я и учу людей методам самообороны от
превосходящих сил природы и истории.
— А я, — отвечает он, — учу их методам нападения путем использования
неумолимых сил природы и истории. Как ты думаешь, к кому придут люди?Суета сует
А вот этот человек — детский вор. Ворует коляски, одежду, игрушки. Детишек
заманивает в подъезды и раздевает. Угоняет коляски с младенцами. Младенцев,
конечно, выкидывает. Их не продашь, ха-ха-ха! У него есть помощница, которая до
неузнаваемости переделывает украденные вещи и продает. Оба они хорошие
специалисты в своем деле. Он с одного взгляда определяет ценность вещей и степень
риска. Потому еще ни разу не сидел в тюрьме, хотя работает не один десяток лет. Оба
они жуткие пьяницы, как и следует быть талантливым русским людям. Оба получают
мизерную пенсию по инвалидности, хотя в чем состоит их инвалидность, они и сами
не могут толком объяснить. Пенсия им нужна лишь для прикрытия. Они регулярно
дают нужным людям взятки, и те организуют им пенсии. Кроме того, они дают взятки
милиционерам. В последнее время этого вора начал волновать моральный аспект его
профессии. Но отнюдь не в том смысле, что страдают детишки и родители, а в том
смысле, что все труднее становится работать и все меньше становятся заработки, а
взятки все растут и растут. Это чудовищная несправедливость. Вот он и подумывает
сменить профессию и спрашивает моего совета, где он мог бы подвизаться с его
богатейшим жизненным и профессиональным опытом. Я посоветовал ему с
помощницей устроиться в детский сад. Конечно, на детской манной кашке особенно
не разживешься. Но с голоду не умрешь. А главное — они могут удовлетворить с
избытком свою профессиональную любовь к детям.
— Гениальная идея! — воскликнул детский вор, — За один заход можно увести
полсотни пальтишек, шапочек и прочих вещичек. Этого хватит на полгода безбедной
жизни!Я и Антипод
— Твой призыв к некоей «внутренней свободе», — говорит Антипод, — есть
безответственная болтовня. Никакой «внутренней свободы» без свободы «внешней»нет и быть не может. Внутренняя свобода есть лишь субъективное переживание и
осознание свободы внешней. Какой-то мудрец утверждает, что будто бы можно быть
внутренне свободным, находясь в концентрационном лагере. Это уже не просто
ошибка и не просто ложь. Это преступный обман. Можно ли быть внутренне
свободным, находясь в концлагере? Можно, если ты восстанешь. Но лишь очень
короткое время, то есть с момента твоего восстания и до момента твоей гибели. И
лишь потенциально. Твое восстание будет лишь претензией на внутреннюю свободу,
но еще не самой свободой.
— Ты прав, — соглашаюсь я, — но внутренняя свобода и есть лишь нечто
потенциальное, а не реальное. Она реальна лишь в большой массе людей и в
большом промежутке времени.
— Зачем тогда мутить людей? — спрашивает он. — Ведь они все понимают
буквально, а не метафорически.
— Но они сами этого хотят! — говорю я, — Человеческая жизнь коротка, а человек
стремится ощущать ее масштабами тысячелетий и даже вечности. Что ему наука! Что
ему реальность! Внутренняя свобода, о которой я говорю, приобщает человека к
вечности. Она есть атрибут вечности.
Услышав это, Антипод рассмеялся и напомнил мне строки из моего Евангелия»:
О человек! Слезу утри!
Чтоб не было обидно,
Свободен будешь изнутри,
А как извне — не видно.И всяческая суета
А вот этот человек, наоборот, — защитник слабых и обиженных. Он
высококвалифицированный рабочий. Одинок. Все свое свободное время отдает
борьбе за справедливость. Жалуется, что ему при этом попадает больше, чем тем,
кого он защищает. Недавно, например, отсидел пятнадцать суток за то, что пытался
защитить девушку от хулиганов. Хулиганов было четверо, и они все заявили, что это
они защищали девушку от него. А девушка, боясь мести хулиганов, подтвердила их
слова. Он спросил девушку, почему она так поступила. А за нее ответила судья: не
лезь, мол, не в свои дела! Ишь, Дон-Кихот нашелся! И действительно, Дон-Кихот.
Только в наше время быть Дон-Кихотом куда труднее, чем раньше. Вот сейчас он
добивается того, чтобы трещины в их доме заделали. Удивительно, дом новый, а уже
капитальный ремонт нужен! Так его грозят из города выселить, если он не перестанет
писать свои кляузы.
А какие же это кляузы? Холод в квартирах собачий. Стенки мокрые. Так вот, не знаю
ли я способ какой-нибудь... вроде гипноза... чтобы заставить начальство эти трещины
заделать! Иначе их ничем не проймешь. Я должен научить его таким «психицким»
приемам. Чтобы он пришел в контору, взглянул на «этих бюрократов», а те перед нимв струнку чтобы вытянулись: будет, мол, сделано!
...Бог, повелевающий мелким чиновникам заделывать старые трещины в новом
доме, — видала ли нечто подобное прошлая история?И томление духа
Я учу людей всему, чему они просят меня научить и чему их никто другой научить
не может. В частности, я учу, как видеть желаемые и при этом контролируемые волей
(активные) сны. Открыл я в себе эту способность так. Один сравнительно молодой
чиновник, делающий успешную карьеру, пожаловался мне на то, что вынужден быть
сдержанным в быту, иначе обязательно кто-нибудь настрочит донос, и карьера
застопорится. А жена ему порядком надоела. Он часто видит во сне потрясающе
красивых молодых женщин, но, как это и бывает всегда во сне, у него с ними ничего
не получается. Нельзя ли найти какой-то выход из положения? Нельзя ли научиться
во сне иметь таких женщин, каких хочется, и удовлетворяться с ними?
— Конечно, можно, — сказал я, — Но этому надо учиться. Упорно и серьезно
учиться, — это вам не мясо-молочный техникум. Тут халтурить нельзя.
Чиновник согласился перенести любые трудности. И мы начали занятия. Методику я
изобрел сам. Начали мы с полудремотного состояния и с реальных действий в таком
состоянии. Потом перешли на примитивные волевые действия во сне. Дело сильно
продвинулось вперед, когда он сам подошел к нему творчески, стал выпивать на сон
грядущий смесь всех алкогольных напитков, положенных ему по его чину. Когда он
первый раз во сне добился того, чего хотел, он ликовал так, будто его в должности
повысили сразу на две ступеньки. Потом он вошел во вкус и стал тренироваться
совершать во сне дела государственной важности. Мои услуги больше уже не
требовались ему, ученик превзошел учителя. Когда мы расставались, он сказал, что
прошлой ночью провел реформу сельского хозяйства в области, вследствие которой
продуктивность сельского хозяйства возросла втрое.Я и Антипод
— Твоя чудодейственная сила, — говорит Антипод, — имеет вполне земные
основания. Отчасти это еще не изученные явления организма, условно называемые
биотоками мозга. Отчасти — гипноз. Отчасти — эффект массовой психологии и
психологии отчаяния. Вспомни Гитлера, гитлеровских врачей, Распутина... Отчасти —
обман, в котором добровольно участвуют целители и исцеляемые. Исцеляемым этот
обман нужен как самообман, как самотерапия. Иногда все эти явления фокусируются
в одну точку, совпадают. И порождают выдающихся шарлатанов.
— Ты прав, — соглашаюсь я, — Но я есть явление иного рода. Я только похож на этих
шарлатанов. Имею с ними кое-что общее. Но я никогда не достигну благополучия ипризнания. Меня никогда не будут изучать беспристрастные ученые. Я даже не стану
объектом внимания шарлатанов, работающих на КГБ. Почему? Да все по той же
причине, по какой другой выдающийся исцелитель пошел на Голгофу. Для меня
исцеление болезней не есть самоцель. Это — мое побочное занятие. Объект моего
внимания и воздействия — человеческая душа. Душа, а не тело.
— Душа есть лишь свойство тела, — возражает он.
— Это такое свойство, — говорю я, — которое стоит всего тела. Если душа появилась,
отношение тела и души меняется на противоположное. Должно перемениться! Я хочу
добиться этого.Проблема номер один
— Следующим по степени важности для будущего дипломата, — учил я своего на
редкость понятливого ученика Балбеса, — является внешность и внешнее поведение.
Ты можешь быть чем угодно и кем угодно, но лицо твое должно выражать волю,
выдержку, решимость, тайну, снисходительность и прочие качества гордого короля,
временно исполняющего обязанности мелкого чиновника министерства
иностранных дел. Начни носить очки, они скрывают пустоту души,
обнаруживающуюся в глазах. Научись сдвигать брови так, чтобы между ними
образовались заметные морщины. А еще лучше, если одна, но глубокая и длинная.
Это реже встречается. Уголки губ опускай немного вниз, чтобы образовались резкие
морщины от ноздрей вниз ко рту. Губы слегка, вроде бы как недоверчиво, поджимай.
Ноздри чуть-чуть раздувай. Никогда не раскрывай рот для смеха. Лучше не смейся
вообще, лишь иногда слегка усмехайся. Развить мускулы челюстей пустяк. По сто раз
напрягай их утром, днем и вечером. Смотрись ежедневно час в зеркало. Старайся
придавать лицу желаемый вид. Лучше избери в качестве образца для подражания
известную историческую личность и старайся походить на нее. Только Боже упаси
выбрать Наполеона, Ленина, Сталина, Гитлера и им подобных, засмеют. Лучше
рангом поменьше, но внешне поприличнее. Теперь об осанке и движениях... — И в
этом деле Балбес превзошел мои ожидания. Уже через пару недель все ученики и
учителя школы почтительно умолкали и вытягивались в струнку, когда он появлялся.
Директор кидался ему навстречу и открывал ему дверь. Признаться, и мне
становилось не по себе, когда он входил в роль. Куда-то исчезла глупая, гнусная,
прыщавая, пористая морда, и возникал лик некоей значительной личности,
владеющей величайшими государственными тайнами и творящей мировую историю.
Узрев своего дебильного отпрыска в таком виде, товарищ Гробыко невольно встал,
суетливо подтянул спадающие штаны. И, ни слова не говоря, отвалил мне сумму,
значительно превосходящую прежнюю.Живи
Но вот кончились дожди. Выглянуло солнце. Иду на бульвар, разваливаюсь на
скамейке, наслаждаюсь светом и теплом. Боже, как это хорошо — солнце, птицы,
цветы. Рядом присаживаются две молодые, приятные на вид женщины.
— Опять проклятая жара начинается, — говорит одна со вздохом, — Я в жару вся
противными пятнами и прыщами покрываюсь. Нет, надо подаваться на юг, в Крым
или в Грузию. — Но там же еще жарче! — восклицает другая. — Балда! отвечает
первая, — Это же юг, а не наша дыра! Я блаженно улыбаюсь. Как хорошо, что на свете
есть такие ветреные женщины!
— Ты, Лаптев, опять тут ошиваешься? — слышу я знакомый голос, — Я тебя в два
счета кое-куда отправлю!
— Поосторожнее на поворотах, старшина, — говорю я ему спокойно, — Я сейчас
майорской жене яичники лечу. Я расскажу ей, в каком ты виде вчера...
— С тобой и пошутить нельзя, — лебезит с подленьким смешком старшина и
оставляет меня в покое.
Ах как хорошо, черт возьми! Хорошо, что на свете есть такие сволочи, как этот
старшина. Ничего в мире менять не надо. Его надо принять таким, какой он есть, и
устроиться в нем поудобнее. Вот так, как я сейчас на скамейке. Руки перекинуть
назад, чтобы не свалиться. Голову слегка набок склонить. Прикрыть глаза и...
Уснуть мне, однако, не удалось. Снова появился старшина и велел все же убираться
вон. Я бреду в ближайшую забегаловку. Скрипучая, заплеванная, исписанная
похабными словами и зарисованная непристойными рисунками дверь захлопывается
за мною, отделяя от меня ослепительное и щедрое солнце. Боже, как прекрасна
жизнь! Зачем загробная жизнь, зачем рай, если лучше, чем эта жизнь, ничего быть не
может?
Меняю должность Бога и Вечность на одну минуту заурядного человеческого
счастья.
Пусть прекратится суета,
Пусть не тревожит подлость души.
Пусть грязной пошлостью уста
Не оскорбляют больше уши.
Пускай цветами расцветут
Все наши мусорные свалки
И вновь невинность обретут
Все подзаборные давалки.
И соловьиной трелью пусть
Заголосят вороны эти.
И поэтическую грусть
Пропойца вновь в себе отметит.
И в поднебесной высоте
Пусть грянет Глас: «О человеки!
В незамутненной чистотеВам жить отныне и навеки!»
Что скажем мы на то в ответ?
— Будь добр, — мы скажем, — Иисусе,
Верни обратно грязный свет
И больше в нашу жизнь не суйся.
Пусть нас поглотит суета,
Пусть подлость точит наши души.
И грязной пошлостью уста
Пускай ласкают наши уши.Суета
На сей раз мой собутыльник — рядовой солдат. Он доволен жизнью. — У нас можно
отлично прожить, — говорит он с видом мудреца, постигшего глубочайшую истину
бытия, — Только надо для этого голову на плечах иметь, а не пустой шарик. Надо
находчивость проявлять. Вот, например, идешь ты в самовольную отлучку. Идешь,
покуриваешь, встречных женщин осматриваешь на предмет возможности
знакомства. Вдруг из-за угла неожиданно патруль выскакивает. Ты, конечно,
подтягиваешься, берешь руку под козырек и печатаешь шаг, повернув голову в
сторону начальника патруля. Ты уже миновал патруль, но у этого хлюпика-лейтенанта
мелькает подозрение. «Товарищ боец, — слышишь ты позади, подойдите сюда!» Ты
четко поворачиваешься и подходишь к лейтенантишке. Не дожидаясь, когда он
потребует увольнительную записку, рапортуешь: «Рядовой Иванов такого-то
подразделения следует по вызову командира полка в штаб гарнизона». Фамилию,
конечно, называешь не свою, а какого-нибудь отличника боевой и политической
подготовки, который в это время сидит в «Ленинской комнате» и долбит последнюю
речь нашего фюрера. Лейтенантишка при словах «полк» и «гарнизон» вздрагивает и
приказывает тебе следовать по высокому вызову. И ты спокойно следуешь до первого
поворота. А там — сгинь немедленно. Прыгай через забор, заползай в подворотню,
прячься в подъезд первого попавшегося дома. Почему? Да потому что через
несколько секунд патруль сообразит, что дал маху, и бросится за тобой вдогонку. Так
оно и происходит. Ты стоишь за дверью чужого дома и слышишь, как ругаются матом
и сопят преследователи. На другой день старшина вызывает отличника боевой и
политической подготовки Иванова, фамилию которого ты назвал патрулям. «Что же
ты, Иванов, роту подводишь, — говорит старшина, — Мы тебя в ефрейторы
произвести собирались, а ты такое отмочил!» Иванов хлопает глазами и лепечет, что
он не знает, в чем провинился. «Где ты был вчера в такое-то время?» строго
вопрошает старшина. «В «Ленинской комнате», — отвечает Иванов, Сидоров может
подтвердить». Сидоров- это я то есть. Старшина вызывает меня. «Боец Сидоров, —
спрашивает он, — где ты был вчера в такое-то время?» «В «Ленинской комнате», —
отвечаю я. «А видал ты там Иванова?» — спрашивает старшина. «Никак нет», —отвечаю я. И судьба Иванова решена: теперь ему по крайней мере еще два месяца
придется лизать задницу у всех сержантов и старшин, чтобы выбиться в ефрейторы.
Не успел солдат докончить свой рассказ, как в забегаловку вошли патрули и
уволокли его с собою. Очевидно, на гауптвахту. Уходя, он скорчил гримасу: мол, и на
старуху бывает проруха!Проблема номер один
— Все люди разделяются на две группы, — поучал я Балбеса, — К первой группе
относятся те, с которыми тебе приходится иметь дело по своей службе. Ко второй —
все прочие. Все прочие не заслуживают твоего внимания. Они как бы не существуют
для тебя. Первые же разделяются на такие категории: 1) вышестоящие; 2)
нижестоящие; 3) являющиеся объектом твоей деятельности. Запомни как аксиому:
равных тебе нет. Посчитав кого-то равным себе, ты даешь ему возможность считать
тебя нижестоящим. Если человек, занимающий равное тебе положение, имеет шансы
обойти тебя, он есть вышестоящий. Если он таких шансов не имеет, он нижестоящий.
Как вести себя с нижестоящими, проблемы не представляет, — продолжаю я, Этому
человек научается сам в кратчайшие сроки. И знаешь, почему? Потому что
нижестоящие сами вынуждают вышестоящего вести себя с ними определенным
образом. Что касается вышестоящих, то тут господствует система предрассудков.
Например, считается, что надо подхалимничать перед начальством. Чушь! Это
годится лишь для мелких карьеристов и неудачников. Человек, делающий большую
карьеру, должен первым делом приучить начальство бояться себя. Есть много
приемов для этого. Самый эффективный из них — делать вид, будто ты приставлен к
начальству. Распусти слух, будто ты связан с «самыми верхами».
Балбес ловил мои наставления на лету. Вскоре перед ним трепетали все учителя
школы. И даже сам товарищ Гробыко торопливо вскакивал и вел себя, как
провинившийся школьник, когда сын без стука заходил к нему в кабинет. Я положил в
карман очередную пачку денежных знаков.Мой путЬ
Смотрю я на тех, кто воюет против язв нашего общества и выдумывает способы
осчастливить человечество, и мне становится жаль как борцов и реформаторов, так и
человечество с его язвами. Во-первых, потому, что все равно они никого не
осчастливят, а только хуже сделают. Во-вторых, потому, что его все равно никогда не
осчастливишь. Мне жаль и язвы, ибо без язв человеческой жизни не было, нет и не
будет. И я не вижу в этом ничего плохого: без них было бы еще хуже. Вот вам первое
житейское противоречие: нет ничего плохого в плохом, ибо без него было бы плохо.
Подумайте над ним, и свет мудрости, может быть, осенит вас.Итак, смотрю я на борцов и реформаторов и говорю себе: как много усилий и как
мало результатов! Придите ко мне, и я укажу вам другой путь, более светлый и
результативный! Но они меня не слышат. Не потому, что не слышат. Они-то меня как
раз слышали, и не раз, но не слышали ни разу. Это — старое изречение, не я открыл
его. Взгляните в Новый Завет, и вы найдете там слова: слыша, не слышат, а видя, не
видят. Ко мне приходит всякий сброд — жулики, калеки, шизофреники, неудачники,
чиновники, отчаявшиеся, страдающие и, конечно, осведомители. Я знаю, кто они. Но
я принимаю их как лучших представителей рода человеческого. Я лечу их и указываю
им путь. Они редко излечиваются и еще реже следуют указанным мною путем. Но все
же они проявляют хоть какой-то интерес ко мне и моему учению и дают возможность
мне существовать и проповедовать. Возможность ничтожную. Но даже самая малая
возможность есть возможность. Другие для них суть лишь материал их деятельности.
Эволюция, развитие, прогресс общества вообще не есть цель человечества.
Человек рождается, чтобы прожить свою индивидуальную жизнь, ощутить все
элементы жизни как целого — пережить детство и юность, любовь, ненависть, успех,
поражение, дружбу и предательство, разочарования и надежды... Пережить все
общеизвестные и обычные явления нашей жизни. Лишь отдельные представители
рода человеческого эксплуатируют совокупный результат отдельных жизней в свою
пользу, вовлекая в сферу своего эгоизма и тщеславия других.
Я хочу научить людей не переменам жизни, а самой жизни. Мое учение о житии
отвечает на вопрос «Как жить?». И ответ его прост и абсолютен: «Живи!» И в этом
ответе содержится все остальное. Но никто еще не умеет извлечь из него это
остальное. Нужны особые правила извлечения. Учение о житии учит этим правилам.
Следовательно, для него нет проблемы «Быть или не быть?». Для него есть проблема:
как поступать на основе принятия принципа «Быть!»?
Забота о самосохранении и об улучшении условий существования есть
естественное свойство всего живого. И человека в том числе. Есть разные пути для
этого: за счет других людей или за счет своих сил, с помощью других или в одиночку,
в ущерб другим или без такового, изменять обстоятельства или нет... Я учу вас, как
делать это в одиночку, без расчета на других, за счет лишь своих сил, не стремясь
изменить общественные условия... Другими словами, я хочу ответите на вопрос: «Что
в вашей жизни зависит исключительно от вас самих?»Я и Антипод
— Все то, что мы считаем положительными явлениями и качествами, — говорит
он, — суть лишь отклонения от соответствующих им качеств, которые мы считаем
отрицательными и который на самом деле являются нормой. Красота, ум, доброта,
честность, смелость, правдивость и прочие добродетели суть лишь отклонения от
нормального безобразия, глупости, злобности, бесчестности, трусости, лживости и
прочих пороков. Возьми, например, такое наше качество, которое проявляется влегкости, с какой наш человек капитулирует перед давлением на него окружающих,
которое проявляется в двуличности, в склонности к сотрудничеству с властями и
доносам, в невыполнении обещаний, в предательстве друзей. Я утверждаю, что оно
есть оборотная сторона добродетелей советского человека, его коллективизма,
душевной открытости, способности к. сопереживанию и к соучастию в чужих судьбах.
Это — неизбежное следствие психологии коллективизма, ее реальность.
В нашем обществе, — продолжает Антипод, — в подавляющем большинстве
случаев судьба человека зависит не от его личных расчетов и расчетов на некое
частное лицо, а от коллектива и от отдельных людей как от членов коллектива.
Большинство поступков людей здесь таково, что нет надобности самому быть
твердым и определенным и требовать того же от других. Наоборот, тут требуется
прилаживаться к окружающим. А принципиальная ненадежность друг друга
принимается во внимание заранее и существенным образом не влияет на
последствия поступков людей. Потому здесь в массе ненадежность окружающих
людей не ведет к катастрофическим последствиям и душевным драмам.
Ненадежность важнее надежности. Надежность сама по себе есть риск, причем риск
неоправданный. Надежность нужна лишь в случае образования неофициальных,
главным образом нелегальных групп, в которых надежность людей по отношению к
членам групп оказывается чисто негативным явлением и порицается нормальным
обществом. Надежный человек в обществе ненадежных людей подобен фигуре, с
острыми углами в массе шариков, катящихся по наклонной плоскости. Рано или
поздно он выбрасывается из общего потока. Ненадежность человека в наше время
есть явление мозговое, а не сердечное. Мозговая ненадежность есть великое
открытие человечества, подобно тому как сердечная надежность была великим
открытием прошлого. Не случайно поэтому ушло не одно столетие на то, чтобы
интеллектуальная ненадежность стала одним из фактических принципов идеологии.
От этого никуда не денешься. Чтобы взлететь, надо падать. Наши предки, начав
терять хвост и шерсть, наверное, тоже страдали. Кто знает, может быть, из нашей
тотальной продажности растет некая высшая форма нравственности.
Я молчу. Наши предки, думаю я, теряли звериные качества, а мы теряем
человеческие. И чтобы упасть, надо взлететь. Стремление к полету было противно
законам природы.Богиня
Повторяю и настаиваю: если бы мне пришлось выбирать одно из двух — мировое
признание меня в качестве творца несколько минут обладания моей Богиней, — я бы
выбрал второе.Проблема номер один
— Теперь, — сказал я Балбесу, — займемся самой неприятной частью твоего
обучения — образованием. Но не падай духом. Я за полгода обещаю сделать тебя
самым образованным чиновником министерства иностранных дел, если будешь так
же, как и раньше, неукоснительно выполнять мои указания. Первым делом забрось
все учебники. Они того стоят. А отметки нужные тебе поставят и без них. Я тебе
продиктую квинтэссенцию культуры, накопленной человечеством за сотни
миллионов лет. Не думай, что это очень много. Увы, как раз наоборот, Того, что я тебе
продиктую за пару месяцев, тебе в избытке хватит на всю последующую жизнь. Ты
думаешь, я не Бог, чтобы знать все? Ошибаешься. Я-то как раз и есть Бог. И я не
первый. В «Коране» и в «Библии» тоже содержалась квинтэссенция культуры своего
времени. Но я тебя не буду мучить такого рода толстыми и нудными книжками. Я так
изложу тебе сокровищницу мировой культуры, что тебе будет занятно и весело.
Образование современного талантливого дипломата, — развивал я далее свою
мысль, — складывается из следующих элементов: 1) анекдоты; 2) высказывания
выдающихся личностей, крылатые выражения, пословицы и поговорки; 3) краткие
справочные сведения о выдающихся исторических событиях и личностях, главным
образом анекдотические и занимательные; 4) перечень имен современных
известных личностей; 5) перечень произведений культуры, которые должен знать
современный интеллектуал, и краткая характеристика их. Объем образования
колеблется в довольно широких пределах. Для начала достаточно знать сотню
анекдотов, сотню выражений, указанных в пункте два, сотню справок, указанных в
пункте три, сотню справок об известных личностях и произведениях культуры. Тем
самым будут охвачены все основные логические типы явлений культуры и духовной
жизни общества. Под эти шаблоны легко подвести все остальное. Например,
заговорили о некоей новой книге неизвестного тебе автора. Есть приемы, с помощью
которых ее легко отнести к известному тебе шаблону. Я тебя научу им. И ты по
малейшему намеку, даже по интонациям голоса, с каким говорят люди о какой-то
книге, сможешь безошибочно определять ее содержание и достоинства. И будешь
поражать людей, проведших в библиотеках десятки лет и перечитавших десятки
тысяч томов, своей эрудицией и глубиной суждений. Итак, начнем с анекдотов...Ahtипод
Чему я учу своего самого любимого и способного ученика Балбеса? А разве не то же
самое проповедует мой Антипод?
— Надо считаться с фактическим положением людей в обществе, — говорит он, — и
учить их, как лучше жить в этих условиях. Безнравственно учить людей
нравственности в условиях, когда нравственность ухудшает их жизнь. Сама жизнь
вынуждает нас на оскорбление отвечать оскорблением, на подлость — подлостью, на
измену — изменой. Более того, чтобы уменьшить зло, причиняемое нам другими, мывынуждаем опережать их в причинении им зла. Твое учение обречено на провал, ибо
оно ослабляет позиции людей в борьбе за выживание и лучшие условия жизни.
Я вспоминаю твою притчу, — продолжает Антипод, — о чистоте тайников души. Ты
сравнивал это с чистотой тела и нижней одежды. Одна из твоих учениц буквально
поняла твое сравнение и стала буквально следовать твоему совету. Единственный
случай, выпавший на ее долю, когда она применила на практике твое учение, — ее
раздели жулики. После этого она стала менять нижнее белье так же редко, как и
ранее, и перестала посещать твои проповеди. А многие ли твои ученики
выдерживают более пяти твоих лекций? Чтобы содержать себя в чистоте, надо иметь
условия, в которых это могло бы стать необременительным и устойчивым делом. Но
тогда призыв к чистоте теряет нравственный характер. Он переходит в область
медицины и психологии.
Я слушаю Антипода и поражаюсь сходству его идей с моими. И все же есть глубокое
различие между нами даже тогда, когда мы произносим одну и ту же фразу. Мои
советы моим пациентам во многом совпадают с тем, что говорил Антипод. Но они при
этом все же имеют противоположное значение. В чем тут дело? Дело не в различии
предлагаемых нами средств, а в том, для каких целей мы предлагаем эти средства,
кому и как мы их предлагаем, как советуем использовать. Идеология, например, тоже
прививает людям идею чистой совести, но как и для чего, — тут наши пути
расходятся.Проблема номер один
— Наконец, последний элемент твоей подготовки, — сказал я Балбесу, — есть ум. Он
самый простой и короткий. Он есть следствие всего предшествующего обучения.
Человек, одолевший успешно все предыдущие этапы обучения, не только
приобретает видимость умного человека, но становится на самом деле умным. Нужно
к сделанному добавить лишь сущую малость: решить для самого себя, что ты умнее
всех прочих смертных на свете. Итак, знай: ты умен!
Балбес внимательно посмотрел на меня сквозь очки с мощной роговой оправой,
слегка усмехнулся уголками губ и сказал, что он, к сожалению, не может ответить мне
таким же комплиментом, ибо нужно быть законченным идиотом, чтобы с такими
познаниями и способностями прозябать в этой провинциальной дыре.
После этого я счел свою задачу выполненной и расстался со своим самым
способным учеником.Все суета
Ему за шестьдесят. Живет одиноко. Сам обслуживает себя, вплоть до стирки белья.
Не курит. Занимается спортом. Соблюдает режим и диету. Хочет прожить как можнодольше.
— Лично для меня, — говорит он, — война была лучшее время в моей жизни. Я
почти всю войну провел на фронте. Бывал и в тылу. Мог застрять в тылу и отсидеться
в теплом местечке. Но я предпочитал все-таки фронт. Был несколько раз ранен, но
легко. И я за ранения-то это не считаю. Почему я стремился на фронт? Не из-за каких
то идейных соображений. И чувства ненависти к врагам у меня никакого не было.
Меня тянула сама война как место, где люди убивают друг друга. Я любил воевать.
Люди по-разному относятся к участию в боях. Одни дрожат от ужаса, другие каменеют,
третьи готовы умереть еще до боя и ждут, чтобы поскорее получить пулю в лоб или в
сердце и успокоиться навеки. Четвертые стремятся любой ценой уклониться от
участия в бою. Я же готовился к бою, как к светлому празднику. Раздавал все барахло,
какое было у меня. Брился, мылся, подшивал чистый подворотничок, до блеска
чистил сапоги. Набивал карманы патронами, а вещмешок — гранатами. Кинжал
точил так, что бриться им можно было. Даже зимой я ходил в бой без шинели. А во
время боя я буквально ликовал и буйствовал. Ты представить себе не можешь, какая
безумная радость поднималась во мне, когда я убивал! Я убил не один десяток солдат
и даже офицеров. Что это такое? Должно быть, я прирожденный убийца, и война
давала возможность развернуться моей потребности. Вообще-то говоря, все люди
прирожденные убийцы в той или иной степени. Только скрывают это. Или другие
страсти заменяют эту. Представь себе, когда кончилась война, я плакал. Но не от
счастья, что остался жив, а от сожаления, что война кончилась.
Что этому человеку нужно от меня? Жизнь уходит. Еще немного — и все исчезнет. А
он не хочет исчезать. Он хочет вечно оставаться. Ходит слух, что после смерти от
людей отделяются какие-то бессмертные «оболочки». Его знакомый даже книжку об
этом читал. Он хочет знать, верно ли это? И как заиметь такую бессмертную
оболочку? Сможет ли его оболочка общаться с оболочками других его знакомых?
Интересно было бы встретиться и потолковать с теми, кто уже «отдал концы»,
особенно с теми, кого он сам отправил на тот свет. Вот было бы любопытно!
Интересно, могут ли они отомстить?И томление духа
Одну женщину я научил разговаривать с умершей матерью. Она сказала, что мать
ее всем довольна, и она этому очень рада. А я пустился в глубокомысленные
рассуждения по сему поводу. Что это значит: умершая мать этой женщины всем
довольна? Это значит, что все ее потребности удовлетворены, то есть нет
неудовлетворенных потребностей. Но тут возникает двусмысленность. Либо у
умершей нет никаких потребностей, либо есть по крайней мере одна, и она
удовлетворена. Из того, что у нее нет неудовлетворенных потребностей, не следует,
что у нее есть удовлетворенные. В первом случае (если нет потребностей)
бессмысленно спрашивать, доволен человек или нет. Во втором случае появляетсядополнительная двусмысленность: есть потребность, которая была раз и навсегда
удовлетворена, и теперь такой потребности нет, или потребность существует
(появляется) постоянно и постоянно удовлетворяется? Жизнь есть не только
удовлетворение потребностей, но и их постоянное появление. Смерть есть
уничтожение потребностей. Я пытался разъяснить женщине эти проблемы. Она
сказала, что мертвым логика безразлична. И вообще, сказала она, общение с
мертвыми нужно живым, а не мертвым. Я был сражен мудростью ее слов. Проблема
смерти вообще есть проблема живых, а не мертвых. Мертвые проблем не имеют.Бог не всесилен
Мои способности ограничены — даже Бог не может делать абсолютно все. Оставим
без внимания старинный парадокс: если Бог всесилен, то может ли он сделать то, что
он не может сделать? Бог не способен, например, печатать деньги. И даже
зарабатывать их в больших количествах.
Считается, что чем крупнее потери или приобретения, тем сильнее человеческие
страсти. Пусть так. Не буду спорить. Одно дело — потерять трон, другое — потерять
перчатки. Но вот передо мною еще нестарая женщина. У нее трое детей.
Выпивающий (как и все, то есть в меру) муж. Она проявляет чудеса изворотливости,
чтобы содержать дом на приличном уровне. Два года назад она потеряла (или у нее
украли, она точно не знает) сто рублей профсоюзных денег. Пришлось отдать свои. И
с тех пор у нее ни минуты покоя. Ночами не спит. Все думает о пропаже. Страдает. Не
может забыть. Как быть? Она готова заплатить мне десять рублей, лишь бы я излечил
ее от этого наваждения. Вот тут Бог бессилен.Я и Антипод
— Что есть добро? — говорит Антипод, — В жизни добро есть лишь ограничение
зла, есть лишь средство зла и опосредствующее звено в делании зла. Зло надежнее,
фундаментальнее, устойчивее. Добро хрупко и мимолетно. Зло есть действование по
законам падения, добро есть попытка полета, причем полет есть форма падения.
— И все же, — отвечаю я, — именно капля добра в океане зла придает людям черты,
позволяющие говорить о некоей светлой природе Человека.
— Возможно. Но я не об этом. Я о том, что нет критериев добра — зла вообще. Если
ты совершил какой-то значимый поступок, по крайней мере один человек сочтет его
злом и по крайней мере один — добром.
— А что же ты предлагаешь? — спрашиваю я.
— Реальную жизнь, а не суррогат и видимость жизни, — говорит он, Добиваться
всех тех жизненных благ, какие изобрело человечество, по законам нормальной
жизни людей в обществе и обычными средствами, то есть по законам и средствамиборьбы за существование в условиях современных человеческих джунглей.
Побеждает наиболее ловкий и приспособленный! Пусть неудачник плачет. Я
предлагаю драку, деятельность, динамику. Есть нервотрепка застойности,
мелочности, скуки, рутины. И есть нервотрепка потерь и приобретений, риска,
дерзаний, авантюр, предприимчивости. Я за то, чтобы у нас были стремительные
взлеты в карьере, выдающиеся мошенники, ворочающие миллионами, гангстерские
банды, террористы, шикарные проститутки... Понимаешь, я ненавижу святость,
простоту, чистоту, умеренность. Ненавижу и официальную рутину. Хочу, чтобы жить
было не так скучно, как мы живем. Обрати внимание, от чего люди больше всего
приходят в возбуждение, когда приходят на работу? Именно от фактов нарушения
болотности нашего существования. Такой-то украл десять тысяч из профсоюзных
взносов. Сколько по сему поводу переживаний! Поймали преступника, убившего
десять человек. Ну, от этого разговоров на год хватит. Пойми! Нормальная жизнь не
есть богоугодное заведение. Это борьба. Монастырь есть уклонение от жизни. Жизнь
есть то, от чего некоторые люди бегут в монастырь. Вся твоя система есть уклонение
от жизни и оправдание этого уклонения. Бог есть страх жизни и капитуляция перед ее
ужасами. Долой Бога! Да здравствует безбожная оргия жизни!
— Пусть так, — говорю я, — Но известно ли тебе, что безбожная оргия жизни
является таковой лишь при том условии, что в какой-то форме и в какой-то мере
допускается Бог? Если нет Бога, нет и безбожников, — вот в чем загвоздка.
Безбожие не есть отсутствие Бога. Оно есть отрицание Бога, неприятие Бога, борьба
против Бога.Суета
Большинство моих пациентов (или клиентов?) жалуются мне на неурядицы в личной
жизни, главным образом в семье, в отношениях с друзьями и сослуживцами. Это не
случайно. Кризис цивилизации углубился до самых ее основ — до интимных
отношений между людьми. Интимность вообще разъедается, разрушается, исчезает.
Вот этот, например, человек образованный, наделенный всяческими
добродетелями и лишенный всяческих пороков, отличный семьянин, еще более
отличный работник, успешно продвигающийся по служебной лестнице. Карьера его
как инженера была настолько успешной, что он уже к сорока годам стал заместителем
заведующего группой и был избран в партийное бюро отдела, где ему доверили
собирать членские взносы. Его благополучию в быту завидовали многие соседи и
сослуживцы. Он имел отдельную комнату на троих человек и стоял одним из первых в
очереди на получение отдельной почти двухкомнатной квартиры. В числе немногих
счастливцев учреждения он получил садово-огородный участок в сорока километрах
от города и начал своими руками созидать сарай для садово-огородного инвентаря; в
коем фактически можно было иногда жить, как на даче. Короче говоря, не житье, а
рай! Живи да радуйся! Но тут внезапно случилась беда: ему изменила жена. Факт внаше время сам по себе малозначительный, можно сказать, общепризнанный и
скорее комический, чем трагический.
Порою русские мужики даже испытывают некоторую своеобразную гордость оттого,
что судьба милостива и к ним, что и они удостоились высокой чести: и их супругой не
брезгуют прочие строители коммунистического общества, значит, и в этой стерве и
замухрышке (или расплывшейся туше, смотря по обстоятельствам) есть Нечто.
Но этот человек, повторяю, был человеком добродетельным и старомодным. Он
был поражен фактом измены жены до глубины души. Сначала он хотел застрелиться.
Но Россия не Запад, застрелиться у нас просто нечем. Потом несчастный хотел
утопиться. Опять возникла проблема: для этого надо ехать за сорок километров на
свой садово-огородный участок, откуда десять километров топать до ближайшего
водоема, таща на себе при этом камень, украденный на соседнем участке. Без камня
утонуть нельзя: мелко. Приняв все это во внимание, человек решил отомстить
неверной супруге по-нашенски, по-русски: решил сам пуститься в распутство,
наплевать на семейные хлопоты и поставить крест на служебной карьере.
— Я ей, стерве, покажу, на что я способен! — в гневе кричал он, устремляясь в
ближайшую забегаловку.
Таким образом этот человек и оказался за столом, за которым мы с Антиподом как
раз беседовали на высокую тему об основах нравственности.
— А мне, знаете ли, жена изменила, — не то проплакал, не то прохихикал человек,
проглотив стакан «вина» и засовывая в рот бутерброд со шпротиной. Шпротина
выскочила из рук, словно живая, упала сначала на рубашку, потом на брюки, наконец,
на пол.
— Вот гадина, — сказал человек, имея в виду шпротину. Поднял шпротину с пола
трясущимися пальцами и сунул в рот, — Никогда еще не было случая, отметил он
общеизвестную закономерность, — чтобы не упала и не оставила пятен на самых
видных местах. Вы можете объяснить этот феномен природы? Нет? Я тоже. Почему
все-таки так происходит? Чего ей не хватает? Я имею в виду не шпротину, а жену...
— Есть разные способы решения вашей проблемы, — сказал я не столько с целью
врачевания души этого человека, сколько просто для поддержания разговора. —
Изменяйте ей сами. Но не заводите постоянную любовницу: хлопот не оберетесь. И
не влюбляйтесь больше — это кончится новой драмой. Не можете разойтись,
рассматривайте свою жену как чужую женщину, которая с вами вроде бы изменяет
кому-то Другому.
Я хотел закончить свое назидание божественной формулой: предай предателя! Но
обманутый муж опередил меня.
— Я все это и без тебя знаю, — раздраженно сказал он, — Легко изменить тому, кто
тебе не изменяет. А ты попробуй изменить тому, кто тебе изменил! Ах, эта проклятая
шпротина! Жена теперь меня сожрет за эти пятна. На весь квартал будет орать, что я
пропойца, неряха, негодяй.
Он ушел, унеся с собой свое банальное, общеизвестное, но не ставшее от этого
легким неизлечимое горе. Бог не лечит человеческое горе, подумал я, глядя емувслед. Бог лишь разделяет страдания.Все суета
Этот случай побудил нас к теоретической дискуссии. — Старые моральные
принципы, — сказал Антипод, — нелепы в применении к нашей реальности. К тому
же были изобретены как принудительные средства держать людей в узде и
поддерживались силой страха и наказания.
— Нет никакой морали по принуждению, — возразил я. — Если тебя обязывают быть
моральным, и ты поступаешь в соответствии с тем, что тебе предписывают, ты не
морален. Ты поступаешь хорошо не в силу морали, а в силу принуждения. Мораль
свободна. Мораль — это ограничения, которые берет на себя человек, имеющий
свободу выбора в своих действиях. Причем берет добровольно, без принуждения.
Возможно, делает он это, подражая каким-то образцам или будучи научен другими.
Но подражание образцам и следование наставлениям учителя не есть принуждение.
— Попробуй уговори людей быть нравственными только в одном этом отношении
— в отношении между мужем и женой, — сказал Антипод, — А ведь они поженились
по любви, обещали друг другу хранить верность. Что может удержать их от измены?
Только одно: страх разоблачения, осуждения, наказания! Только это, и ничто другое.
Причем заметь, как все происходит. Жена изменяет мужу. Он в отместку изменяет ей с
чужой женой. И ты, проповедник морали, сам советуешь это как способ преодоления
горя. Таким путем образуется океан измен. Попробуй останови этот ураган
нравственными заклинаниями! Ты просто не знаешь того, как фактически
утверждалась в обществе мораль: путем жесточайших расправ с теми, кто нарушал
правила морали. В основе
морали лежит не свободное решение человека быть хорошим, а насилие,
наказание, кровь, кровь, кровь! Мораль без страха наказания за отступление от нее —
ничего не значащая пустышка. Только страх наказания, причем в конечном итоге
физического, делает из отвратной твари, именуемой человеком, существо
нравственное. Основу самого утонченного изобретения людей, то есть морали,
образует самое грубое насилие. Введи закон, по которому неверных супругов следует
подвергать позорному наказанию, сразу как миленькие станут. Со временем
идеология научится держать их в узде. Разумеется, идеология, подкрепленная
средствами наказания. Только вот проблема: стоит ли овчинка выделки? Оправданы
ли жестокие меры поддержания морали самими выгодами морального поведения? А
может быть, всеобщая безнравственность лучше, чем нравственность ценой страха
наказания? Возьми этого обманутого мужа! Он теперь познает прелести распутной
жизни. Повторяю и настаиваю: идеологии предстоит утверждать в обществе
нравственность, а не религии. Религия же обречена иметь дело лишь с самими
фактами безнравственностиСуета сует
Этот человек исповедует принцип непротивления злу насилием. Ребятишки залезли
в его сад за яблоками. Он выстрелил в них из ружья дробью. Одному выбил глаза,
троих слегка ранил. Его судят, а он не может понять, за что. За него вступился
коллектив, поскольку он образцовый работник, ударник коммунистического труда, и
ему дали всего два года тюрьмы, причем условно.
А этот вот — «сопротивленец», то есть настаивает на том, что надо сопротивляться
насилию, давать сдачи. На него напал пьяный хулиган. Хулиган был вдвое слабее его,
но избил его. — Что же вы не сопротивлялись? — спросил я. — Я хотел, — сказал он, —
да не получилось. Хочу нанести удар, а он выходит какой-то ватный.
Из ран врагов должна б потечь
Кровавая река.
Но занести не в силах меч
Бессильная рука.И всяческая суета
Меня пригласили на дачу к знаменитому писателю посмотреть его жену и
постараться что-то сделать для нее. У нее обнаружили опухоль. Природа опухоли пока
не ясна. Она боится, что рак. Я с первого же взгляда вижу, что ее опасения более чем
обоснованны — она обречена. И я уже ничем не могу помочь: слишком поздно ко
мне обратились. Я мог бы облегчить ее физические и духовные страдания своим
присутствием и беседами. Но ее хотят отправить в Москву в Кремлевскую больницу.
Формально это выглядит как проявление заботы. А фактически это есть стремление
избавиться от неизбежных хлопот и от зрелища медленного умирания. Люди
откупаются от заботы о ближнем. А между тем именно в этот период жена писателя
должна была бы быть окружена заботой, вниманием и любовью в кругу самых
близких людей. В наше время черствость по отношению — к ближнему и эгоизм
принимают порою самые изощренные формы, внешне безупречные, а по существу —
омерзительные.
Сам писатель — алкоголик и бабник. Но он талантливый писатель, так что
упомянутые пороки считаются извинительными. Он щедр. Любит хорошую
компанию. Любит быть «душой общества». Кое-что в этой роли идет от него самого,
но в большей мере это плата гостей за гостеприимство. На даче (как и в городской
квартире) писателя всегда полно народу. Это наша интеллектуальная творческая
элита. Жрут. Пьют. Спят кто и с кем попало. Идет своего рода соревнование на
пошлость, цинизм, грязь.
У писателя есть сын и дочь. Сын — журналист. Готовит статью, разоблачающую«целителей». Сам хорошо осведомлен о традициях целительства в дореволюционной
России, о том, что природа этого явления пока неизвестна, что фактов более чем
достаточно, чтобы отнестись к этому явлению серьезно. Короче говоря, он «на этом
деле — собаку съел», но у него задание, сейчас кампания такая начинается, и он
обязан разоблачать. Он был уже женат. Развелся. Платит алименты. Разумеется, пьет.
Мы с ним проговорили до поздней ночи, осушив несколько бутылок вина и выкурив
пару пачек сигарет.
— А в общем, — сказал он, — живем мы, старик, так, что лучше об этом и не думать.
Живем, и все тут! Раз родились, значит, должны жить по общим нормам
человеческого свинства. Ах, какие статьи я мог бы писать об этом! Я же знаю всю
закулисную жизнь, всю кухню, всю подноготную этого города. Все те
разоблачительные книги, какие появились в последние годы, наивные детские
сказочки про Бабу Ягу и Кощея Бессмертного в сравнении с тем, что я мог бы
рассказать.
Дочь писателя работает в краеведческом музее. Была замужем. Пьет. Курит. Детей
иметь не хочет. Иногда «балуется» наркотиками — сама призналась.
— Ты думаешь, я безнравственная? — сказала она мне, — Ты не знаешь нашей
реальной жизни. Познакомился бы с чадами Сусликова, Горбаня, Корытова и прочих
наших вождей, ты бы счел меня воплощенной невинностью. Вот возьми мать! Она
всю жизнь посвятила отцу. А он?.. Ты сам видишь, что он такое. А каков итог ее
праведности?И томление духа
Писатель пишет книгу, в которой хочет обосновать духовное превосходство России
над Западом. Обо мне он слышал. Интересуется моей «системой». Если я напишу для
его личного пользования кое-что, он заплатит. Поскольку в городе началась новая
разоблачительная кампания под видом борьбы с тунеядцами, писатель на это время
может предоставить мне лежанку в сарае и питание. Я, конечно, сразу же согласился,
Мы с писателем отметили начало моей дачной жизни тем, что осушили бутылочку
коньяку, потом бутылку не помню чего, штук десять бутылок пива. До сарая я дополз
сам, но вползти в него уже не смог. А сам писатель после этого пошел к соседу по даче
и там добавил еще столько, потом полстолько и еще четверть столько. На другой день
он мне сказал, что я еще слабак по части выпивки, но что способности у меня есть.
Отоспался я на славу. Позавтракал по-царски, разумеется, с водочкой. Потом
писатель отвел меня в свой кабинет, усадил за письменный стол, дал бумагу и ручку.
— Пиши, — сказал он, — но на совесть, искренне. Скажи честно, ты сам-то веришь в
то, что Бог существует,?
— Для меня, — сказал я, — нет проблемы, существует Бог или нет. Верить в Бога и
верить в существование Бога — не одно и то же. Я принимаю принцип: живи так,
будто некое высшее существо наблюдает каждый твой шаг и помысел.Он сказал, что не любит, когда за ним подглядывают. Его жена подглядывает, когда
он «спит» с другими бабами, и ему это неприятно. Но он добрый человек. Ей другого
ничего не остается. Пусть хоть посмотрит. Они все-таки тридцать с лишком лет вместе
прожили.Лаптизм
Учение Христа записало несколько человек, причем они были его ученики или
последователи. Я же записываю свое учение сам, причем для человека, который
будет использовать мои записки для своих личных целей, а не для прославления
меня. Я называю свое учение по имени создателя иванизмом, или лучше лаптизмом.
Особенность лаптизма состоит в том, что он дает людям определенное
мировоззрение, из которого они сами в зависимости от их индивидуальных
обстоятельств и характеров выводят правила практического поведения. Потому,
например, в лаптизме нет указаний на то, как дышать, как сгибать и разгибать
конечности, как питаться, но, если человек усвоит принципы лаптизма, он сам быстро
выработает свой режим питания, дыхания и движений, — это получится как бы само
собой. Так, если человек руководствуется принципом, согласно которому следует
избегать скоплений людей, порождающих неприятные ощущения и злобу, то он будет
стремиться передвигаться в основном пешком, лишь в крайнем случае прибегая к
общественному транспорту. Стремление избегать зависимости от технических
сооружений и приспособлений само собой будет выражаться в том, что человек будет
избегать пользоваться лифтом. Короче говоря, задача лаптизма не обучение
множеству мелких приемов поведения, а разъяснение немногих общих принципов
жизни, определяющих и оправдывающих практические правила поведения. В
конечном счете лаптизм мог бы быть сведен к немногим универсальным принципам,
из которых получалось бы все остальное. Но люди редко бывают способны выводить
даже очевидные следствия из данных предпосылок.
Другая особенность лаптизма состоит в том, что он рассчитан не на людей,
уходящих в себя, думающих только о себе и уклоняющихся от нормальной
общественной жизни, а на людей, живущих обычной жизнью в нашем обществе,
вынужденных или стремящихся ходить на работу, выполнять служебные обязанности,
пользоваться общественным транспортом, стоять в очередях, сидеть на собраниях,
заводить семью и друзей, короче говоря, погруженных целиком и полностью в
трясину жизни. Один из моих учеников определил эту особенность лаптизма в
шутливой форме так: как быть святым без отрыва от греховного производства. Но при
этом цель лаптизма — научиться жить в трясине нашего общества так, чтобы она в
нашем сознании и в наших переживаниях отошла на задний план, а на первый план
выступило бы нечто иное- наш особый мир со своими критериями оценок и
ценностей.
Создание такого мира во власти человека. Если хочешь жить в раю, создай его длясебя сам. Многие так и поступают, изобретая свой рай в меру своих возможностей.
Лаптизм есть один из способов для этого. От других способов он отличается тем, что
при желании им может овладеть всякий, причем для создания своего рая при этом не
требуется ничего другого, кроме внутренних сил самого человека.
Лаптизм охватывает все аспекты жизни человека. Полный эффект он дает лишь при
том условии, что человек выполняет весь комплекс ее рекомендаций. Эффект
получается и при выполнении отдельных элементов системы, но меньший и не такой
устойчивый. Например, есть особые упражнения для улучшения внешнего вида
человека. Но в улучшении внешности участвуют не только эти упражнения, но и
другие элементы поведения, на первый взгляд не имеющие никакого отношения к
внешности, в частности отказ от карьеристических и корыстных устремлений.
Наконец, лаптизм можно излагать и изучать в любом порядке, фрагментарно, с
перерывами, в любое время и в любой ситуации — он принципиально бессистемен. И
следовать ему можно так же. Это, подчеркиваю, не от недоработанности учения, а из
принципа, ибо мое учение имеет целью не вырвать человека из его привычного
образа жизни, а улучшить его жизнь в рамках выпавшего на его долю жизненного
пути.
Цель лаптизма — дать человеку средства защиты от отрицательных свойств своего
общества — от злобы, жестокости, равнодушия, цинизма, пошлости... Родился
лаптизм на самом дне человеческого общества, в житейской помойке. Он фактически
лишь облекает в поэтически-литературную форму то, что люди сами знают и делают и
без него.Душа
Я исхожу из факта существования души и не ищу ему научного объяснения. Это
некоторая данность, осознаваемая некоторыми людьми и очевидная им самим. Если
человек замечает в себе наличие души, ему не надо объяснять, что это такое. Если же
не замечает, ему не понять, что это такое, при любых объяснениях, подобно тому, как
слепому невозможно объяснить световые ощущения, а глухому звуковые. Душа есть
нечто подобное шестому чувству.
Если ты ощутил в себе душу, то есть испытал озарение, знай, что тебе судьбою дан
высший дар из всех мыслимых даров бытия. Обладание им и есть высшее счастье.
Береги этот дар, храни его в чистоте, упрочивай и обогащай своей последующей
подвижнической жизнью. Не меняй этот дар ни на что иное, ибо мена будет неравной
для тебя. Все остальное в сравнении с ним есть прах, есть суета сует. Сделай шаг по
пути, к которому зовет тебя необыкновенный дар, и ты сам убедишься в этом.
Некоторые считают это психическим заболеванием. Пусть так. Но это — такое
заболевание, которое превыше всякого здоровья.
Я отвергаю душу как некую идеальную и недоступную наблюдению субстанцию,
считая ее не менее данной реальностью, чем изучаемые наукой объекты. Душадоступна наблюдению. Ее ощущает сам обладающий ею человек, а для других она
проявляется в его поведении. Я также отвергаю душу как нечто отделяемое от тела и
способное существовать вне его и независимо от него. Душа есть способность тела,
есть состояние тела. Я тем самым хочу изменить сам подход к явлениям духовности,
навязанный нам традиционной философией с ее бессмысленным противостоянием
материального и идеального. Я утверждаю, что имеется некая интуитивная, данная в
опыте душа. Откуда она взялась — не наше дело. Попытки объяснить ее с некоей
исторической точки зрения обречены на провал, ибо при этом не обнаруживается
ничего по самим правилам историзма. Эта основа сама есть начало пути, не будучи
завершением чего-то иного. Она есть абсолютное начало. Она либо есть, либо ее нет.
Смертна ли душа? Тело смертно, но понятия смерти и бессмертия лишены смысла в
отношении души. Душа не есть нечто переживаемое во времени. Это есть некое
бескрайнее и нетекущее состояние. Условно это можно считать установкой на
вечность. Душа не ориентирована на время и его окончание.
Мое учение есть учение о душе, о душевном здоровье, о душевном поведении. Оно
дает определенный взгляд на душу и все, связанное с нею, а также совокупность
определенных правил поведения человека во всех мыслимых жизненно важных
ситуациях.
Душевность выражается в поступках людей. Существует душевная оценка поступков
людей, отличная от других форм оценки. Она осуществляется в терминах добра и зла.
С этой точки зрения душевность можно также рассматривать как способность
различать добро и зло, стремление делать добро и препятствовать злу, радоваться
добру и печалиться злу.
Состояние души (или душевное состояние человека) не есть дело медицины.
Душевные болезни не излечиваются лекарствами. Они излечиваются лишь еловом и
делом, — словом, воплощенным в деле, или делом, выраженным в слове. С этой точки
зрения душа есть единство слова и дела.Бог
Вопрос о существовании Бога не есть проблема для лаптизма. Бог здесь
допускается, но необязательно существование Бога допускается, хотя и не исключено.
Понятие Бога многосторонне и многозначно. Обозначаемое им существо допускается
для различных целей. Что это за существо? Это — существо, варьируемое в широких
пределах. Верхняя граница допущения — это абсолютное, существующее вечно и
независимо от чего бы то ни было, всемогущее и всеведущее существо. Нижняя
граница — допускается лишь мысль о нем. Внутри этих границ разные степени Бога.
Тут, например, в число атрибутов Бога могут быть включены существование,
способность все видеть, способность помогать и наказывать. Даже самое слабое
допущение Бога полезно для человека. Например, человек уже не ощущает себя
абсолютно одиноким. Обращаясь к Богу, человек мобилизует свои внутренние силыдля преодоления трудностей. Вера есть определенное душевное состояние человека.
Возможна такая ситуация, что человек верит в то, что Кто-то поможет ему в трудную
минуту, но не верит в то, что этот Кто-то существует на самом деле. Вера в Бога есть
способность человека приводить свою душу, а через нее и свое тело в состояние,
наиболее подходящее для данной обстановки. Вера не нуждается ни в объяснении,
ни в подтверждении, ни в обещании, ни в наказании, ни в страхе- ни в чем. Вера не
имеет никаких оснований вообще. Кто-то выдвинул формулу: верую, ибо это
абсурдно! Он был близок к истине, но еще не был в самой истине. Я иду до конца. Я
говорю: верую без всяких «ибо».Форма обращения к Богу
Вы обращаетесь к Кому-то и просите дать силы нести свои крест. Ни в коем случае
не просите Его избавить вас от этого креста, избавить вас от трудностей и сделать ваш
путь легким и приятным: все равно вам в этом никто не поможет. Никто. И вам Кто-то
не поможет тоже. Но сейчас меня интересует другой вопрос: почему надо обращаться
к кому-то вне вас, а не сосредоточиваться на самих себе? Вопрос принципиальный.
Суть дела тут в том, что мы все-таки европейцы, а не азиаты. Мы продукт западной,
христианской цивилизации — цивилизации, исходящей из молчаливого допущения в
каждом человеке некоей субстанции «Я», которую иногда называют душой (что
ошибочно). Мы с вами суть «Я» от рождения и в ряде поколений. Нам нет
необходимости сосредоточиваться на себе, производя на время некое подобие «Я»
(как это делают на Востоке), — оно в нас и без этого есть. Оно само прет из нас вовне.
Нам нужны внешние опоры, дабы образумить свое внутреннее «Я». В обращении к
внешнему существу для нас имеются многие преимущества в сравнении с
самососредоточением. Например, фактор времени и условия. Для
самососредоточения нужны спокойная, сравнительно комфортабельная обстановка и
долгие часы времени. Для внешнего обращения бывает достаточно считанных минут.
И делать это вы можете в любом месте, в любых условиях. Стоите вы, например, в
длинной очереди. Ноги от усталости подкашиваются. Черное отупение и безысходное
отчаяние овладевают всем вашим существом. Кажется, больше нет мочи вынести это.
Вспомните про ту самую борьбу и произнесите ее про себя раз пять: «Боже, дай мне
силы выстоять в этой проклятой очереди до конца!» Уверяю вас, поможет. У вас даже
появится чувство юмора к своему в общем-то (с точки зрения мировой истории)
комичному состоянию. Или сидите вы на занудном, нескончаемом партийном
собрании... Один из моих пациентов — лектор общества «Знание», специалист по
антирелигиозной пропаганде, — читая свои одуряюще скучные лекции, каждые пять
минут твердит (по моему совету): «Боже, дай мне силы дочитать эту галиматью до
конца и не свалиться с трибуны!» Молитва действует безотказно вот уже три года
подрядАтрибуты Бога
Бог обладает такими свойствами, которые мы сами ему приписываем, принимая
неявное определение слова «Бог», и которые можно логически вывести из этих
дефинитивных свойств. Если мы, например, допускаем Бога как существо, которому
становятся известны все наши поступки и помыслы, то Бог согласно этому неявному
определению слова «Бог» является всеведущим в отношении нас. Если мы допускаем
Бога как существо, карающее за зло и награждающее за добродетель, то Бог обладает
именно такими способностями. Люди, как правило, не понимают логическую природу
таких операций и принимают Бога как существо, обладающее некоторыми
свойствами независимо от самих людей.
Поясню логическую природу языковых выражений, употребляемых в отношении к
Богу. Например, говорят: все в воле Божией, все во власти Бога. И понимают эти
выражения обычно буквально: будто Бог обладает волей наподобие человека и имеет
власть наподобие начальников, генералов, вождей, диктаторов, царей. Бог никого не
принуждает к тем или иным поступкам и вообще не имеет власти над людьми и
силами природы. Употребляя упомянутые выражения, люди фактически описывают
тем самым свое понимание сложившейся ситуации и свое отношение к ней. Это,
например, может быть такое положение, когда ход событий не зависит от самих
людей, люди бессильны изменить его, отчаялись изменить его в желаемом
направлении. При этом они выражают некоторую веру в то и надежду на то, что кто-то
все-таки поможет им, что-то изменится в их пользу. И так обстоит дело с прочими
случаями.
Из сказанного никак не следует, что сами феномены, обозначаемые такими
языковыми выражениями, лишены смысла. С употреблением их связаны вера и
надежда, которые облегчают людям страдания и мобилизуют их силы на преодоление
и переживание трудностей, неприятностей, бедствий. Очевидно, что вера в силы Бога
(религиозность) помогает человеку в решении таких и только таких его проблем,
решение которых зависит целиком и полностью от самого данного человека.
Например, если вас осудили на казнь, лаптизм не поможет вам избежать ее, если вас
ведут на казнь. Он может вам помочь лишь мужественно, достойно звания человека
встретить ее. А это не так уж мало.
Рассматриваемая вера (лаптизм как религиозность), предполагает, что человек не
эксплуатирует при решении своей проблемы других людей, все делает сам.
Например, если вам представился случай подсунуть вместо себя для казни другого
человека, это будет не лаптистски-религиозное решение вашей проблемы. Лаптизм
(религиозность) помогает человеку лишь при условии абсолютной нравственности
его поведения при решении его проблемы, — вот что тут главное! Можно обмануть
друзей, врагов, коллег, власть, общество. Но нельзя преднамеренно обмануть самого
себя — имейте это в виду. Можно впасть в самообман. Но это — другое. Самообман —нечто независимое от человека. Преднамеренный обман самого себя означает, что
человек отдает себе отчет в своих поступках и знает им цену. Механизм
религиозности устроен сам по себе так, что всякое отступление от нравственности
убивает его. Ему нужно вверять себя с абсолютной искренностью, беззаветно,
целиком и полностью. Когда хранители христианской религии говорят, что Бога
обмануть нельзя, они в такой форме выражают то, что наш естественный механизм
религиозности работает лишь при условии абсолютной искренности и
нравственности.Что такое «Я»
Мы на ничтожно краткое мгновение возникаем в жизни из Небытия и навечно
исчезаем в нем. И самое поразительное в этом чуде нашего кратковременного Бытия
есть наше «Я».
Философы и ученые исходят из допущения, что в людях существует некое
природное или социальное «Я», существует объективно, то есть в том же смысле, в
каком существуют горы, моря, планеты, деревья, животные... Не в смысле
материального бытия, а именно объективно. Философы и ученые стремятся познать
это «Я» по тем же правилам, по каким они стремятся открыть строение атомов,
молекул, хромосом. Независимо от них якобы существует «Я», и задача их изучать его
как данность. Они видят задачу свою лишь в том, чтобы познать некоего данного
«Человека», «человеческую натуру», «человеческую психологию (или психику)». На
самом деле в природе и обществе не существует никакого объективного «Я», ибо «Я»
есть то, что каждый из нас изобретает по своей воле и в силу своих способностей. А
некое более или менее общее (типичное) «Я» есть лишь результат того, что условия
изобретения «Я» у различных людей сходны.
То, что считается психологией (психикой) человека, не открывается как нечто
изначально данное, а изобретается. Открывается лишь биология, лишь физиология.
Психология есть явление культуры, а не природы. Проблема человеческого «Я» в
таком понимании совпадает с проблемой «Как жить?». Как ты живешь, таково и твое
«Я». Ты можешь хорошо жить и иметь хорошее «Я». Ты можешь плохо жить и иметь
плохое «Я». Но не бывает так, что человек плохо живет, но имеет хорошее «Я», или
хорошо живет, но имеет плохое «Я». Ты можешь стремиться иметь хорошее «Я», но,
не умея достичь его, совершишь ошибки и плохие деяния. И тогда твое «Я» будет
уродом с отдельными хорошими чертами. Короче говоря, учение о «Я» есть учение о
житии, «Я» есть учение о житии.
А раз законы человеческой психологии (законы «Я») не открываются в природе, а
изобретаются самими людьми, то открывается возможность изобрести такую
психологию, чтобы мир выглядел для тебя иначе, распространить ее среди людей
(научить людей изобретать в себе такое «Я») и сделать иную жизнь бессмысленной.
Если мы не можем изменить обстоятельства, то мы — можем изменить самих себятак, что обстоятельства потеряют смысл и окажутся за пределами нашего
человеческого бытия, — вот коренная моя идея.
Но чтобы различные общие элементы человеческого «Я» образовали нечто целое в
тебе самом и стали твоим индивидуальным (неповторимым) «Я», чтобы ты обрел
власть над этим «Я» и смог творить его по своему идеалу, для этого-то и требуется то
неуловимое и не определимое по правилам образования понятий начало, которое я
именую Душой. Одно дело — осознавать себя в качестве определенного «Я», на что
способны все нормальные люди, и другое дело владеть своим «Я» и творить его, на
что способны не многие.
Итак, то, что называют психологией человека, есть явление историческое, а не
извечно и на века присущее человеку. Я не хочу этим сказать, что в человеке раньше
не происходило ничего похожего на эту «психологию» и не будет происходить потом
(уже не происходит для многих сейчас). Я хочу лишь сказать, что в человеке есть
нечто такое, что лишь в определенных исторических условиях приняло форму
психологии. Это «нечто» присуще разным людям и в разные времена в различной
степени. И в то время, когда оно приняло форму психологии, это происходило не для
всех и неодинаково для тех, с кем это происходило. Что из себя представляет это
«нечто», в каких именно условиях оно приняло форму психологии и в чем
заключается эта психологическая его форма — вот задача для размышлений.
Ответьте на эти вопросы, и вы поймете многие явления в современной жизни и
культуре, в том числе увлечение масс людей спортивными зрелищами, джазовой
музыкой, приключенческой и детективной литературой, порнографией. В том числе
вы поймете и феномен массовых репрессий и убийств недавнего прошлого,
бесчисленные случаи терроризма и насилия наших дней.
То, что наука свалила в одну кучу и рассматривает как некую психологию, следует
расчленить по крайней мере на такие элементы: 1) социальный расчет и связанные с
ним переживания (желание успеха, ожидание результата, страх потери, зависть и
прочее); 2) условия, в рамках которых указанное в первом пункте переживается в
системе социальных запретов и ограничений (то есть в условиях действия религии,
морали, общественного мнения, правового самосознания). Субъективное
переживание всего того, что связано с социальным расчетом, в условиях табу,
изобретенных цивилизацией, и породило то, что стало восприниматься как некая от
природы присущая людям психология. В нашем обществе рухнули все табу
цивилизации. В результате вообще исчезла человеческая психология в строгом
смысле слова, осталось лишь физиологическое переживание ситуаций социального
расчета. Так что задача состоит не столько в том, чтобы изменить психологию людей,
сколько в том, чтобы изобрести ограничения, в которых она может возникнуть.
— Во всем, — говорит Антипод, — есть свои объективные закономерности. Даже в
исключениях есть законы исключений и законы, по которым они случаются. Даже в
хаосе есть объективные законы. Возьми большое число явлений и определи, что ты
будешь называть хаотическим состоянием для них. И я тебе докажу, что нужно
следовать определенным законам, чтобы такое хаотическое состояние получить. Естьвсеобщие законы, которые распространяются и на явления человеческой жизни, в
том числе на психологические и духовные. Вот тебе несколько примеров. Если один
человек причиняет зло другому человеку (например, обманывает его), то по закону
психологической самозащиты он вырабатывает в себе негативные эмоции по
отношению к своей жертве, ищет дефекты в ее поведении, чтобы обвинить жертву и
оправдать себя. Если человеку причинил зло другой человек, то, чтобы облегчить
свои страдания, он стремится отплатить этому другому человеку той же монетой.
Хватит?
— Хватит, — говорю я, — Но ты уверен в том, что эти твои «объективные законы» не
являются изобретениями человека?
— Есть факты, — отвечает он, — которые...
— Верно, — соглашаюсь я, — но ведь и современные культурные растения
выведены человеком из диких видов, что не отвергает того, что они изобретены
людьми. То же с законами психологии. К тому же все изобретенное человеком тоже
объективно. Ты просто переводишь разговор в другой план, а не опровергаешь мои
утверждения.
— Пойми, — говорит он, — в реальном человеке одновременно сочетается все. Он
любит, ненавидя. Ненавидит, любя. Предает, давая клятву верности. Отзывчив и
непроницаем в том же самом чувстве. Способен на самопожертвование, но способен
и на жертвование другими. Подл и благороден.
— Но что делает людей хорошими или плохими, подлыми или благородными,
добрыми или злыми? — спрашиваю я. — Не идеология же. Идеология как раз
оправдывает и развивает в людях эту гибкость, как ты сам выражаешься.
— Верно, — говорит он, — в мире все усложняется. Усложняется и духовный мир
человека. Лишь идеология способна упорядочить внутренний сложный и хаотичный
мир человека.
— Усложняется внешний мир человека, — говорю я, — его взаимоотношения с
людьми. Но внутренне человек опустошается. Он избавляется от сложных внутренних
механизмов духовности, дабы лучше эксплуатировать свою социальную среду.
И в таком духе мы спорим часами, не приходя ни к какому соглашению и ни к какой
ясности. Совершенно неожиданно меня поддержал Писатель:Мысль писателя
— Я перечитываю Толстого, — говорит Писатель. — Удивительное дело: старый
мужчина очень тонко и точно описывает психологию молоденькой девочки, зрелой
светской женщины, проститутки. А секрет-то прост: никакой принципиальной
разницы между молоденькой девочкой, светской дамой, проституткой и старым
мужчиной нет. Люди все в общем и целом одинаковы. По крайней мере
потенциально. Различия есть, конечно. Но не они определяют их психологию, вернее,
они влияют на психологию. Но не непосредственно. Эти различия влияют на тесоциальные роли, которые навязываются людям или которые избираются людьми. И
вот эти роли определяют психологию. Каждому типу роли соответствует свой тип
психологии. Так называемые гениальные писатели чаще бессознательно и редко
сознательно описывают именно логически возможные социальные роли, описывая
психологию, соответствующую им. Описание психологии становится литературным
приемом описания социальной роли, которую в принципе может сыграть любой
человек, если отвлечься от его физических особенностей. Вот почему «гениальный»
писатель способен «перевоплотиться» во что угодно: в грудного младенца, в лошадь,
в собаку, в проститутку, в солдата, в клопа.Мечта и реальность
Разговариваю с дочерью Писателя, а мечтаю о Богине. Вторая — светлая мечта,
первая — мрачная реальность. Намерения Дочери в отношении меня не оставляют
сомнений. И я сам, кажется, готов упасть в эту яму, — воплощением добродетели по
законам реальной жизни становится порок. Антипод, выходит, прав.
Дочь — существо образованное и утонченно-интеллигентное. Начинает она свою
атаку на меня издалека. Она задала мне тот же вопрос, что и отец. Я ответил так же. И
ее реакция была такой же: «Не люблю, когда подглядывают за мной, сказала она, —
Выходит, твой Бог будет подглядывать, что я делаю в постели? И на работе тоже?
Избави Боже! Тогда житья не будет».Хаос мыслей
Но ведь можно рассуждать и так. Психологи объясняют конфликты в группах некоей
психологической несовместимостью. Но такого явления просто не существует.
Подберите самых, казалось бы, психологически совместимых людей и понаблюдайте
за ними: конфликты все равно возникнут. Ибо дело не в психологии, а в социологии,
вернее, в социальной психологии. Уже в группе из двух человек действуют
социальные законы. Причем в силу недостаточности людей для нормального
коллектива эти законы могут сработать особенно остро. Тут порою самые различные
социальные отношения спрессовываются в одно, и люди сами не отдают отчета в том,
что творят. Между прочим, требуется достаточно большое число людей в коллективе,
чтобы можно было осуществить «психологическую» совместимость хотя бы двух
индивидов. Увеличение размеров группы необходимо для решения социально
психологических проблем. Но это увеличение группы порождает чисто социальные
явления (сложная структура группы, разделение функций, неравенство) —
неопровержимый показатель того, что социальная психология есть лишь
«спрессованная» социальность.
А что такое «социальность»? Почему люди не властны над своими же социальнымизаконами? Да потому, что это такие правила поведения и переживания людей,
которые обеспечивают им наилучшее приспособление к социальным условиям
существования, без соблюдения которых людям хуже, плохо или они погибают
совсем. Люди стремятся сами соблюдать эти правила. Эти законы неподвластны
людям лишь постольку, поскольку люди не хотят над ними властвовать, хотят,
наоборот, подчиняться им. Таким образом, круг замыкается, и сама социальность
находит основу в своих, казалось бы, следствиях.Человеческое
В психологии масс людей есть нечто, неподвластное их воле, и есть нечто,
исходящее из самих людей, из их воли и сознания. Тут человек свободен выбирать и
принимать решения. Человеческие проблемы суть проблемы в рамках свободы
выбора и свободы решений. Надо установить, в чем мы свободны и в чем нет. За
рамками нашей свободы лежат проблемы биологические, социальные, политические
и прочие. Таким образом, установив рамки нашей свободы, мы установим, в чем
именно мы суть люди, а не просто социобиологические существа. И в этих рамках мы
должны искать решение волнующих нас проблем.
Есть общезначимые предпосылки для рассуждений на эту тему. Вот, к примеру,
некоторые из них. Число человеческих проблем ограничено и не очень-то велико. Их
можно все пересчитать. Причем это число, а также степень важности проблем не
зависят от того, состоит общество из двух, десяти, ста или нескольких сотен
миллионов человек. Причем эта независимость сохраняется в определенных
пределах. Если число людей в обществе превысит некоторый максимум или снизится
ниже некоторого минимума, человеческие проблемы немедленно исчезают, и их
место занимают проблемы иного рода — биологические или механико
социологические.
Число и тип личностей в обществе ограничены числом и типом упомянутых
проблем. Оно одинаково для общества в десять миллионов и в миллиард.
Увеличение числа людей снижает ценность отдельного человека, но не увеличивает
число различных типов личностей и их значительность. По крайней мере не
увеличивает. А возможно, и сокращает. Мир знает множество примеров, когда главы
великих держав являются ничтожествами, а культура этих держав представлена
пигмеями. Прогресс науки, техники, медицины и прочих явлений цивилизации не
влияет существенным образом на прогресс отношений человека к себе, к другим
людям, к обществу. Человек в массе имеет дело с продуктами современного общества
(автомашинами, самолетами, холодильниками, телевизорами и т. п.) как с
естественной средой бытия.
Масштабы человеческих проблем не зависят от внешних качеств людей.
Низкорослые страдают и радуются так же, как высокие. Трагедия любви одинакова как
для Отелло и Дездемоны, так и для Ваньки и Катьки с соседнего двора, Ванька убилКатьку из ревности обыкновенной отверткой. Что это за человеческие проблемы,
конкретнее говоря? Это проблемы средств самозащиты людей от самих себя, от
других людей, от групп и организаций, причем в рамках свободы человеческих
поступков. А средства самозащиты зависят от того, от кого и от чего надо защищаться.
Взгляните на себя! Поразитесь тому, какие опасные и отвратительные чудовища вы
суть на самом деле, причем без принуждения, а по доброй воле и по желанию.
Признайтесь себе в этом и подумайте о самообороне. И знайте: ничто и никто не
способен защитить человека от человека, кроме самого человека. Пока ты сам не
примешь решения обуздать сидящую в тебе самом гнусную тварь. Не ищи вокруг
себя ангелов.О смысле жизни
Сколько было сказано слов о смысле жизни! И все они лишены какого бы то ни было
смысла. Почему? По очень простой причине: многие говорили о смысле жизни, но
никто не определял само понятие «смысл жизни». А как можно исследовать
обозначаемое данным выражением явление, если неизвестно, что именно
обозначает это выражение?! Как можно рассуждать о смысле жизни, если
рассуждающие не знают, каков смысл самого выражения «смысл жизни», что именно
обозначает это выражение?!
Подчеркиваю: чтобы разрешить некую проблему смысла жизни, надо сначала
установить смысл (значение) самого выражения «смысл жизни». И тогда, может быть,
отпадет сама проблема как банальная или пустая. А может быть, окажется
неразрешимой. Кто знает? Вот и займемся сначала выяснением смысла выражения
«смысл жизни».
Вот предпосылки для этого. Имеется в виду жизнь человека. А жизнь человека есть
совокупность действий или поступков, которые он совершает в то или иное время и в
той или иной области пространства. А всякое действие (поступок) характеризуется
определенными результатами, последствиями, целями, желаниями, мотивами,
причинами. Вот по этим свойствам действий людей люди сами приписывают
человеческой жизни определенную ценность, дают ей определенную оценку.
Исторически в каждой человеческой общности вырабатываются более или менее
определенные критерии такой оценки человеческой жизни, критерии приписывания
ей той или иной ценности. Эти критерии в той или иной мере и форме сообщаются
новым поколениям в процессе их воспитания и образования. Происходит это как
сложный исторический процесс, с конфликтами, с крушениями, переворотами. Но
общество все же тяготеет к выработке более или менее устойчивых критериев оценки
человеческой жизни. И такие критерии принимаются людьми во внимание заранее,
еще в начале жизненного пути, во всяком случае, еще до того, как жизнь закончена и
еще есть какой-то резерв сил и времени. Выражение «смысл жизни» и обозначает это
отношение людей к их собственной жизни и к жизни других людей, оценкучеловеческой жизни по некоторым общественно значимым критериям.
Проблема смысла жизни не есть нечто однозначное. Есть индивидуальная
проблема оценки человеком своей собственной жизни и намерений. И есть общая
проблема — проблема критериев оценки и отношения к ним, отрицания или
принятия их, замены одних критериев другими. Несмотря на огромное число
различных случаев возникновения и решения таких проблем, все они имеют
некоторые общие основания. Вот в отыскании и описании этих оснований и скрыта
суть дела, которая так или иначе волнует людей, но о которой они не хотят или не
могут по тем или иным причинам говорить откровенно.
Что же это за основания? Есть общеизвестные и общечеловеческие жизненные
блага — средства и условия существования, средства развлечения, здоровья, защиты,
есть гарантии всего этого. Стремление людей к лучшим условиям и способам
существования, стремление занять в обществе наилучшее положение для этого — в
массе людей это нормальное явление, это есть условие человеческой жизни вообще.
Но есть также общественно значимые способы, какими люди добывают жизненные
блага в общественной среде, какими они приобретают для себя доступный по их
силам, способностям и положению кусок этих благ. Эта опосредованность отношения
людей к жизненным благам способом их добывания и порождает проблемы, над
которыми ломают голову и страдают столько людей. Для них этот посредник
приобретает самодовлеющее значение, становится доминирующим, затемняет собою
то, что он опосредует. Потому и получается так, что, например, музыка и сочинение
стихов субъективно становятся самоцелью для отдельных людей, хотя объективно
они суть лишь средства добывания жизненных благ и занятия наивыгоднейшей
жизненной позиции. Если бы ковыряние в носу приобрело такую же престижную
ценность, как игра в шахматы, игра на скрипке или занятие теоретической физикой,
то и тут появились бы индивиды, считающие делом своей жизни развитие техники
ковыряния в носу и предающиеся этой творческой деятельности с самозабвением.
Перед человеком открываются два пути, практически решающие его проблему
смысла жизни: либо окунуться в борьбу за жизненные блага по законам данного
общества, либо уклониться от этой борьбы. Есть разные способы уклонения. Не все
они равноценны. Наибольшее значение имеют такие, которые приносят
удовлетворение и дают оправдание вашему уклонению от борьбы. К их числу
относится учение, которое я проповедую вам.Мечта и реальность
Я не мог уснуть. Тосковал о моей Богине. Говорил ей вслух прекрасные слова. Я
умолял ее явиться мне хотя бы во сне.
— Я здесь наяву, — услышал я голос Дочери. — Подвинься!
И я забыл про Богиню.
Тела, как смертные враги,Сцепились в исступленье.
И кажется ночной угар,
Как клятвопреступленье.Отношение к жизни
Главное в жизни — не воспоминание о прошлом и не ожидание будущего, а данная
минута — актуальное ощущение жизни в данный момент. Прошлое есть лишь
постольку, поскольку есть данный момент. Будущее есть лишь воображаемое
настоящее и применение к себе чужого жизненного опыта. Живи сейчас, каждую
данную минуту. Учись ценить настоящее. Почаще вспоминай о том, что ты живешь
именно в эту минуту. Вспомнив о том, что ты сейчас жив, удивись самому факту
жизни, оглянись вокруг и удивись чуду бытия. Это очень просто: опомнись вдруг,
скажи себе, что ты — жив и что это — чудо, что ты — человек, а не червяк, что ты
осознаешь свое «я». Чем чаще ты это будешь делать, тем длиннее будет твоя жизнь.
Чем дольше ты будешь удерживать в себе это состояние осознания факта жизни и
удивления бытием, тем глубже и богаче будет твоя жизнь. Длина ощущения жизни
зависит не от количества прожитых лет, а от доли продолжительности моментов
ощущения настоящего в физической протяженности времени. Богатство ощущения
жизни зависит не от обилия и разнообразия событий, а от силы моментов
переживания любого настоящего момента жизни, и в том числе бессобытийного. Но
такому отношению к жизни надо учиться. Его надо постоянно поддерживать в себе,
нужно постоянно тренироваться в нем. Такое отношение к жизни есть признак
высокого развития духовности (или душевности) человека, а все
высокоорганизованное нуждается в усилии и заботе. Наполнение жизни внешними
событиями, воспоминания прошлого и планы на будущее суть показатели низкого
уровня организации духовности человека. Это все входит в людей само собой, без
усилий. Не нужно проявлять никакой заботы, чтобы сберечь это. Это есть
естественное падение вниз, тогда как отношение к жизни, о котором я говорил
вначале, есть карабканье вверх, есть стремление к полету. Оно труднее. Но и награда
за него выше.О материальном благополучии
Я отвергаю стремление к материальному благополучию, но я не настаиваю на
отказе от него. Современное общество в изобилии рождает соблазны. Но оно
одновременно создает возможности довольствоваться малым. Оно создает
возможность иметь все, не имея ничего.
Лучше не иметь, чем терять. Надо суметь жизнь построить так, чтобы иметь, не
имея. Значит, надо установить, обладание чем означает одновременно отсутствиеего. Надо установить, в чем можно свести потребности к минимуму и в чем развить
до максимума. Причем с минимальными затратами, и максимальным успехом. Учись
терять. Учись оправдывать свою потерю и находить ей компенсацию. Не приобретай
того, без чего можно обойтись.
Этот раздел моего учения пользуется особым успехом, ибо я излагаю его не в общей
форме, а на конкретных фактах жизни людей, с которыми я имею дело. Этот раздел
очень практичен. Я хожу со своими учениками по магазинам и учу их самым
обычным вещам. Человек, например, хочет купить шкаф за двести рублей. Я его
убеждаю купить за сто. Причем человек сам убеждается, что более дешевый шкаф
красивее выглядит в его квартире и удобнее в эксплуатации. Я советую покупать одни
книги и не покупать другие, смотреть одни фильмы и не смотреть другие. Я учу, как
очищать от ненужного хлама жилища- от старой ненужной мебели, неносимой
одежды, нечитаемых книг. Я учу, как минимизировать свой гардероб, как дешевле
всего и здоровее всего питаться в наших условиях. Однажды у меня даже
образовалась целая группа из двадцати домашних хозяек, и я им преподал
двухнедельный курс наиболее разумного домоводства в наших условиях. 06 этой
группе узнали власти. Группу запретили, а курсы домоводства создали официально
при нескольких клубах. Но они не имели успеха и вскоре перестали существовать. Со
мной встретился человек, руководивший этим делом. Пытался узнать мои «секреты».
Я сказал ему, что секрет очень прост: моя система домоводства есть лишь кусочек
моей общей системы жития.
— Ясно, — сказал сей чиновник. — Вы опасный человек!О славе
Тот памятник при жизни требует по чину,
А я, наоборот, вступаю с этим в спор.
Дорогу новому почину
Я предлагаю с неких пор.
Я так живу, чтобы, когда закрою веки,
Осталось все, как будто я не жил.
Пусть в память людям врежется навеки
Тот факт, что я забвенье заслужил.Об успехе
— Всякий успех в делах, — сказал Екклезиаст, — производит взаимную между
людьми завистьЕще о благополучии
Я не против сытости и благополучия. Я — «за». Но я знаю, что для массы людей это
достижимо лишь на короткое время. А когда это становится привычным образом
жизни, то наступает деградация Человека в качестве Человека. Сытость величайшая
опасность для человечества. Постоянная сытость есть пресыщение. Человек должен
иногда насыщаться, но не быть постоянно в состоянии сытости. Сытость
(благополучие вообще) должна быть праздником для человека.
То же самое имеет силу для страны в целом. Не постоянное благополучие, а
периоды трудностей, сменяемые короткими периодами благополучия — вот
нормальное состояние общества. Сытый человек — страшное существо, а
пресытившийся — кошмарное.Мечта и реалыность
— Теперь мои ночи делятся на две части: первые пять минут я думаю о Богине,
вторые семь часов окунаюсь в любовный кошмар с Дочерью. В перерывах мы ведем
умные разговоры.
— Ладно, — говорит она, — пусть я стану добродетельной. А какая награда за это?
— Добродетель, — говорю я, — сама по себе есть награда за себя.
— Чушь, — говорит она, — награда за что-то всегда должна отличаться от того, за
что ее дают. Подай лучше бутылку!..
— Ладно, — говорит она в следующем перерыве, — пусть я порочна. Но мои пороки
всеобщи. Формально я хороший работник, примерная комсомолка. В партию
вступать буду. Кто и как меня накажет за мои пороки?
— Порок, — говорю я, — сам по себе есть наказание за самого себя.
— Чушь, — говорит она, — наказание за что-то всегда есть нечто, отличное от того,
за что следует наказывать. Подай лучше бутылку!..
— Главное, — говорит она, — получать от всего удовольствие.
— Чушь, — говорю я, — Период удовольствия краток. Разочарование после него
продолжительно. И знай: кто может наслаждаться без Него?! Это не мои слова, а
Екклезиаста.
— Кто Он? — спросила она.
— Ты имеешь в виду Екклезиаста? — переспросил я.
— Нет, — сказала она, — я имею в виду именно Его.
Я не ответил на ее коренной вопрос: я забыл, кто Он.Удовольствия
Стремление к удовольствиям (к наслаждению) есть характерная болезнь нашего
времени. Она подобна алкоголизму и наркомании. Если человек встал на этот путь и
прошел по нему хотя бы небольшой отрезок, излечить его практически уже
невозможно. Причем в наше время это стремление принимает уродливые,
извращенные формы — людям навязывается в качестве наслаждения то, что
противоречит их натуре, то есть ложное наслаждение. Это — мощное средство
манипулирования людьми. Сумей устоять против этой эпидемии, и ты поймешь, в
чем состоит истинное наслаждение жизнью, — в самом факте жизни. А для этого
нужны простота, ясность, умеренность, душевное здоровье, короче говоря, самые
простые, но теперь самые труднодоступные феномены жизни.
Для подавляющего большинства нашего населения убогий быт и дефицит всего
того, что приносит удовольствия, даны на века. Надо думать о том, как к этому
приспособиться, чем это компенсировать. Единственное средство для этого, если
исключить борьбу за жизненные блага как цель жизни, — развить религиозное
отношение к реальности, развить духовный мир и культуру духовного общения.
Верно, что человек стремится к счастью. Нет счастья без способности к
самоограничению и без самоконтроля. Ограничивая и сдерживая себя в обычном
житейском разрезе бытия, ты поворачиваешь свое «я» в иной разрез, в котором лишь
можешь испытать счастье. Без этого возможна лишь мимолетная и кратковременная
иллюзия счастья. Удовлетворение есть результат победы над обстоятельствами.
Счастье же есть результат победы над самим собой.Ты и другие
Сохраняй личное достоинство. Держи людей на дистанции. Сохраняй
независимость поведения. Относись ко всем с уважением. Будь терпим к чужим
убеждениям и слабостям. Не унижайся, не холуйствуй, не подхалимничай, чего бы это
ни стоило. Не смотри ни на кого свысока, если даже человек ничтожен и заслужил
презрения. Воздай каждому должное. Гения назови гением. Героя назови героем. Не
возвеличивай ничтожество. С карьеристами, интриганами, доносчиками,
клеветниками, трусами и прочими плохими людьми не будь близок. Из общества
плохих людей уйди. Обсуждай, но не спорь. Беседуй, но не разглагольствуй.
Разъясняй, но не агитируй. Если не спрашивают, не отвечай. Не отвечай больше того
что спрашивают. Не привлекай к себе внимания. Если можешь обойтись без чужой
помощи, обойдись. Свою помощь не навязывай. Не заводи слишком интимных
отношений с людьми. Не лезь к другим в душу, но и не пускай никого в свою. Обещай,
если уверен, что сдержишь обещание. Пообещав, сдержи обещание любой ценой. Не
обманывай. Не хитри. Не интригуй. Не поучай. Не злорадствуй. В борьбе предоставь
противнику все преимущества.
Не насилуй других. Насилие над другими не есть признак воли. Лишь насилие надсобой есть воля. Но не позволяй другим насиловать тебя. Сопротивляйся
превосходящей силе любыми доступными средствами.
Вини во всем себя. Если у тебя выросли жестокосердные дети — ты воспитал их
такими. Если тебя предал друг — ты виноват, что доверился ему. Если тебе изменила
жена — ты виноват, что дал ей возможность измены. Если тебя угнетает власть — ты
виноват, что внес свою долю в ее мощь.
Не действуй от имени и во имя других. Думай о последствиях своих действий для
других — ты за них (за последствия) в ответе. Благие намерения не оправдывают
плохих последствий твоих действий, хорошие последствия не оправдывают дурных
намерений.
Тело съедают незримые бактерии. Душу съедают мелкие заботы и переживания. Не
допускай, чтобы мелочи жизни овладели твоей душой.
Никогда не рассчитывай на то, что люди оценят твои поступки объективно такой
«объективной» оценки вообще нет. То, что мы считаем объективной оценкой, есть то,
как нам самим хотелось бы, чтобы люди оценили наши поступки. Мотивы твоих
поступков не совпадают с тем, какие мотивы припишут им другие. Твои мотивы сами
меняются со временем, а часто многосторонни и противоречивы. Ты сам невольно
ищешь подходящие обоснования своим поступкам и даже оправдания их. Люди
смотрят на твое поведение с точки зрения своих интересов и в системе своего
миропонимания. Люди различны. Один и тот же поступок есть зло для одних и добро
для других. Более того, при оценке поступков людей даже истина фактов достижима
лишь иногда и лишь частично. Ты живешь, не понятый другими, и умрешь
непонятым. Это общий закон. Только тот, кто не претендует на некое объективное
понимание своего поведения другими, живет достойно человека. Смерть и забвение
исправляют все «несправедливости» в этом отношении. Добавь ко всему прочему
умышленную ложь и клевету, а также стремление людей идеализировать избранные
личности. Помни: ты есть единственный и высший «объективный» судья своего
поведения, ибо оно есть твое поведение, и ты волен судить его по своему
усмотрению.Об обмане
«Ври, да знай меру», гласит народная мудрость. «Не пойман — не вор». Все это
верно. Но человеческую душу разрушают не столько явные, сколько тайные и
скрытые проступки. «Все тайное становится явным» — это не следует понимать
буквально. Это надо понимать: тайное зло так или иначе, рано или поздно отплатит
за себя. Поступки, в которых не раскаиваются, убивают душу. Не случайно люди в свое
время выдумали исповедь и покаяние. Конечно, можно прожить и без этого. Но
качество жизни будет иное. Где лучше купаться — в чистом и ясном источнике или в
грязной и вонючей луже? Верно, кое-кто предпочитает второе. Свиньи, напримерМечта и реальность
На сей раз мы обсуждали достоинства и недостатки моногамии и промискуитета
(полигамии). Она сказала, что пару раз принимала участие в групповом сексе, и
предложила мне принять участие в таком деле вместе с ней.
— А почему ты сейчас туда не ходишь? — спросил я.
— Очень уж противно, — сказала она. — Хочется любить одного. Хочется быть
любимой кем-то и быть для него единственной, неповторимой, незаменимой.
Богиней для него хочется быть. Хочешь, я буду твоей Богиней?
— Это место уже занято, — ответил я.
— У тебя в городе любовница? — спросила она.
— Нет, — сказал я, — Богиня не может быть любовницей, а любовница не может
быть Богиней. Я с ней ни разу не разговаривал даже.
— Как это ску-у-учно! — сказала она, — Подай лучше бутылку! А то от тоски
повеситься можно.Отношение к врагу
Тебя в лицо ударил враг?
Не трать в сомненье время даром.
Ответь ему двойным ударом,
Иначе будешь сам дурак.
Так было сказано в «Евангелии для Ивана» об отношении к врагу. Но этот постулат
не выражает всего богатства лаптизма в этом отношении. Вот некоторые его другие
аспекты.
— Возлюби врага своего, — учил Христос.
— Цени врага своего, — говорю я, — ибо с исчезновением врага твоего наступает
душевная пустота. Твоя победа над врагом есть и твое поражение. Цени минуту, когда
у тебя есть враг и когда он еще не способен победить тебя или ты его. Если у тебя есть
враг, ты есть хотя бы немного человек, Личность. Чем больше врагов у тебя, тем
крупнее ты как личность. Если у тебя нет врагов, ты — ничто. Но... презирай врагов
своих. Делай вид, что они для тебя не существуют. Игнорируй их — они не достойны
твоей борьбы с ними. Ни в коем случае не люби их — этого они тем более не
достойны. Избегай быть жертвой твоих врагов и избегай того, чтобы они были
твоими жертвами. Не персонифицируй своих врагов. Считаешь ли ты комаров и мух,
кусающих тебя, врагами? А гнилостные бактерии и черви?.. А они ведь уничтожают
тебя! Отнесись к врагам, как к комарам и мухам, как к гнилостным бактериям и
могильным червямТы и общество
Будь добросовестным работником. Будь во всем профессионалом. Будь на высоте
культуры своего времени. Это дает какую-то защиту и внутреннее ощущение правоты.
Что касается прочих объединений и коллективных действий — уклоняйся. Не вступай
в партии, секты, союзы. Не присоединяйся ни к каким коллективным акциям. Если
участие в них неизбежно, участвуй в них как автономная единица, не поддавайся
настроениям и идеологии толпы, действуй в силу личных убеждений. Делай это как
свое личное дело, а не как дело других.
И одновременно я проповедую идеи, которые для примера уже приводил в
«Евангелии». Как это совместить? Оказывается, можно. Я лично был хорошим
учеником, хорошим студентом, хорошим специалистом. Меня выгнали с работы за
другое. Я и в качестве шарлатана (то есть учителя Праведности и Бога) стараюсь быть
добросовестным. Важно не то, как ты трудишься, а то, как ты относишься к своему
труду.Ты и власть
Не совершай ничего противозаконного. Не участвуй во власти. Не участвуй в
спектаклях власти. Игнорируй все официальное. Не вступай в конфликт с властью по
своей инициативе, но и не уступай ей. И ни в коем случае не обожествляй власть.Ты и идеология
Игнорируй официальную идеологию. Любое внимание к ней укрепляет ее.Братство и организация
Не к единению тел, а к единению душ призываю я. Душа человека не может долго
существовать вне единства многих душ. Душа с этой точки зрения есть форма
коллективного восприятия мира и коллективное сопереживание. Но единение
единению рознь. Есть организация людей. И есть братство.
В нашем обществе всякая организация людей в группы дает социальные
учреждения со всеми их атрибутами. Церковная организация в том числе. Моя
религия есть средство защиты от сил социальности. Она отвергает организацию. Она
признает лишь единство или братство людей, думающих, чувствующих и
поступающих одинаково. Это — религия одиночек, рассеянных в нормальномобществе, но не образующих своего общества.Знать или понимать
«Во многой мудрости много печали, — говорил царь и сын царя Екклезиаст. Кто
умножает познания, умножает скорбь».
«Много будешь знать — скоро состаришься», гласит старая поговорка. А наше
советское время добавляет: «...а неученых — тьма».
Прав был Екклезиаст. Правы были наши темные и невежественные деды.
Чрезмерное знание порождает заблуждение, умственный хаос и в конечном счете
опустошение. Часто лучше не знать, чем знать. Лучше учиться понимать, чем копить
знания. Знать надо необходимый минимум, понимать же надо максимально много.
Знание пассивно. Понимание активно. Знание — то, что добыто другими. Понимание
— то, что ты добываешь сам. Знание есть обладание, понимание созидание.
Понимание есть способность приобретать знания в случае надобности и освобождать
голову от них после использования их.О старости
Я еще молод и еще не испытал, что такое старость. Но я отвергаю старость как
состояние души. Лаптизм учит, как сохранить молодость души до самой последней
секунды жизни. Что касается биологической старости, то можно жизнь построить так,
что старение придет как нечто естественное, не вызывая ужаса старости и смерти.
Для этого лаптизм имеет целую систему технических приемов тренировки.О продолжительности жизни
Долгая жизнь имеет смысл лишь при том условии, что она переживается как долгая.
Для этого нужно иметь память и воображение, а значит, большой мозг. Наш мозг
рассчитан на то, чтобы 70–80 лет переживались как максимально долгая жизнь. А
дольше уже безразлично. Даже наоборот, происходит сокращение субъективного
ощущения долготы жизни. Чтобы ощущать 200 лет жизни именно как 200 лет, нужен
мозг раз в 10 больше нашего. Чтобы жить 1000 лет и переживать их именно как 1000
лет, нужен мозг размером с нашу планету.
Кроме того, чтобы продлить жизнь людей в среднем за 100 лет в условиях нашей
цивилизации, нужно значительно увеличить мозг (контролировать процессы) в
организме. Так что упомянутые величины надо еще умножить.
Проблема решается просто: надо продлить ощущение жизни, а не биологическое ее
существованиебыть и слыть
Нет проблемы «Как быть красивым?». Есть проблема «Как не чувствовать себя
некрасивым и как не выглядеть некрасивым для других?». Нет абсолютного
совершенства, то есть совершенства без недостатков. Чем совершеннее, тем мертвее.
Живое совершенство невозможно без недостатков. Я не могу смотреть на лица без
морщин и прыщей. Лишь морщины и прыщи, распухшие суставы и выпавшие зубы
суть признаки живого совершенства. Только Душа есть совершенство без морщин и
прыщей, без распухших суставов и гнилых зубов.О болезнях
Не болей. Лечись сам. Помни: геморрой есть болезнь богов и заведующих. Старость
есть капитуляция. Хочешь вечно жить, сопротивляйся старости. Если хочешь
сохранить молодым свое тело, позаботься о молодости духа... Вечная молодость есть
не возраст, а состояние духа.
Эта часть моей системы пользуется, пожалуй, наибольшим успехом. Все хотят быть
молодыми, здоровыми и красивыми. Но мало кто понимает, что абстрактная часть
моего учения есть абсолютно необходимое условие для этого, ибо лишь она
настраивает твое «я» на определенное отношение ко всему. Прочее же есть лишь
тренировка в реализации абстрактного. И все же положительные последствия тех
тренировок, которым я обучал моих пациентов, сказываются очень быстро. Это
вызывает бешеную злобу у моих конкурентов.Одиночество
«Человек одинокий, — сказал Екклезиаст, — и другого нет». Екклезиаст прав, но...
Но... Хотя я еще молод, я в этом деле одиночества опытный специалист. Быть
одиноким — моя судьба и мое призвание. Но бороться против одиночества есть тоже
мое призвание. Но не судьба, к сожалению.
В одиночестве есть свои плюсы и свои минусы. Но не в них дело. Суть одиночества в
другом. Твой жизненный путь пролегает так, что ты лишь внешне и случайно
соприкасаешься с другими людьми, причем — без взаимного проникновения душ.
Это самое мучительное состояние человека. Можно вынести любые страдания, кроме
одиночества. Одиночество- главная причина смерти. И выход из одиночества есть
лишь смерть. Для обычных людей самоубийство есть хорошее средство. Для богов же
— лишь путь на Голгофу.
Христос мог избежать Голгофы. Но не стал уклоняться от нее, — он был одинок, и онпонимал, что иного выхода из одиночества у него не было.
Против одиночества нет лекарств, и нет упражнений, как преодолевать его.
От одиночества нет спасения.
Бог одинок. Ужас его положения — он бессмертен.Снова об одиночестве
Хотя наше общество коллективистское, проблема одиночества и для нас актуальна.
Есть много людей, страдающих от одиночества всю жизнь, и еще больше — с годами,
особенно в старости. Есть много причин для этого, среди них причины природные
(человек рождается с такими задатками), но и социальные имеют силу (например,
выпадение человека из коллектива, противопоставление человека окружению).
Считается, что проблема одиночества — чисто западная. Это на Западе, мол, трудно
проникнуть в души других людей. А у нас, мол, наоборот, трудно защититься от
вторжения других людей в твою душу. Конечно, доля истины в этом есть. Но различие
тут не абсолютно. Различие лишь в пропорциях. У нас доминирует коллективизм и
вмешательство сограждан в души друг друга («душевная открытость»). Но — лишь
доминирует как норма, как обыденность. Если даже рассматривать состояние
одиночества как болезнь, то надо констатировать, что болезнь эта встречается очень
часто. Я знаю это по опыту. Чуть ли не половина моих пациентов жалуется на
одиночество, особенно женщины. Причем обычно это женщины средних лет,
образованные. Иногда довольно привлекательные. Странно, не правда ли? Но есть
такое явление, как ощущение неадекватности внешнего положения человека его
самосознанию и внутренним возможностям.
Есть разные формы одиночества. Прежде всего я выделяю вынужденное
одиночество. В этом случае изменение обстоятельств жизни избавляет от
одиночества. Пример такого одиночества — человек попадает в неадекватную среду.
Я был направлен на работу в глушь вместе с другим выпускником института. Он
страдал там от одиночества так сильно, что хотел повеситься. Но потом ему удалось
перевестись в областной город, и состояние одиночества исчезло. От вынужденного
одиночества я не лечу, — оно банально. Оно во власти людей, а не Бога. Гораздо
более серьезным является другая форма одиночества. Это — состояние, когда
человек окружен людьми, ни от кого не отделен, свободен в выборе знакомств, но
при этом не имеет близких себе людей. Это — одиночество человека в любом
коллективе, среди людей. Такое одиночество ужасно. Человек постоянно живет в
состоянии обреченности, в ожидании конца. Никакой надежды, никакого просвета.
Часто такие люди кончают жизнь самоубийством. Один из моих пациентов говорил
мне, что за один день жизни без ощущения одиночества он готов отдать всю
оставшуюся часть жизни.
Антипод утверждает, что единственный способ преодолеть такое одиночествоэто
разделить судьбу людей, участвовать в их хлопотах и заботах, причем не формально,а от души. Иначе говоря, стать нормальным членом какого-то коллектива и
постепенно выработать коллективистское самосознание. Он прав. Но это —
абстрактное теоретическое утверждение, а не практический совет конкретным,
живым людям, страдающим от одиночества даже в таких ситуациях, когда они
являются нормальными членами коллектива. Моя система жизни содержит правила,
как избежать состояния одиночества со временем, как жить, чтобы не оказаться со
временем одиноким. Это — профилактика от одиночества, точнее, подготовка к
одиночеству как к неизбежному итогу жизни. Лаптизм учит, как встретить
одиночество во всеоружии, — как норму, как неизбежное состояние, имеющее свои
неоспоримые достоинства: независимость, беззаботность, созерцательность,
презрение к потерям, готовность к смерти.
Проблема преодоления одиночества не есть особая проблема лаптизма. Это
составная часть всех прочих проблем его.Расплата
Что ждет нас: Рай иль Ад? Послушайте ответ:
Свет есть огонь, огонь есть свет.
Не играет роли, что ждет нас в конце, — наказание или награда. Наказание и
награда, полученные в конце, суть одно и то же, ибо они получены в конце. Конец их
уравнивает. Конец, как сострил мой Антипод, сводит концы. Награда есть прожитое
тобой, а не будущее. Старайся жизнь закончить так, чтобы после тебя ничего не
осталось. Малое наследство вызывает насмешки и презрение. Большое наследство
порождает злобу и вражду наследников. Любое наследство оставляет людям хлопоты.
Старайся уйти так, чтобы никто не обратил внимания на твой уход и чтобы люди не
злились на то, что после тебя остался мусор и нужно очистить мир от твоего
пребывания. Ты явился в мир незваным и уйдешь неоплаканным. Не завидуй
остающимся: их ждет та же участь. В конце концов мы уйдем все, и никто и никогда не
узнает о том, что мы были.Отношение к смерти
Смерть есть прекращение жизни, есть отсутствие жизни. Так что жизнь после
смерти есть логический нонсенс согласно самому определению понятия «смерть».
Аналогично рождение есть начало жизни, и, по определению понятия «рождение»,
жизнь до рождения есть тоже логический нонсенс. Я берусь чисто логически
доказать, что данному конкретному человеку невозможно снова родиться после
смерти, а значит, и в прошлом у живущего человека не могло быть других рождений
и смертей. Живет человек лишь один раз. И процесс его жизни непрерывен, то есть от
рождения до смерти идет непрерывная жизнь. Жизнь вообще есть то, что заключеномежду рождением и смертью.
Если вы сумеете в умершем теле снова воспроизвести живое существо, это будет уже
другое, а не прежнее «я». Если вы перенесете мозг данного человека в другое тело, вы
опять-таки получите другое «я». Есть пределы заменимости частей человеческого
тела, за которыми исчезает данное «я» и возникает другое.
Смерть естественна. Почему же человек протестует против нее? Почему страх
смерти есть самый сильный страх для подавляющего большинства людей? Только ли
в инстинкте самосохранения тут дело и в нем ли вообще? Дело в том, что человек
исторически сформировался с установкой на вечную жизнь. В его организме не
заложено никакого механизма, вызывающего ощущение и предчувствие
неизбежности смерти. Умирая, человек не воспринимает это как исчезновение
навечно. Он воспринимает это как нечто временное. Вернее, он относится к моменту
времени, когда он умрет, не как к независимому от него и лежащему вне его
жизненной линии, а как к пределу, который лежит на его жизненной линии и к
которому он будет приближаться бесконечно долго (сравните это с парадоксом
«Ахиллес и черепаха»). Инстинктивный страх смерти не содержит в себе идеи
бессмертия. Так что идея смерти в ее беспощадном смысле есть продукт
цивилизации. Это открытие, сделанное человеком уже с помощью мышления.
Вечная жизнь — страстная мечта смертных. Будь мы бессмертны, мы мечтали бы о
смерти. Но что такое вечность? Вечность есть время как таковое, чистое время. Вечно
существующее не ощущает хода времени. А жизнь без такого ощущения немыслима.
Жить — значит ощущать ход времени, то есть умирать. Не умирать значит не жить.
Только Ничто вечно.
Кроме того, смерть милосердна. Вечная жизнь есть абстракция, имеющая смысл при
том допущении, что вечно живущее существо никто посторонний не убивает, что оно
ничем не болеет, не стареет. Ну а если бессмертному существу отрезали голову?!
Потеря жизни при условии, что другие будут жить вечно, — потеря кошмарная. Если
бы люди принимали во внимание это обстоятельство, никакого исторического
прогресса не было бы. Прогресс человечества есть отбор в ряде поколений. Смерть
есть условие эволюции. Я уж не говорю о том, что для миллионов людей смерть есть
единственный и наилучший способ решения их проблем. Как сказано:
В конце пути постигнешь высшее ученье:
Жизнь есть тоска проблем, а смерть есть их решенье.
Главное в проблеме смерти — проблема жизни. Вопрос «Как достойно человека
умереть?» есть вопрос «Как достойно человека жить?». Загробная жизнь есть лишь
абстрактная экстраполяция жизни до гроба. «Вечная жизнь» после смерти есть лишь
абстрактная возможность вечной длительности прожитой жизни.
Помните! Именно эта переживаемая сейчас минута вашей жизни есть миг вечности.
Именно этот ваш совершаемый сейчас поступок есть ваш вклад в бессмертие. Что
посеешь, то пожнешь. Проблема смерти для человека есть проблема его прошлого, а
не будущего. Смерть есть награда всему и наказание всему. От тебя зависит, в каком
обличье принять ее.Лучше умереть в драке или в какой-то катастрофе. Постарайся дойти до могилы на
своих двоих, не причиняя другим хлопот. Лучше умереть здоровым, чем больным.
Слабые цепляются за жизнь. Сильные готовы с большей легкостью расстаться с нею.
Лучше умереть, не ведая того и внезапно, чем глядя в лицо смерти и медленно.
Счастливы убитые в спину и из-за угла.Мечта и реальность
Постепенно я стал привязываться к Дочери. У меня появилась радужная надежда. В
сущности, Дочь по натуре хороший человек. Мы поженимся. Появятся дети. Будет
хорошая семья. И она переменится. А я заброшу свои дурацкие занятия, вернусь к
научной работе, сбрею бороду... И тут она мне нанесла удар.
— Хватит, — сказала она, — поиграли, и хватит. Ты хороший парень, но очень уж
скучный. Ты мне надоел.
Удар был для меня столь неожиданным и сильным, что я всерьез задумался о
самоубийстве.О самоубийстве
Человек вправе распоряжаться своей жизнью, но при условии, что у него нет
никаких личных обязанностей перед другими людьми оставаться в живых. Если у
человека есть, например, маленькие дети или больная жена, он не имеет морального
права кончать жизнь самоубийством. Если от человека зависит судьба товарищей, он
точно так же не имеет права по своей воле уходить из жизни. Аморально
самоубийство как месть другим людям, как проявление трусости, как стремление уйти
от трудностей или от расплаты за преступления. Человек имеет моральное право
покончить жизнь самоубийством, если выполнено упомянутое вначале условие и
если самоубийство приносит людям облегчение, а самого человека избавляет от
ненужных страданий. Например, человек, больной неизлечимой болезнью,
причиняющей страдания, может покончить с собой. Человек, не желающий быть
обузой другим, с опустошенной душой и потерявший интерес к жизни, — тоже. В
таких случаях аморально удерживать человека от самоубийства и возвращать к
жизни в случае неудачной попытки покончить с собой. Наоборот, надо таким людям
предоставить возможность покончить с собой наилучшим образом. Спокойно, без
шума, без театральности.Как следовать лаптизму
Лаптизм прежде всего есть генеральная жизненная установка и стратегия жизни.Это означает, что ему не нужно следовать педантично, с однообразием автомата.
Лаптизм рассчитан на людей, у которых естественным образом бывают периоды
взлета и упадка, энтузиазма и равнодушия, эйфории и депрессии, обольщения и
разочарования. Временами о лаптизме можно забывать совсем и жить даже вопреки
его принципам. И даже наоборот. Главное в следовании лаптизму он должен все
равно где-то в глубинах человеческих механизмов поведения определять жизненную
линию. Прямо или косвенно. Сознательно или бессознательно. Вынужденно или по»
доброй воле. Лаптизм, строго определяя стратегию жизни, предоставляет человеку
полную свободу тактики жизни. Разумеется, в пределах, очерчиваемых общими
принципами лаптизма.
Возьмите, к примеру, меня самого — творца лаптизма. Я вроде бы веду образ жизни,
не соответствующий ему. Я призываю, например, избегать сильных привязанностейдругим людям, а сам схожу с ума по моей Богине. Я призываю избегать крайностей в
житейских удовольствиях, а сам порою становлюсь участником отвратных оргий. Я
призываю одолеть в себе тщеславие, а сам несу в себе самую честолюбивую
претензию — претензию быть Богом. Конечно, я могу найти самооправдание: я —
Бог, и я сам волен следовать или не следовать своим заветам. Но это самообман. Не
словесные заклинания, а лишь конкретный пример определенным образом
прожитой жизни может лечь в основание новой системы жития. Так что весь мой
лаптизм есть вроде бы лишь мое смятение и растерянность в условиях жизни и
отчаянная попытка выстоять в них.
И все-таки я неукоснительно следую стратегии лаптизма. Просто моя амплитуда
колебания в его пределах является предельной. Я могу пожертвовать ради Богини
своим лаптизмом. Но я в такой же мере могу пожертвовать Богиней ради лаптизма. Я
претендую на роль Бога. Но я тут же могу отказаться от нее, опустившись в своем
самосознании до уровня самой ничтожной твари во Вселенной.
Лаптизму надо следовать прежде всего в целом, в тенденции и в общем итоге
жизни. Лаптизм позволяет видеть сумму и итог жизни с самого начала и принимать
это во внимание в каждом шаге жизни, вроде бы уклоняющемся от воображаемой, но
потому во сто крат более реальной главной дороги.к
Резюме лаптизма
Я долго их учил, как жить
Согласно правилам морали.
И вот решил: а не пора ли
Эффектной фразой завершить?
Я в лица их уставил взор.
И я увидел в них такое!..
— Оставьте, — молвил я, — в покое
Весь вышесказанный мной вздорБогиня
И ко всему прочему: если бы мне предложили выбирать одно из двух — мировое
признание в качестве творца новой религии или хотя бы несколько секунд обладания
моей Богиней, — я бы выбрал второе. Хотя бы лишь взять ее за руку, посмотреть в ее
глаза и чтобы она ответила мне взглядом и пожатием руки. И все! Я бы сказал: я
достиг вершины жизненного блаженства.Путь к совершенствУ
В моей целительной деятельности наступил резкий спад — следствие прошедших
кампаний.
— Число твоих почитателей сокращается, — говорит Антипод, — а отношение их к
тебе становится все более насмешливым. Еще немного, и...
— ...я достигну совершенства, — говорю я, — Послушай притчу по сему поводу.
Появился однажды человек с чудным голосом. Он сам об этом сначала не знал.
Случайно он спел что-то в компании друзей, и те были потрясены красотой и силой
его дарования.
— Ты великий певец! — вскричали они, — Пой!
И он стал петь. Он сам почувствовал свой дар. Но он почувствовал и другое: чтобы
сохранить и усилить его, надо его усовершенствовать. Надо трудиться и идти вперед.
Дар обязывает к стремлению к совершенству. Но произошло нечто, поразившее его:
чем лучше он пел, тем меньше становилось поклонников, а оставшиеся все хуже
относились к нему.
— Что с тобой?! — возмущались они, — Пой, как раньше. К чему ты мудришь? Ты
деградируешь!
А он знал, что он с каждым днем поет лучше. И уже не мог остановить свой путь к
совершенству. Наконец он остался совсем один. Свои лучшие песни он пел в полном
одиночестве.
— А ведь он когда-то подавал надежды, — говорили о нем люди, вспоминая изредка
его яркое появление, — Теперь совсем потерял голос. Его совсем не слышно...
Вот так и я. Остановись я на уровне лечения от головной боли, заикания и
импотенции, я, может быть, прогремел бы на всю страну и сделал бы карьеру не хуже
той грузинской целительницы, которая в сравнении со мной — жалкий примитив. Но
для меня это было только пробуждение. Я хочу большего: совершенства. Я иду к
основам той чудодейственной силы, которая вначале проявила себя в моих пальцах,
но которая лежит глубже — в душе. И потому стала редеть толпа моих почитателей.
Все нетерпимее становятся власти. Все агрессивнее становятся конкуренты. Люди
перестают верить в меня, и к ним возвращаются их болезни. И они злобятся на меня,убеждая себя в том, что я шарлатан... Они забывают о том, что только при условии
веры в мою исцеляющую силу я приношу исцеление.
— Ты достигнешь своего совершенства, — сказал Антипод, — оказавшись в полном
одиночестве. Причем ты при этом не сможешь понять, что достиг совершенства: у
тебя нет для этого внутренних критериев. Критерии вообще всегда суть нечто
внешнее измеряемому. Они вне тебя. Они у твоих судей. И как один из них я
утверждаю: твоя система есть лишь идеологическое сектантство. Ты кустарь
одиночка. Ты изобретаешь велосипед в век космических полетов.
— На космической ракете не пойдешь за продуктами в магазин, — сказал я, не
будешь стоять в очереди, не полетишь на работу, не будешь сидеть на партсобрании,
не будешь писать заявления в жилищные комиссии... И не велосипед я изобретаю, а
способ обходиться даже без велосипеда. Я кустарь-одиночка, верно. Но все великое
начинается с ничтожных одиночек и с кустарных, примитивных форм. А какими были
первые проекты реактивных двигателей?.. А есть ли это благо — космические полеты?Крик души
Меняю должность Бога и Вечность на одну минуту заурядного человеческого
счастья. Кто согласен на эту мену?..
Молчание.Конкурент
— Идея расплаты за земные грехи была великим открытием человечества, говорит
мой случайный собутыльник, — Только расплачивается человек не на небе, а на
земле, причем еще при жизни. Человек за все платит, причем платит сам. Можно,
конечно, ускользнуть, не успев расплатиться, — уйти от расплаты. Но смерть в этом
случае тоже есть расплата. Если человек делает зло другому, ему так или иначе кто-то
причинит зло. Люди не знают этого закона жизни и живут как попало. Посмотрите,
что происходит. Людей — миллионы. Их жизнь — океан или болота порока и греха.
Люди страдают от этого. Ищут какой-то наилучший для себя вариант жизни. На какое
то время находят что-то такое, что вроде бы устраивает их. Но лишь отчасти и лишь
на короткое время. И иногда. Но в общем и целом люди такого наилучшего варианта
жизни не находят, хотя ищут миллионы, хотя опыт поисков необъятен. Почему не
находят? Объяснение очень простое. Каждый человек по отдельности имеет
ограниченную жизнь и ограниченный опыт поисков. Результат этих поисков —
опустошение, разочарование, отчаяние. Люди находят искомую систему жизни лишь
в массе, а не для каждого представителя массы по отдельности. Образ жизни массы
людей не есть образ жизни отдельного человека. Отдельному человеку достается
лишь определенная доля, за которую он платит в силу общего законаэквивалентности обмена. И в массе же людей складывается общепринятое
оправдание этой ситуации. Мол, все так живут, никуда не денешься. Люди берут
пример друг с друга, стремятся наверстать упущенное. Живут по принципу: как бы не
упустить, я не хуже других, надо и мне попробовать. И пробуют. И наверстывают. И
спешат урвать кусок жизни. И получают в качестве расплаты страдание. И все это
суета сует, и всяческая суета, и томление духа.
Наилучший вариант (система, образ, способ) жизни должен быть открыт или
изобретен выдающимися одиночками, — говорит он. — Такой первооткрыватель
должен успеть проверить его на самом себе, как-то зафиксировать, передать его
ученикам. Такой способ жизни должен стать образцом для подражания, должен
очевидным образом доказать свои преимущества. Нужно время, чтобы число
последователей Первооткрывателя возросло и чтобы они стали оказывать заметное
влияние на окружающих. Нужно, чтобы этот образец выжил в борьбе с окружением,
чтобы его не задавила в зародыше среда. А среда — миллионы людей, жестоких и
беспощадных ко всему, что нарушает их привычный образ жизни, особенно к тому,
что обнаруживает убожество его и предлагает нечто лучшее. Масса ненавидит всякие
улучшения образа жизни, если они воплощаются в отдельных исключениях.
Я признаюсь тебе: я изобрел такую наилучшую систему жизни, — продолжал он
дальше, — Я следовал ей всю жизнь. И был счастлив. Надеялся прожить по ней до
конца. Но... Но однажды в мою жизнь вторгся другой человек — женщина. Я не устоял,
женился. Полюбил свою жену беззаветно, всеми силами своей души, которые сберег в
себе благодаря своей системе. Я доверился ей как дитя. И поверит в нее. И это была
моя роковая ошибка. Через эту женщину внешний мир вломился в мою идеально
организованную жизнь и разрушил мою систему до основания. В мою жизнь
вторглись обманы и измены, лицемерие и ханжество, злоба и ненависть... Я ее
боготворил, а она оказалась ничтожеством. И меня она низвела до уровня
ничтожества. Сам видишь, что со мной стало. Один заурядный человечишка способен
разрушить творение Бога! Так что уж говорить о способности миллионов на это.
Берегись другого человека, если хочешь следовать своей системе!
Я потерпел крах, — говорил он. — А ведь такие первооткрыватели, как я, появляются
раз в сто лет, а то и еще реже. Я, может быть, был таким одиночкой в наш век. И,
может быть, другого не будет долго-долго. А может быть, вообще другого не будет. А
жаль...
Я не стал говорить этому человеку, что другой первооткрыватель уже есть, так как
во мне самом появился страх катастрофы. Меня может спасти лишь то, что я никогда
не женюсь на моей Богине. Но ведь мир велик и людей в нем много.Богиня
В газете появилась большая статья о советской балетной школе и о нашем
городском балете. В центре статьи — большая фотография моей Богини. Я вырезал ееиз газеты и с тех пор постоянно ношу с собой. Говорят, ее уже включили в труппу
театра и она уже выступает. Пойти в театр я не могу — слишком дорого. Да и не так-то
просто: билет можно купить только у спекулянтов. Я караулю ее у дома, но за ней
теперь приезжают на машине. Иногда под утро. Я целыми ночами хожу под ее окнами
в надежде увидеть хотя бы ее тень в окне. Я твержу давно забытые слова из
старинных русских романсов. Пытаюсь сам сочинить что-нибудь. Но у меня ничего не
получается. У меня лишь щемит сердце. И от безысходной тоски я не знаю, что
делать, И снова меня стала настойчиво посещать мысль о самоубийстве.
Наступила осень. Ей дали новую квартиру. Она уехала в район для
привилегированных персон нашего города.Неизлечимая болезнь
Для меня главной стала проблема: как суметь не любить женщину, а если любовь
возникла, как ее заглушить и задушить совсем? Я давал советы другим людям на эту
тему, попавшим в беду и желающим избавиться от мучительных переживаний,
связанных с любовью к женщине. Не знаю, насколько мои советы были эффективны.
Но я знаю зато вполне определенно, что я сам не могу справиться с этой страшной
болезнью — любовью. Мне понятно, почему это чувство превращается в болезнь. Но
я не знаю, как лечить эту болезнь. Я перепробовал все средства безнадежно. Чем
упорнее я борюсь с нею, тем мучительнее она становится. Тогда я решаю отдаться ей,
капитулировать. Но она начинает мучить с удвоенной силой. Где выход? Выхода нет.
Никакой компенсации и замены для оскорбленной, обиженной, обманутой,
преданной, неразделенной любви в природе нет. Человек, не радуйся, ощутив в себе
любовь! Вместе с нею приходит неизлечимое страдание. Неужели Антипод прав?!
Неужели лишь идеологически обработанный человек может выработать иммунитет
против этой болезни?! Тогда мир не стоит того, чтобы жить и чтобы ради него
изобретать бессильную и никому не нужную религию. Бог слишком слаб для
современного мира безумия, подлости, жестокости, разврата.
Боже, дай мне силы дойти до предназначенного мне конца. Я капитулирую.Отъезд антипода
Антипод закончил свой труд по идеологии и хочет везти его в Москву, в ЦК Партии.
— Идеи, родившиеся в провинции, — сказал он на прощание, — должны двигаться в
столицу, чтобы стать социально значимым фактом. Мой труд породит такой рывок в
идеологии, по сравнению с которым померкнет сталинская идеологическая
революция.
— Но тебя там уничтожат, — сказал я. — Усовершенствование идеологии есть
прерогатива высшей власти.— Я верю в прекрасное будущее коммунизма, — сказал он, — и потому готов пойти
на любую жертву.
— К счастью, — сказал я, — твоя прекрасная коммунистическая утопия
неосуществима.
— Почему же к счастью? — удивился он.
— Если она осуществится, жизнь людей превратится в нестерпимый рай,
резюмировал я нашу последнюю дискуссию.Сомнения
Как бы выглядела библейская легенда изгнания из рая, если бы первые люди были
русские? Примерно так. Эти первые люди были бы Иван и Марья. Рай был бы не в
саду, а в винно-водочном складе. Бог разрешил бы Ивану и Марье пить все
алкогольные напитки, кроме одного — кроме водки. Змей явился бы соблазнять не
Марью, а Ивана, причем со стаканом водки.
Изобрети любой обман,
Хоть тресни, вылезь хоть из кожи,
Но бог по имени Иван
Душонки наши не встревожит.Возвращение
Прошло несколько месяцев. Жизнь вошла в прежнюю колею. 06 Антиподе не было
ни слуху ни духу. Я опять начал понемногу лечить язвы, запоры, импотенцию,
заикание и прочие недуги.Силы прогресса
Он был начинающий пьяница. Скоро он станет неисправимым алкоголиком — я это
предвидел с полной очевидностью. Я таких десятки встречал. Но он себя тогда так не
воспринимал. Для себя он был студент университета, бывший вундеркинд и отличник,
критически относящийся к реальности и жаждущий ее улучшить. К нам он спустился с
высот культуры, дабы познать народ и найти в нем силы, на которые он мог бы
опереться в своей будущей реформаторской (если не революционной) деятельности.
— Дальше так жить нельзя! — орал он сразу же после первой стопки водки, нарушая
наши неписаные законы: после первой стопки полагается некоторое время
помолчать, как перед дальней дорогой, затем скромно выразить восторг по поводу
прелести бытия и сразу же переходить ко второй стопке.
— Надо же что-то делать! — не унимался сей новичок. Мы с недоумением смотрелина него. Почему дальше так жить нельзя? Можно! Как раз наоборот: именно так и
надо жить. И по-другому нельзя. А что делать, это ясно без слов: повторить!
Прошло всего несколько месяцев. Он куда-то исчез, и я уж было решил, что ошибся
в своих прогнозах, что наше общество получило нового отважного борца за
справедливость, за прогресс, за лучшие условия жизни и прочее. Но вот как-то под
вечер я одиноко брел в самом грязном и алкогольном районе города. Путь мне
преградило типичное для этих мест существо и предложило «скинуться»... Это был он.
— Я, — сказал он, — с головой окунулся в изучение всех мыслимых вариантов
программ преобразований. Вывод, к которому я пришел, ошеломил меня.
Оказывается, наши власти стремятся осуществить самые наилучшие проекты
улучшения жизни людей, но даже у них ничего не получается. Так что же могут
сделать одиночки-идеалисты вроде меня? На все нужно время. Даже на ничтожный
шаг вперед в эволюции нашего общества требуется целая эпоха. И жертвы, жертвы,
жертвы. Так стоит ли игра свеч? Все суета, все суета сует и томление духа вот мой
окончательный вывод.
Мы, — продолжал он, — суть всего лишь форма материи на самом деле, и вся наша
тоска по некоему смыслу жизни и целям есть лишь праздное томление духа и ничего
более. Что такое цель жизни и смысл жизни? Всего лишь одно из средств
распределения людей по уровням, ролям, ячейкам, органам общественного
организма и одно из средств распределения жизненных благ. В людей вселяют эти
штучки в процессе воспитания и образования, и они благодаря этим штучкам сами
делают все то, что необходимо для целостности общества и его существования как
целого. А ничего другого для вашего «что-то» нет. Ничего святого нет и не будет. Ты
говоришь — Бог, религия (это — ко мне). Богу в нашей жизни места нету. Где ты его
поместишь? В этой заплеванной забегаловке? В советских конторах? На заводах?
— В душе, — робко заикнулся я.
Он промолчал, допил свою долю, плюнул и ушел. Душа — что это? Это то, куда все
стараются плюнуть, что все стараются растоптать. Это открытая рана, каждое
прикосновение к которой причиняет боль.
— Кончай свою божественную миссию, — сказал я себе, оставшись один, — Бог есть
тоже суета сует, и всяческая суета, и томление духа. Плюнь на все, как это делают все,
и жди конца. И все!Богиня
— Хватит терзать себя, — говорю я себе решительно, — Что она на самом деле
такое? Примитивная девчонка. Начинающая потаскушка. В перспективе жадная,
злобная и завистливая ведьма с жилистой шеей и мощными, как у кенгуру, ногами. И
ко всему прочему ты ей не пара, хоть ты и Бог. Ей нужно нечто более полезное, на
худой конец заведующий комиссионным меховым магазином. Кстати сказать, он один
из богатейших людей в городе. Уже пять раз женился. Разводясь, оставляет бывшимженам квартиры, дачи и машины.
Итак, с этой минуты я вычеркиваю Ее из своего сознания и сердца, начинаю
спокойно спать по ночам и проявлять здоровый интерес к другим женщинам.И всяческая суета
Он известный в городе артист. Красавец мужчина... был когда-то. Но сейчас он
преждевременно постаревший развратник. Но жалуется он не на потерю сил и не на
внешние признаки старости, а на потерю памяти. Сколько тысяч ему аплодировали! А
он не может вспомнить ни одного случая конкретно. Баб у него перебывало — пойди
сосчитай! А воспроизвести в воображении хотя бы одну встречу в деталях никак не
может. А ведь он артист! Сколько съедено, выпито, видано! И как будто ничего не
было. Пусто. В чем дело?! Он готов заплатить большие деньги, лишь бы я вернул ему
способность воспроизводить в памяти прожитые удовольствия. Иначе зачем все это
было? Пил, жрал, гулял, бедокурил для того, чтобы вспомнить было что. А вспомнить
то, оказывается, нечего. Что это — его личная болезнь или общее правило? Если
болезнь — лечи! Он платит. Если общее правило, почему он не знал раньше, почему
ему никто не говорил об этом?
Этот человек не единственный в моей практике, дающий повод и материал для
размышлений на тему об отношении памяти и реальности. Оказывается, и тут есть
свои законы, неподвластные людям, И тут есть своя мера. Если мера нарушена, за это
приходится расплачиваться. Есть, например, нижняя граница удовольствий и
верхняя. Если нарушена верхняя граница, то начинает действовать такой закон: чем
больше имеешь, тем меньше запомнится, тем бледнее и абстрактнее воспоминания,
тем меньше удовольствия от припоминания. Упомянутый выше артист —
характерный пример этому. Вылечить его невозможно. Он обречен на состояние
внутренней опустошенности и озлобленности, на стремление иметь еще больше. Но
возможности его сокращаются. Хронический алкоголизм и наркотики — вот что его
ждет. Впрочем, уже не ждет, он уже катится по этой дорожке. Через год, максимум
через два он «загнется». Я это прочел в его взгляде.Притча о мудрости
Он вошел в храм, и ученики обступили Его.
— 0, Учитель! — воскликнули они. — Скажи, как нам быть? Мы сожрали и выпили по
тридцать рублей, а собрали наличными всего трешку. Нас ведь в милицию заберут,
это чревато последствиями.
— 0, дети мои, — сказал Он, — Из любого положения есть выход. Идите в туалет. Там,
в коридоре, слева, есть окно. Через него вы можете избежать опасности.
И ученики вняли Его уловам. И покинули храм, сохранив трешку. И явиласьразъяренная официантка.
— А кто будет расплачиваться? — возопила она. Потом явился директор храма.
— А кто будет расплачиваться? — возопил он. Наконец явился милиционер.
— Кто-то должен расплачиваться, — спокойно, но строго сказал он. Придется тебе,
Лаптев, платить. Больше некому. Сейчас вот составим протокольчик, и...
— Я его знаю, — сказал разочарованный директор. — У него нет ни гроша. Дай ему
пару раз по морде, чтобы неповадно было, и вышвырни вон.
— Хватит и одной оплеухи, — сказала подобревшая официантка. — Он же ни при
чем, он же только что пришел.Послание богине
Любить тебя,
Пусть не любимым быть тобою,
Вот мой теперь
Единственный завет.
Все остальное
Суета сует.
Все остальное я сдаю без боя.Церковь
В нашем городе всего одна действующая церковь, а число людей, обслуживающих
ее и живущих за ее счет, не меньше, чем до революции, когда в городе было больше
двадцати церквей. Действующих, разумеется, тогда недействующих церквей не было.
Есть даже епископ, чего не было до революции. Этот факт говорит о том, что
советских условиях даже церковь существует как типичное советское учреждение, по
тем же общим социальным правилам. Среди моих пациентов попадаются верующие
люди и даже, церковные деятели (включая попов и самого епископа). Любопытно,
советские церковные начальники страдают теми же болезнями, что и советские
партийные и государственные чиновники, а также прочие лица, занимающие более и
менее высокие или выгодные посты (заведующие магазинами, например). Одного из
высших лиц местной церковной иерархии я лечил от импотенции (зачем ему
сексуальные способности?!), а другого — от хронического алкоголизма.
Но не это самое интересное в моих наблюдениях. Большинство моих пациентов —
атеисты в традиционном смысле. Они не признают существование Бога, не посещают
церковь, не соблюдают религиозные обряды. Но в моем смысле они часто веруют
сильнее, чем традиционно верующие. Они переживают состояние веры. Они при
этом верят в меня, как в Бога. Верующие в традиционном смысле поддаются этому
моему воздействию с трудом, с гораздо меньшей силой или совсем не поддаются. Уних состояние веры привычное, но слабое. Именно потому, что привычное и
постоянное. Мое открытие в этой связи состоит в следующем. Современный человек,
атеист по убеждениям, может развить в себе способность приходить под влиянием
таких людей, как я, или сам приводить себя в состояние веры, причем более сильное,
чем традиционно верующие люди. Лишь немногие религиозные фанатики прошлого
могли достигать очень высокого уровня состояния веры (одержимости). Я уверен в
том, что очень многие люди нашего времени, особенно высокообразованные и с
тонким интеллектом, могут при желании достигать этого уровня. В моей практике
встречались случаи, когда даже партийные работники высокого ранга приходили в
состояние исступленной веры. Если бы можно было заснять на кинопленку и записать
на магнитофон то, что творилось с самим Сусликовым, когда я лечил его от
официально неизлечимой болезни, вы бы не поверили в реальность этого. Мне
приходилось даже сдерживать его. Он, например, хотел тайно окреститься. И мне
стоило труда отговорить его от этого.
С одним высокопоставленным попом у меня состоялся такой разговор после сеанса.
Он спросил меня, почему я, человек глубоко религиозный (он в этом уверен), не
посещаю их церковь. Если я хочу, сказал он далее, он мог бы мне устроить встречу с
самим епископом.
— Вы, конечно, читаете газеты и слушаете заграничные радиостанции, сказал я. —
И знаете, что наш Генсек, посетив одну европейскую страну, отказался встретиться с
руководителем компартии этой страны. «Левые» на Западе возмущались. А напрасно.
Негоже главе великого государства посещать главу малюсенькой западной
компартии, которая сходна с нашей компартией лишь по названию. Я творец новой
великой религии, и негоже мне делать визиты к деятелям религии, лишь словесно
сходной с моей.
Поп сказал, что я шизофреник и параноик. Я пожал плечами.
— Ты, сын мой, — сказал я, уходя, — здоров. А кто есть я, не твоего ума дело.Искушение
Бесконечная осень наводит тоску.
Дождь и снег. И не видно просвета.
Убежать бы, как деды, бывало, в Москву,
Чтоб погреться лучами прошедшего лета.
Однажды пригласили меня в одну компанию рассказать о моей системе жизни.
Среди собравшихся был серый (таким было мое восприятие его) человек. Слушал он
меня очень внимательно. После моей лекции он спросил разрешения проводить
меня.
— Ты, парень, — сказал он, — цены себе не знаешь. Да с такими способностями, как
у тебя, деньги лопатой загребать можно. Только не в этой провинциальной дыре. Тут
дураков не так много осталось. Надо в столицу подаваться. А там!..Я сказал, что мне о столице и думать нечего, что я каждую минуту могу быть изгнан
и из этой «провинциальной дыры» куда-нибудь в еще большую глушь, что у меня нет
прописки, да и паспорта нет.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Паспорт твой мы выкупим, прописку организуем,
это пустяки. И командировку в столицу устроим. С научными целями. Не
придерешься. В столице устроим временную прописку. Если не в самой столице, так
около нее. Это, конечно, недешево и непросто. Но нет таких крепостей, которые
большевики не могли бы взять. Ты пока погуляй тут. А я наведу справки, прощупаю
почву. И потом дам тебе знать. Будь готов в любую минуту.
Предложение Серого привело меня в смятение. Христос ведь тоже появился в
провинции. Лишь в конце своего пути он подался в столицу — в Иерусалим. Он знал,
чем это для него кончится. Но не уклонился от своей судьбы. Неужели и мне суждено
то же?! А если то же, уклонюсь ли я от этого пути? Не насилуй судьбу — таково мое
правило. Но у меня есть и другое: не уклоняйся от своей судьбы! Ясно, если Серый
появится и его предложение окажется реальным, я поеду в Москву. Только там мое
учение может пробиться к свету. А здесь, в нашем провинциальном болоте, оно
обречено на прозябание, насмешки и забвение. Здесь я начинаю тупеть.
Хотел бы я знать, что думал и переживал Христос, принимая решение двигаться в
Иерусалим. Впрочем, ему было проще. Он уже имел за собою долгую историческую
традицию. Он следовал пророчествам Старого завета, сознательно направляя свою
жизнь по этому руслу: ему нужно было, чтобы эти пророчества сбылись. А я? Ничего
аналогичного Старому завету у меня за спиною нет. Никаких пророчеств, на которые
я мог бы опереться психологически. Никаких прецедентов, никаких образцов для
подражания. Я сам должен все изобретать заново.
Хотя о чем ты говоришь?! А разве Христос не есть для тебя образец для
подражания?! Разве твоя судьба не есть повторение его судьбы?! И разве ты не
знаешь заранее, чем кончится для тебя Москва?! При встрече я рассказал Серому о
моих сомнениях. Он рассмеялся. — Не берусь судить насчет пророчеств, ибо я книжек
вообще не читаю, — сказал он. — Но что касается образцов для подражания и
предшественников, то тут ты глубоко заблуждаешься. Если бы ты узнал, сколько
всякого рода жуликов ежедневно вливается в Москву (в том числе учителей
праведности вроде тебя), ты бы немедленно отрекся от всех своих притязаний. К
счастью, ты наивен и невинен, как младенец. Приедем в Москву, я тебя повожу по
судам. Ты увидишь, что каждую неделю там судят по крайней мере одного
исцелителя, чудотворца, наставника.
— Если так, — сказал я, — зачем же нам лезть на рожон? — Я же говорю, что ты
наивен, — сказал Серый. — Все зависит от организации дела. Если дело хорошо
организовать, вероятность провала сводится почти к нулю. Эти провалившиеся
чудотворцы — дилетанты, не знающие законов бизнеса в советских условиях. Всякое
дело надо делать на профессиональном уровне, и тогда все будет о'кей. Понял?
Я ничего не понял. Но спорить не стал. Хотя Бог — явление провинциальное, но
лишь в столице он может быть отвергнут и наказан, то есть признан. Я согласился.Мысль о переезде лишила меня сна и покоя. Я метался по городу в ужасе от того, что
мне... не с чем и ни с кем прощаться! Все знакомое. И все чужое!! Пока я тут, я нужен
многим. Но если меня не будет, я не буду нужен никому. Бог должен быть тут, чтобы
быть нужным. И если в нем не нуждаются, значит, его здесь нет.
Устав от проблем небесных, я переключился на проблемы земные. Я только теперь
заметил, как здорово изменился наш город за последнее время. Сколько автобусов!
Сколько машин! Какие дома выросли! И люди одеваются!.. Раньше так только по
праздникам одевались. Все-таки цивилизация есть благо!Прощание с Назаретом
Лишь только открываю рот,
Как уж предвижу наперед
Я ваше возраженье.
А мне на это наплевать,
Ведь все равно околевать,
Будь или нет решенье.
Я тут ничем не дорожу.
От вас совсем я ухожу.
Прощай же, Галилея!
Я вам серьезно говорю:
Пусть в одночасье там сгорю,
Чем здесь истлею.
Эй, барабаны! Громче дробь!
Пусть всех тут хватит оторопь!
Гремите, трубы!
Я чуть прищурю лишь глаза,
Чтоб не видна была слеза,
Да стисну зубы.
Мне ваши улицы узки.
Мои горячие мозги
Кипят идеей.
Я ваши рамки перерос.
И разрешу я свой вопрос
Лишь только в Иудее.
Пускай на верную беду
Я ни за что про что иду.
Пусть против тело.
Мне ваши болести лечить,
Мне вас банальностям учить
Осточертело.Я про себя «Благодарю!»
Шепчу небесному Царю,
Егове, Саваофу.
Благодарю, что он мой путь
Направил не куда-нибудь,
А прямо на Голгофу.
Прости-прощай, моя мечта,
Тебе, я знаю, не чета
Случайная помеха.
Скажи последнее «Прости!»
Тому, кто избран крест нести,
Хоть ради смеха.
Тебе я предан до конца.
Пусть без златого ты венца.
Пусть даже не княгиня,
Пусть я не дон, а просто шут,
Пока иду, пока дышу,
Будь мне Богиня!
Хоть я отпетый шарлатан,
Но не такой уж я чурбан,
Сам знаю — Бога нету.
Приемлют только питухи
Мои шутливые стихи
За чистую монету.
Не верят даже старики,
Что я природе вопреки,
Как некогда Иисусе,
Земному подведя итог,
В небесный свой златой чертог
Из праха вознесуся.
Нет за душою ни шиша.
Глядите, вот моя душа,
В ней нет просвета.
В ней нет замка. В ней нет ключа.
В нее заходят, не стуча,
Уходят без привета.
Итак, я затыкаю рот.
Теперь у вас, наоборот,
Не будет возраженья.
К чему излишние слова?
От них лишь пухнет голова.
Даешь сраженьяВъезд в Иерусалим
Въехал в столицу я не на осле, как Христос, а на скором поезде. Впрочем,
историческая аналогия до некоторой степени была выдержана. Осел в этом событии
все же присутствовал: это был я сам. Покинуть привычные места и расстаться с
привычным образом жизни! А ради чего? Ради одной лишь исторической аналогии?
Мне было очень тоскливо, когда мы с Серым брели по переполненным людьми
улицам Москвы, толкались в метро, ждали очереди в кафе. В моем родном городе я
был примелькавшейся фигурой. Меня многие знали лично. Мой библейский вид был
там все-таки большой редкостью. Мои конкуренты были либо лысы, либо низкорослы,
либо имели жиденькие бороденки и гнилые зубы. То, что они жулики и шарлатаны,
было видно за версту. И все они были малограмотны, косноязычны, алчны, злы и
завистливы. Когда я совершал свое очередное турне по своим владениям, я
привлекал к себе всеобщее внимание. Хотя меня одни принимали за собравшегося
эмигрировать еврея, другие — за цыгана, третьи — за загримированного известного
актера, но никто за того, кто я был на самом деле, то есть за Бога, — все равно это
было внимание. А в Москве таких красавцев оказалось пруд пруди. Даже уборщицы в
забегаловках к ним привыкли и не бросают вслед презрительное и шипящее:
«Шляются тут всякие!» Правда, я был вполне на столичном уровне, а может быть, и
превосходил столичных конкурентов, но не настолько, чтобы выглядеть выдающейся
исключительностью. Я сник, скис, завял и поблек... Серый поселил меня не в самой
Москве, а в ста километрах от нее, в маленьком поселке.
— Это даже лучше, — сказал он, — Дешевле и проще. На работу будешь ездить в
Москву. Так многие тут делают. Причем каждый день ездят. А ты будешь ездить лишь
пару раз в неделю, как профессор. Поселил он меня в малюсенькой комнатушке в
домике одинокой вдовы средних лет.
— Придется иногда на эту старую калошу потратиться, — предупредил он. Тут уж
ничего не поделаешь. Хочешь быть святым — терпи. Впрочем, она не такая уж и
старая. А наши бабы сексом не избалованы. Так что она может оказаться куда лучше
многих молодых девочек, познавших разврат с малолетства. К тому же это тебе нужно
для тренировки. Я ведь тоже когда-то учился. Помнишь: если какой-то орган тела не
упражняется, он отмирает? Ну, обживай новое место. Через пару дней я приеду.
Серый, по всей вероятности, был троечником в школе или второгодником.
Неупражняемый орган действительно отмирает. Но это происходит в ряде поколений.
На это нужны десятки и сотни тысяч лет. А много ли лет у меня в запасе? И произведу
ли я на свет другое поколение?
После ухода Серого ко мне вошла хозяйка, вихляя мощными формами и сияя
железно-золотыми зубами. «Все-таки прогресс, — подумал я, — имея в виду железные
и золотые зубы. У наших предков зубы просто выгнивали. Или их выбивали им
собратья и начальники. Любопытно! На всех старых портретах люди изображены сзакрытыми ртами. Почему? Скорее всего потому, что зубы были испорчены. Думаю,
что многие красотки прошлого ходили с гнилыми зубами и целоваться с ними было
не очень-то приятно.
— Снял хотя бы ботинки, — сказала Хозяйка беззлобно (я одетый валялся на
койке), — Да и штаны тоже. Зачем зря мять костюм? Я промолчал. А про себя подумал,
что первый шаг в нашей любви с первого взгляда сделан. Потом Хозяйка осудила
«нынешнюю молодежь»: ребят — за длинные волосы и бороды, а девчат — за
короткие волосы и брюки. Потом она все-таки согласилась, что некоторым бороды
идут. И брюки тоже идут стройненьким девочкам.
— На мою задницу, — призналась она, втайне гордясь ею, — брюки ни в какой
Европе и Америке не сыщешь. Там таких задниц нет. Там все бабы костлявые.
Хозяйка еще что-то бормотала, а я уже уснул. «Столица, — подумал я, — а такой
дремучий провинциализм». Под утро мне приснился Антипод.
— Меня, — сказал он, — изолировали, как только моя рукопись попала в ЦК. Но я не
ощущаю себя побежденным. Сам тот факт, что сначала изолировали меня, а не тебя,
говорит о том, что я опаснее. Значит, будущее за мною.
— Согласен, — ответил я, — А что такое будущее? Никакого будущего реально нет.
Будущее есть безнадежная мечта неудачников, знай это!Розовый
Серый появился через пару дней, как и обещал. Надо отдать ему, должное: он точен
и правдив. У меня зародилось доверие к нему. Мы поехали в Москву поговорить с
«одним дельным человеком». Дельный человек показался мне в отличие от Серого
розовым. Между Серым и Розовым состоялся такой разговор.
— Сейчас вся интеллигенция свихнулась на йоге. Кое-кто на этом неплохо
зарабатывает. А этот вот тип (кивок в мою сторону) свою собственную йогу изобрел.
Нашу, советскую. И, между прочим, получше заграничной. А разбазаривает свою
систему всем, кому не лень. И задаром.
— И ему верят?
— Нет, конечно. Потому что бесплатно. И организации никакой. А если организовать
дело как следует и денежки брать, поверят. За свои деньги во что угодно поверишь.
Нужен основной капитал. Снять помещение. Взятки — надо же официальное
разрешение получить. Лекции отпечатывать. Литературу закупить для впечатления.
А она у спекулянтов сумасшедших денег стоит. Кое-какой спортинвентарь. Наглядные
пособия. Этого кретина... не обижайся, друг, это я любя... надо быть кретином, чтобы
такие мысли всякой шантрапе задаром отдавать!.. Его надо в божеский вид привести.
Тылы обеспечить. Да и штат кое-какой потребуется.
— Что же, замысел стоящий. Есть встречное предложение. Сейчас модно голодать
для здоровья и красоты. В нынешних условиях продовольственных затруднений идея
голода как могучего средства прогресса во всех отношениях пришлась весьма подуше властям. Во всех газетах — статьи на эту тему. Институты и больницы
специальные создали. Теории повыдумывали. Голод есть путь к изобилию! Голод есть
путь к долголетию! Голод есть залог здоровья!! Каково? Под этим соусом и нам надо
провернуть нашу школу доморощенной рязанской йоги. Это будет в духе времени и
партийной установки. Разрешение получить легче. А тебе. Учитель, партийное
поручение: в две недели выдумать марксистскую теорию голода. Стукачей вам не
избежать, так что в каждой лекции должен быть кусок из этой теории! Понял? Ну что
ж, считайте, что договорились. Выпьем за первую отечественную школу соцйоги!Буддизм и мы
Советуешь ты нашей русской рвани
В буддизм податься и застыть в нирване.
Но мы не йоги, а, увы, Иваны.
Нам дорасти бы до обычной ванны.
Я признаю, что в буддизме есть кое-что верное и полезное. Но общем и целом я его
отвергаю, и главным образом потому, что буддизм отвергает существование «я» или
призывает уничтожить его на том основании, что его нет.
Моя система исходит из «я», предназначена для «я», защищает «я» и развивает его
до предела. Она, увы, совсем не йога, а скорее антийога.Учись у учеников своих
Я сказал Серому, что такой поворот дела мне не очень-то нравится.
— А ты думаешь, нам нравится возиться с твоими идеями? — спросил он. Чего ты
хочешь? Проповедовать свое учение. Мы тебе предоставляем эту возможность. Но не
ради твоих дурацких идей (у нас своих идей в избытке), а ради денег. Мы и не
скрываем этого. Так что все вроде бы по-честному. Имеешь ты другую возможность
публично проповедовать? Нет, конечно. Так что у тебя другого выхода нет: только
участвуя в мошеннической проделке, ты можешь нести миру Свет и Чистоту. Только
через Грех лежит путь к Святости. Уверяю тебя, если бы ты узнал всю правду об
условиях деятельности Христа, ты нас счел бы непорочными ангелами. Одним
словом, хватит ныть. За дело! Вот тебе деньги. Купи приличную одежду. Отмойся как
следует. Белье поменяй. Волосы и бороду подправь. И мой их иногда — эффектнее
будешь выглядеть. Чем красивее Учитель, тем успешнее проповедь. Христос
наверняка был красивый мужик. Не зря же его бабы любили. Ты должен на высоте
держать марку нашей фирмы. Понял? Большинство твоих учеников будут, как и у
Христа, бабы. Многие из них (если не все) захотят переспать с тобой. Не рыпайся, это
естественно. Не подкачай! Для этого ты должен хорошо питаться. Я знаю подоплеку
сборищ такого рода: секс, секс и еще раз секс. Ничего страшного в этом нет. Уверен,что Христос этим путем гораздо больше влиял на людей, чем во время
благопристойных лекций. Как у тебя по части секса? Я тебе дам кое-что почитать.
Фотографии посмотреть дам. Это дело, брат, серьезное. Бабы в таких случаях
рассчитывают на высокий уровень квалификации. Хотя не мне тебя учить этому делу.
Ты же лечишь от импотенции. Слух был, что ты все партийное руководство области
обучил современным западным методам секса. Верно? В лекциях, этот аспект учения
постарайся тоже осветить. Свяжи это с голоданием. Секс голодающих — чем плохая
тема для лекции? После такой лекции число учеников удвоится, пари держу!..Сговор
Серый встретил меня на вокзале с молодым парнем, который представился как
сотрудник нового научно-исследовательского института Академии медицинских наук,
созданного специально для изучения явлений, которые еще не так давно отвергались
совсем или критиковались как проявления буржуазной идеологии. В институте есть
специальная лаборатория лечения голодом. Заведует лабораторией кандидат наук,
который готовит докторскую диссертацию. Парень — его ассистент. Мы отправились в
ближайший ресторан. Заказывал Серый. И расплачивался он же. Ассистент
предложил нам сотрудничество. Лаборатория дает нам документы, необходимые для
официального разрешения на открытие «школы» или «курсов», аренду помещения,
приобретения оборудования и найма сотрудников. Мы же, со своей стороны,
работаем под контролем лаборатории. Не пугайтесь, контроль чистая фикция.
Делайте что хотите. Это необходимая формальность. И, конечно, плата за услугу.
Просто несколько сотрудников лаборатории (заведующий, он, Ассистент, кое-кто еще)
будут числиться у нас на полставки, получая формально чисто условную мизерную
плату. Для отчетов. Ну, сами понимаете, плата фактическая... Допустим, пятьсот
рублей заведующему в месяц, двести пятьдесятАссистенту, двести пятьдесят — «кое
кому» еще. Кроме того, Ассистент будет посещать иногда мои занятия... Это нужно для
диссертации заведующего. Само собой разумеется, если мои лекции будут
отпечатаны, они получают их в первую очередь. Перед печатанием они будут
просматривать. Не исключено, что заведующий будет фигурировать в них как
научный консультант. Или... Но это потом, в рабочем порядке решим.
Упившись, Ассистент рассказал нам, что из себя представляет их «шарашкина
контора». Сплошное жульничество. На этом фоне то, что создавали мы, выглядело
чистейшей, честнейшей и высочайшей наукой.
— Но, — сказал Ассистент, — и у нас есть кое-что, заслуживающее внимания. Только
это между нами. Есть секретная лаборатория. Специально для высших лиц. Там такие
штучки вытворяют, что лучше об этом не говорить. Этот «кое-кто» оттуда. Будьте с
ним осторожны. Нет, доносить не будет, это не его дело. Стукачей у вас будет и без
него достаточно. Его задача — установить, чем можно попользоваться в их
лаборатории. Предупреждаю! Если заметит что-то стоящее, пишите пропало. Так что,ребята, занимайтесь шарлатанством, задуряйте голову, мистифицируйте, хохмите. Но
чтобы ничего серьезного. Поняли?
После этого разговора настроение у меня совсем упало. Ничего серьезного!.. А как
это сделать? Жульничать и притворяться я не умею. Я могу действовать только
искренне, честно и серьезно. Я же Бог, а Бог не умеет обманывать и мошенничать.
— Не унывай, — сказал мне Серый. — Эту сторону дела я беру на себя. Тут я
профессионал. Твое дело — лечи, учи, спасай, помогай. Без всякой подделки!
Мошенничество лишь тогда приносит успех, когда оно основывается на прочном
базисе серьезности, честности, правды. Понял? Это, брат, аксиома всякой крупной
общественной деятельности.
Я слушал все это и спрашивал себя: кто тут Бог? Кто Учитель? Кто сопливый
недоучка, наивный щенок, жалкий провинциал? Попади Христос в лапы таких
«учеников», не было бы западной цивилизации.Ученики
— А где мы найдем учеников? — спросил я Серого после того, как были выполнены
все формальности с арендой помещения (актовый зал в школе) и приобретены самые
необходимые пособия. — Не давать же объявление в газете и по телевидению!
— В этом нет надобности, — сказал он. — Через неделю у нас отбоя от учеников не
будет. Главное — найти первых энтузиастов. А они раззвонят о нашей школе на всю
Москву лучше всякой рекламы — неоспоримое преимущество нашего образа жизни
перед западным. Нескольких учеников нам поставит Ассистент. У меня есть знакомые,
работающие в различных учреждениях Москвы. Я уже дал им нужную информацию. В
ближайшую субботу должны сказаться результаты. Через пару недель человек
тридцать наберется. А через месяц будет по крайней мере триста желающих.
Проверено на опыте предшественников!
Серый оказался прав. Через десять дней набралось пятьдесят человек для первой
группы.
— Превосходно, — констатировал Серый первый успех, — Через месяц мы покроем
все расходы по организации фирмы и начнем качать чистую прибыль.Программа школы и штаты
Полный курс Школы должен состоять из теоретических занятий (лекций),
практических занятий (показ упражнений), индивидуальных консультаций и сеансов.
Для теоретических занятий я получил двух ассистентов (младших научных
сотрудников одного научно-исследовательского института Академии наук). Задача их
— запись и перепечатка моих лекций, составление списка рекомендуемой
литературы, консультации по моим лекциям и также по литературе, а такжеассистирование мне во время частных консультаций и сеансов. Для практических
занятий мы наняли двух студентов циркового училища (парня и девушку). Занятия
строились так. Раз в неделю я должен читать теоретическую лекцию. Затем
проводить практические занятия, упомянутые студенты по моим указаниям будут
показывать ученикам нужные упражнения и учить делать их самим. Раз в неделю я
буду приезжать для личных консультаций и сеансов. В зависимости от особенностей
пациентов (а это будут не только ученики, но и просто случайные люди, услыхавшие
что-то о Школе) мне будут помогать все упомянутые ассистенты, которых я должен
инструктировать специально. Школа еще не начала функционировать, а штат
сотрудников достиг двенадцати человек.
— Хватит, — сказал я Серому, — Цифра символическая. Помните, что уже среди
двенадцати верных апостолов Христа один оказался предателем.
— Чудак, — засмеялся он, — теперь не те времена. Не успеет отзвенеть будильник,
как все твои ученики без исключения предадут тебя. Но не бойся! Предательство в
нашем обществе тоже имеет свои законы. Мы еще имеем достаточно времени, чтобы
взять то, что предназначено не Богу, а Кесарю.
Как меняются времена! В те времена мои ученики предали бы меня до петушиного
крика. А тут — звон будильника! Чувствуете разницу? Петух — от Бога, а будильник —
от Дьявола. Как видите, и тут мое положение много хуже, чем у Христа.Начало школы
К первой лекции меня тщательно подготовили. Серый привел меня какую-то
московскую квартиру, где я принял ванну, сменил белье, надел новый костюм. Потом
он повел меня к самому модному парикмахеру, и тот из моей всклокоченной бороды
и гривы перепутанных волос сделал чудо красоты.
— Если бы я был кинорежиссером, — сказал парикмахер, любуясь своей работой, —
я бы специально для тебя написал сценарий и поставил бы фильм о Христе. Уверяю
тебя, ты сразу стал бы одним из самых знаменитых актеров в мире. Миллионером!!.
Серый сказал, что это неожиданное мое превращение в голливудского красавца
Христа может нам здорово повредить. Надо уровень красивости несколько снизить.
Впрочем, это произойдет само собой. Такую красоту надо беречь и холить. Не будешь
же ты каждый день мыть и расчесывать свои локоны?!
После парикмахера мы пообедали в ресторане. Потом часок погуляли (пищу
переварить и нервы успокоить). К Школе мы подъехали на машине. Хотя пешком
можно было дойти за десять минут, Серый сказал, что Великий Учитель должен
въезжать в свой Иерусалим на своем автомобиле. Автомобиль был чужой, Серый
нанял частника привозить меня в Школу и отвозить из нее. Я знал это, но утешал себя
тем, что ведь и Христос въехал в Иерусалим не на собственном, а фактически на
украденном осле. Мы по крайней мере не украли автомобиль, а наняли. Интересно,
вернул потом Христос осла обратно хозяину или нет? Боюсь, что нет. Но я его неосуждаю.
— Ну, с Богом, — сказал Серый, открывая дверь актового зала, где уже собрались
ученики, и втолкнул меня туда.
Зал был набит битком. Мой вид, очевидно, ошеломил собравшихся. Наступила
мертвая тишина. Все встали. Десятки немигающих глаз уставились на меня. И я
ощутил в себе силу, светлость и радость необыкновенную.Первая проповедь в столице
— Посмотрите на меня, — сказал я, — Видите, я строен, красив, у меня стальные
мускулы. Посмотрите на мои волосы. Часто ли вам приходится видеть такие? Я
круглый год в любую погоду хожу без головного убора. У меня вообще нет никакой
зимней одежды. Могу много дней обходиться без пищи, не испытывая голода. И могу
в день съесть пять обедов, не испытывая пресыщения. Я могу мгновенно уснуть в
любом положении, даже стоя, и спать ровно столько, сколько прикажу себе. Но могу
несколько суток обходиться без сна, не испытывая сонливости. Я ничем не болею. А
если замечаю возможность болезни, предупреждаю ее усилием воли. У меня всегда
прекрасное расположение духа. Я подавляю отрицательные эмоции. Я умею
наслаждаться всем видимым, слышимым и осязаемым мною. Если я одинок, я
испытываю радость одиночества. Если я среди людей, я испытываю радость общения.
Я... Я... Мне... Меня... Я... Я... Я не был рожден таким. Я не был воспитан таким семьей,
школой, университетом, учреждением, пропагандой... Я сделал себя таким сам по
доброй воле, изобретя для этого свою собственную систему жизни, неукоснительно
следуя ей, тренируясь на это постоянно и превратив принципы своей системы в свою
привычную натуру. Я научился счастливо жить в обществе нищеты, пошлости,
подлости, грязи, насилия, зависти, стяжательства, скуки, злобы, серости, зависти и
убожества. Я создал свой взгляд на мир и тем самым создал свой мир. Этот мир
прекрасен. Я научу вас стать такими, как я сам, научу вас строить свой прекрасный
мир и жить в нем счастливо, каким бы ни был тот мир, из которого вы пришли сюда. Я
научу вас этому по-своему. Я говорю вам: если вы хотите стать такими и войти в этот
мир, входите в него и идите рядом со мною.Одиночество
Я в эту проповедь вложил столько сил, что по окончании ее почти потерял сознание.
Восторженные, неиствовавшие ученики бросились было ко мне, но Серый остановил
их: Учителю нужен отдых. Он увел меня в соседний пустой класс, усадил за парту,
обнял, как любимое дитя.
— Ты, старик, молоток, — сказал он. — Ты цены себе не знаешь. Ты же золотая жила.
Ты один — целый Клондайк. Нет, ты алмазная россыпь размером с угольный бассейн.Ты... Ты... Ну, сейчас мы отметим успешное начало в самом шикарном ресторане.
Заказывай, что душа пожелает! А потом — к девочкам. У нас, старик, штук десять
приглашений! Успех! Феноменальный успех!
Я сказал, что мне ничего не надо, что мне надо побыть одному, сосредоточиться и
восстановить духовные силы. С черного хода я незаметно выскользнул на улицу и
пошел куда глаза глядят. Я превратился в дряхлого старика. Плечи мои обвисли,
мускулы одрябли и исчезли совсем. Волосы слиплись в жирные пряди. Угроза и страх
бессонницы овладели моим сознанием. Вокруг суетились люди — десятки, сотни,
тысячи людей. Одиночки, пары, толпы. Но они не видели меня. Я для них не
существовал. На меня накатился ужас безнадежного и бесконечного одиночества.
Мне некуда было идти. Мне негде и не с кем было остановиться.
— Боже, — шептал я в отчаянии, — что происходит со мной? Научи меня тому, от
чего хотят избавиться и что хотят одолеть эти люди! Дай мне хотя бы самую малость
человеческого счастья, дай мне хотя бы крупицу пошлости, подлости, злобы, зависти,
корысти, лжи, предательства, скуки... Дай мне все то, чем живы люди! Верни меня в
этот ужасный, но прекрасный человеческий мир.Мои апостолы
Мои апостолы оказались способными помощниками, с удовольствием включились в
игру, много выдумывали от себя, так что их приходилось сдерживать. Через пару
месяцев они так насобачились подражать мне, что любой из них мог открывать свою
собственную школу. Я им постоянно твердил, чтобы они не торопились воображать
себя способными на то, что делаю я. Легко усвоить внешние формы поведения. Но
глубинные секреты мастерства постигаются годами. Главные мои методы будут
доступны им по крайней мере через год, да и то в минимальной степени. Но, увы,
ученики редко слушаются учителей в таких случаях и сами стремятся как можно
скорее стать учителями.
Вскоре, однако, обнаружился другой аспект деятельности моих помощников,
объяснивший их энтузиазм и успехи в первом, упомянутом выше аспекте: корысть.
Они развернули «левую» деятельность за мой счет (консультации якобы от моего
имени) и стали брать с учеников и пациентов взятки по каждому поводу, главным
образом за прием «без очереди», за «секретную литературу», за «новейшие методы
лечения», короче говоря, за все. Одна женщина, приходившая ко мне лечиться от
рака матки, заплатила моему «секретарю» (Серому) двести рублей за один прием и сто
рублей одному из моих ассистентов якобы за блат. Это превратилось в систему. Я
сказал Серому, что нам нужны специальные люди для надзора за жуликами, иначе
они совсем дискредитируют нашу Школу и привлекут внимание милиции. Серый
сказал, что от этого будет еще хуже, ибо надсмотрщики будут мошенничать вместе с
апостолами. Мы теперь работаем по общим законам советского общества и избежать
таких явлений в принципе не сможем. Но сократить или по крайней мере ввести их втерпимые рамки можно, пользуясь обычными советскими методами
коммунистического воспитания и контроля общественности. Необходимо провести
общее собрание!
На собрании с докладом об итогах работы Школы в прошедшем полугодии выступил
Серый. В разделе о недостатках нашей работы он рассказал и о случаях нарушения
социалистической законности. Он предупредил, что, если такие случаи будут
продолжаться, придется ставить в известность милицию, а это, сами понимаете,
пахнет плохими последствиями.
После собрания апостолы некоторое время вели себя прилично. Но потом снова
распоясались и с удвоенной силой стали обирать учеников и пациентов. Кое-кто стал
принимать пациентов у себя дома. Студентка театрального института устроила что-то
вроде своей школы красоты. Узнав об этом, Серый уволил ее. Через месяц, однако, ее
Школа красоты прогорела, и она пришла снова к нам «доучиваться». Но место ее уже
было занято — Серый устроил на это место свою любовницу, которая деньги брала,
но не работала.Переселение
В связи с тем, что возросло число желающих пройти полный курс в Школе и число
людей, жаждущих получить у нас консультацию по самым различным вопросам,
пришлось удвоить число моих приездов в Москву, и моя жизнь за городом стала
обременительной. Тем более моя Хозяйка буквально измучила меня своей
похотливостью. Я все чаще оставался ночевать в городе, главным образом у моих
учениц и пациенток, что точно, так же подтачивало мои силы. Я взбунтовался и
потребовал от Серого снять мне комнату в Москве. Он согласился, но почему-то
неохотно. Я не стал выяснять причину этой неохоты, — это его дело. Мне было важно
одно — возможность отдохнуть после тяжелых занятий в Школе и уединиться для
размышления. К занятиям, между прочим, надо было готовиться. Я делал это в
поезде. Но это было терпимо пару раз в неделю, а не четыре. К тому же занятия
пришлось сместить так, что мои поездки выпадали на часы, когда поезда были
набиты сверх меры.
Наконец Серый нашел мне хорошую комнату на окраине города, в чистой и тихой
квартире. Хозяева — одинокие старики, чему я обрадовался особенно. И добрые. Они
сразу проявили ко мне что-то вроде родительских чувств и стали за мной ухаживать
— подкармливать, стирать и чинить белье. Я сомневался, что Серый оплачивал это, и
отдавал им часть своих «карманных» денег. Они настолько вошли в роль родителей,
что не ложились ночью спать до тех пор, пока я не приходил домой, и очень
сердились, если я не приходил совсем. Мне такая жизнь пришлась по душе. И я начал
подумывать о том, чтобы покончить со Школой, найти какую-нибудь работенку и
пожить нормальной семейной жизнью хотя бы несколько лет. Я же впервые попал в
семейную обстановкуСоблазны и намерения
С первых же дней работы в школе на меня обрушились соблазны. Первым делом
меня попытались вовлечь в некую религиозную секту. Потом было несколько
поползновений со стороны гомосексуалистов, несколько попыток старых баб с
квартирами и хорошей зарплатой женить на себе, несколько предложений
позировать художникам и даже сниматься в кино. Я действительно являл собою
зрелище живописное. Работал я до изнеможения — лекции, уроки, консультации,
визиты... Отощал. Глаза стали огромными и горящими. Начали седеть волосы и
борода. Когда я шел по улицам, меня принимали за индийского йога, приехавшего
работать в Советский Союз — помогать создавать советскую школу йоги. Парень из
института, о котором говорил Ассистент и который аккуратно посещал все мои
занятия, предложил устроить меня на постоянную работу в их секретную
лабораторию. Он соблазнял меня отдельной квартирой, высокой зарплатой и
кандидатской степенью через три года.
— Ты себе цены не знаешь, — говорил он. — Ты же такие чудеса мог творить в
нашей лаборатории! Ты бы сразу поднялся до самых высших лиц! До Самого!
Наверняка тебя бы сразу включили в Его 1ичную группу. Соглашайся добровольно. А
то ведь все равно рано или поздно вашу лавочку прикроют, а тебя передадут нам.
Только уже без всех благ, какие ты можешь иметь сейчас.
Я отсекал все эти соблазны. Я хотел одного — выложиться до конца, как можно
больше отдать людям из того, чем я обладал. Не может быть, думал я, чтобы все
пропало впустую. Что-то останется в людях от меня, что-то сохранится и даст ростки.
Задача Бога — посеять свои семена в душах людей. Посеять как можно больше, ибо
лишь немногое может сохраниться и дать жизнь.
Прошло три месяца без особых изменений. Я работал, как одержимый. Я чувствовал
необычайный подъем. Чувствовал, что люди слушают меня и хотят слушать. Во время
моих лекций нами всеми владело состояние, которое я бы назвал священным
трепетом за неимением более сильных выражений. Может быть, слово «экстаз» здесь
подойдет. Антипод называл это коллективным психозом. Тот парень, о котором я
упоминал, снова имел со мной разговор. — Решайся, — сказал он, — остались
считанные дни. Этой лавочке скоро конец.
Я сообщил о разговоре Серому. Тот не на шутку встревожился.
— Кажется, дело идет к развязке, — сказал он. — Пора сворачиваться. Объявим
новый расширенный набор учеников!
Желающих на сей раз оказалось более тысячи. И все внесли месячную плату в
качестве аванса.Конец школы
Серый сам приехал ко мне.
— Обстоятельства сложились так, — сказал он, — что нашу лавочку придется
закрыть раньше, чем мы предполагали. Вот тебе паспорт на имя... билет на самолет в
Н... — адрес и деньги. Этих денег тебе хватит месяца на три. Отдыхай, загорай,
отсыпайся. В Школе больше не появляйся — она уже не существует. Вернее, она уже в
ведении КГБ.
Мне было жаль мою Школу — я к ней привык. Я не изложил еще и половины своих
идей. Но делать было нечего. В Н. я решил не лететь: что мне там делать? Билет и
новый паспорт выбросил. Решил, что мой старый лучше, хотя временная прописка
кончилась, а возобновить без Серого я не смогу. Мои старики ни за что не хотели
меня отпускать, решив усыновить меня и добиться постоянной прописки.Что было
Ночью ко мне пришел сам Христос, и мы с ним поговорили с полной
откровенностью.
— Скажи честно, — спросил я его в конце беседы, — был ты на самом деле или нет?
— Был, — ответил он.
— Ты на самом деле сын Божий?
— Не говори глупостей! Никакого Бога нет. Мои родители — обычные люди.
— Кто был ты?
— Целитель, проповедник или учитель. Таких, как я, было много.
— Но ты был крупнее всех?
— Вряд ли. Сравнивать невозможно.
— Но почему же?..
— Потому что меня казнили.
— За что?
— Слишком много развелось учителей вроде меня. Это обеспокоило римские
власти. Они решили покончить с нами. Для назидания прочим выбрали меня и
казнили.
— Почему тебя?
— Мою кандидатуру им предложили еврейские священники. Они не любили меня за
то, что я становился популярен как целитель.
— Ты не воскресал?
— Нет, конечно. Тот, «воскресший», был самозванец.
— А учение?
— Кое-что из того, что сохранилось, проповедовал я сам. Кое-что мне приписали от
других. Но главное содержание моего учения не сохранилось.
— Что именно не сохранилось?
— Все то, чему учил ты.— Как?! Неужели и тогда?!
— Эти истины вечны. Пройдет время, и их снова откроет кто-нибудь. В нашем деле
авторство сохранить невозможно. Да оно и не играет роли.
— Что будет со мной?
— Ничего.
— Как так?! Я же!..
— Именно поэтому.Поцелуй Иуды
Блаженствовал я всего три месяца. Смешно, мои старики добивались для меня
постоянной прописки и затеяли дело об усыновлении, я ходил с ними по всяким
учреждениям, в том числе в милицию, где затребовали справки из моего города и
получили их, а в это время был объявлен всесоюзный розыск меня как важного
государственного преступника. Я узнал об этом потом. Если бы я сбрил бороду и
укоротил кудри, меня бы так и не нашли. И зажил бы я счастливой жизнью
единственного и любимого сына в тихой семье. Но от судьбы не уйдешь. Меня
случайно встретил на улице один из бывших учеников и вызвал милицию. И тут
аналогия с Христом. Очевидно, тут тоже есть некое общее правило.Преображение
Первым делом мне остригли голову и сбрили усы и бороду. Из-под моей волосатости
показался тощий мальчишка с растерянными глазами — жалкое зрелище для Бога.
Увидев меня в таком виде, следователь схватился за голову.
— Боже мой, — вырвалось у него, — с кем мы воюем?! А что делать? Я бы тебя,
парень, отпустил домой. Но я не Бог. Слишком много развелось всяческих «святых»,
«целителей», «учителей», «пророков». Есть директива свыше покончить с ними и
провести показательный процесс. Твое дело сочли наиболее подходящим. Дело
миллионное. Пахнет высшей мерой. В назидание прочим. Понял, в какую грязную
историю ты вляпался?Выбор
Мне предложили на выбор: либо я признаюсь, что я мошенник, раскаюсь и призову
прочих жуликов такого рода последовать моему примеру, и тогда мне дадут
небольшой срок, либо я упорствую, тогда... Как быть? Я сравнил свое положение с
таковым Христа.
Я тоже невиновен, как и Христос. Но он не был ничьим сообщником орудием, а ябыл орудием и сообщником преступников. Он был предельно одержим ролью Бога, а
у меня дважды возникало желание отказаться от своей претензии быть Богом. Если
бы меня не схватили, то не исключено, что я сделал бы это. Мне надоело быть Богом.
Исход суда не зависел от поведения Христа, он не вынуждался к сотрудничеству с
судьями, у него не было выбора. Потому он был пассивен. Он не раскаялся в
содеянном. Меня же принуждают к сотрудничеству с судьями. И если я помогу им
разоблачить меня самого и мне подобных, мне сохранят жизнь. Мне искренне
захотелось помочь судьям.
— Где же твоя религия сопротивления и бунтарства? — послышался мне ехидный
голос Антипода. — Ты скатился ниже самого Христа в его рабско-холуйской установке
на непротивление злу. На Христа насильно взвалили крест, на котором его распяли. А
ты?.. Я презираю тебя. Тебя выручает только одно: из того материала, какой собрало
следствие, при всех комбинациях и ухищрениях следует то, что ты единственный,
кого не за что судить. К тому же и у тебя фактически нет выбора. Судьба твоя все
равно предрешена, признаешь ты себя преступником или будешь настаивать на
своей невиновности. Тебя все равно осудят на казнь в назидание другим. Это уже
решено на самом «верху».
И я избрал путь Христа: безразличия к суду. Я решил молчать. В начале лаптизма,
как христианства, должна быть невинная и беззвучная жертва.Адекватность эпохе
Я в доказательство показывал вам раны.
И все же вами я остался не опознан.
Я понял это слишком поздно,
Что я вернулся слишком рано.
Или скорее понял рано,
Что возвращаться уже поздно.Суд
Суд устроили показательный, в зале какого-то клуба, с представителями трудящихся,
с прессой. Но задуманный спектакль не получился. Первый элемент неожиданности в
ход процесса внес я сам — я отказался от защитника, заявив, что буду защищать себя
сам согласно своему принципу: никакой защиты! Невиновный не нуждается в защите.
Самая мощная защита невиновного — полная беззащитность. Мой отказ от
государственного защитника и его мотивировка вызвали оживление в зале и
замешательство суда.
Второе оживление в зале наступило в связи с выступлениями экспертов. А их было
довольно много — врачи, ученые, философы и даже поп! Последний выступал какэксперт по проблемам религии. Он был преподавателем в Духовной семинарии в
Загорске. Другой эксперт по тем же проблемам был профессором в Институте атеизма
при Академии общественных наук. В зале начался смех, когда объявили, что
экспертами по проблемам религии выступают представители столь
противоположных организаций. Выступления обоих экспертов сопровождались
смехом и аплодисментами, причем нельзя было понять, являются аплодисменты
одобряющими или порицающими. Философ уличал меня в том, что я претендую на
роль Бога, тогда как, согласно марксизму-ленинизму, никакого Бога нет, Бог — опиум
для народа, поповская выдумка. Представитель же православной церкви уличал меня
в том, что мое учение ложно, но уже согласно христианской религии.
Настоящая комедия началась, когда стали давать показания свидетели. Вот
несколько примеров.
Свидетельница — огромная полная женщина килограммов на сто пятьдесят, ярко
накрашенная, увешанная драгоценностями.
Судья: С какой целью вы обращались за «консультацией» к обвиняемому?
Свидетельница: С целью похудения. (В зале смех.)
Судья: Ну и похудели?
Свидетельница: Пока посещала Школу, похудела на пятьдесят килограммов. (Смех в
зале.)
Судья: А потом?
Свидетельница: Поправилась на шестьдесят. (Гомерический хохот в зале.)
Судья: И сколько вы за это заплатили?
Свидетельница: Тысячу рублей. (Крики негодования в зале.)
Судья: Выходит, по двадцать рублей за килограмм. Дороговатое мясо. (В зале
аплодисменты, смех.) На рынке и то дешевле. (Аплодисменты, смех.)
Свидетель — крупный мужчина кавказского типа. Говорит с акцентом.
Жестикулирует.
Судья: С какой целью вы обращались к обвиняемому?
Свидетель: С целью для импотенции. (Смех в зале.)
Судья: От импотенции или для импотенции? (Хохот в зале.)
Свидетель: Я не понимаю, чего ты хочешь. Говорю тебе русским языком: чтобы член
стоял, понял? (В зале гомерический хохот.)
Судья: Где не понять?! Ну и как, помогло?
Свидетель: Да еще как!! (Смех.) Пока посещал Школу. Потом опять.
Судья: Что опять?
Свидетель: Не работает! (Смех.)
Судья: И сколько же вы отвалили за то, чтобы... работал? (Смех.)
Свидетель: Десять.
Судья: Рублей?
Свидетель: Десять тысяч. (Гневные выкрики.)
Судья: И сколько раз он у вас работал за эти десять тысяч?
Свидетель: Десять раз! (Смех. Крики: «Всего-то!»)Судья: А не дороговато?
Свидетель: Если бы имел миллион, я бы и его не пожалел для такого дела! (Смех,
аплодисменты.)
Судья: Деньги вручили лично обвиняемому?
Свидетель: Нет, его секретарю.
Судья: А почему не лично?
Свидетель: Секретарь сказал, что Учитель никогда не осквернит своих рук
прикосновением к деньгам. (Смех.)
Свидетельница — женщина лет пятидесяти, изможденная, рано постаревшая. На
вопрос судьи, с какой целью обращалась к обвиняемому, ответила: с целью
омоложения.
Судья: Помолодели?
Свидетельница: Нет.
Судья: Почему?
Свидетельница: Не успела. (Гомерический хохот в зале.)
Судья: Сколько заплатили?
Свидетельница: Пять тысяч. (Крики.)
Судья: Как же вы попались на это?
Свидетельница: Секретарь Учителя познакомил меня с двумя женщинами, которым
по документам было за сорок, а выглядели они моложе тридцати. Они и сказали, что
прошли курс омоложения у Учителя.
Судья: Вы не узнаете этих омолодившихся среди обвиняемых?
Свидетельница: Узнаю. Вон те...
Судья: На самом деле одной из них двадцать три, другой — двадцать пять. В чем же
состоял курс омоложения?
Свидетельница: Секретарь сказал, что Учитель обладает необычайно мощной
сексуальностью. Каждый сеанс омолаживает на год.
Судья: Ну и как?
Свидетельница: Ничего особенного. (Смех.)
Судья: Значит, вы разочарованы?
Свидетельница: Нет. (Смех.) Просто у него таких омолаживающихся небось сотни.
(Гомерический хохот.)
Свидетель — тощий мужчина с очень некрасивым лицом, распухший нос, под
глазом синяк. Цель занятий с Учителем — улучшение внешнего вида (лица и фигуры).
После этих слов свидетеля в зале творилось нечто невероятное. Минут двадцать
успокаивали. Свидетель, показывая на нос и синяк, сказал, что это его в милиции
разрисовали. Судья сказал, что правильно сделали. (Аплодисменты.) В следующий раз
за сопротивление властям получит срок. Кому платил деньги и сколько, не помнит,
поскольку был всегда пьян. Улучшилась ли его внешность? А ему наплевать на
внешность. (Смех.) Бывает и хуже. (Смех, аплодисменты.) Ему было приятно провести
время в хорошей компании, поговорить с умными людьми. Баб было полно. (Смех.)
Правда, в основном толстые, старые и страшные. (Гомерический хохот.) Зато нежмоты. (Смех.)
Свидетель — молодой мужчина, сильно заикается. Лечился от заикания. Перестал
заикаться. Полгода говорил нормально. А когда узнал, что Учитель жулик и шарлатан,
почему-то снова стал заикаться. Смех в зале остановить не удалось. Пришлось
сделать перерыв.
На другой день суд продолжался уже не в большом зале клуба, а в небольшом
помещении народного суда.
Убедительной картины моей преступной деятельности из судебного спектакля не
получилось. Но прокурор все равно потребовал высшей меры. Мне предоставили
последнее слово. Я не выдержал роли молчальника. Я сказал, что слагаю с себя
полномочия Бога. Если кто из людей захочет стать Богом, пусть будет им. Место
освободилось. И это очень просто стать Богом: иди на Голгофу! Но это очень трудно —
быть Богом: надо идти все-таки на Голгофу!
В зале раздались крики возмущения. Потребовали разъяснить, что это такое
«Голгофа». Прокурор сказал, что это гора в Израиле, на которой, согласно
религиозной легенде, был распят Христос, которого на самом деле не было, которого
идеологи господствующих классов выдумали с целью... Снова раздались крики с
требованием выгнать меня в Израиль, «поставить к стенке», сослать на урановые
рудники!.. Суд удалился на совещание. Я опустился на скамью и оцепенел в ожидании.Ожидание
Я встречал людей, приговоренных к казни, но уцелевших волею случая. И никто из
них не мог ничего рассказать о промежутке жизни между приговором и казнью.
— В это время просто ничего не было, — сказал человек, один раз неудачно
расстрелянный немцами, а другой раз — столь же неудачно своими. — Оказался бы
ты сам в таком положении, то ты понял бы, что тут нечего понимать.
Теперь я понимаю этих людей. Тут действительно нечего понимать, ибо тут пусто.
Мне не дают еды, а я не ощущаю голода. Мне не дают воды, а я не ощущаю жажды. Я
не ощущаю хода времени. Сколько я здесь? Неделю? Месяц? И я не сплю. Я оцепенел
в ожидании, и все. Болван! Ты забыл о главном деле твоей жизни — о Боге! Вспомни о
Нем, и ты вновь ощутишь полет времени, тесноту пространства, жажду, голод, боль в
теле. Ощутив страдания, моли у Него силы достойно человека перенести их. Иначе
пустота и оцепенение. В памяти возникла Богиня.
— Как ты живешь? — спросил я.
— Как все, — сказала она. — Сейчас сплю по очереди с хореографом и директором.
Прима-балерина принуждает сожительствовать с ней, иначе она не допустит меня на
хорошую роль. Придется соглашаться.
— Ты права, — покорно говорю я, — От той роли, какую уготовили тебе люди,
уклониться нельзя. Пошлость есть неизбежный спутник гения.
Богиня исчезла. Исчезла, как ложная идея, насовсем и бесследно. И возник Антипод.Возник как абсолютная истина, как приговор, не подлежащий обжалованию.Приговор Антипода
— Ты много раз призывал людей идти на Голгофу, — сказал он. — Дурак! В России
нет Голгофы. В России есть Лубянка. Сибирь. Колыма. Магадан. А Голгофы нет. И со
словом «иди» у нас ассоциируют совсем иное слово — русское слово из трех букв,
обозначающее все, что угодно, за исключением Голгофы. И в ответ на твой призыв
«Иди на Голгофу!» наш русский человек ответит тебе: «А иди-ка ты на...!» И правильно
сделает, ибо Голгофы у нас нет и быть не может.
Вторая слабость твоей позиции, — продолжал Антипод, — тебя зовут Иваном.
Иваном Лаптевым. Бог по имени Иван, да еще Лаптев, — согласись, это звучит
смешно. Зевс, Юпитер, Будда, Христос — это звучит красиво и возвышенно. А Иван
Лаптев — хоть тресни, хоть превзойди их всех, вместе взятых, — все равно смешно.
Все равно не поверят. Люди могут принять любого бога по имени Ганс, Жорж, Джон.
Абрам, Иосиф, Карл... Но ни в коем случае — по имени Иван. Иванианство, иванство,
иванизм, лаптизм, лаптианство — этого нам только не хватало, воскликнут люди. Не
допустим! Только через наш труп! Вопль насчет трупа я вставил для красного словца.
Через труп мы перешагнем. Но не ради иванизма. Мы сами его ни в коем случае не
допустим. Чтобы наш брат Иван породил целое иванианство? Не бывать этому! Лучше
худой марксизм, чем хороший иванизм! Хотя от марксизма нас с души воротит, он все
таки заграничная штучка, а не наше домотканое барахло.
Третья слабость твоей позиции, — продолжает Антипод, — уже не наша
национальная обреченность, а некая общечеловеческая закономерность. Многие
смертные претендовали на статус Бога. Одни — обуреваемые маниакальным
тщеславием и властолюбием, другие — маниакальным стремлением спасти
человечество. К числу последних принадлежал, по всей вероятности, человек,
который вошел в историю под именем Христа. Он не был исключением. Такие люди
появлялись до него и после него. Они появляются и в наше время. И будут появляться
в будущем, ибо претензия быть Богом есть естественная социальная функция
Человека — вот в чем дело! Конечно, в самих людях есть что-то такое, что находит
воплощение в появлении особого рода личностей, вынуждаемых людьми исполнять
эту функцию. Конечно, тут есть и элемент добровольности, вернее,
предрасположенности этих личностей к такой роли. Но я подчеркиваю социальную
природу и принудительность ее, поскольку этого не видят или не хотят видеть. Видят
то, что Христос сам взял на себя роль Бога. Но не видят того, что он смог сделать это
лишь постольку, поскольку общество нуждалось в этой роли и заставило его сыграть
ее, что люди воплотили в Христе частицу своего существа. Бог есть отчужденная
общечеловеческая функция, и ничего больше! Ты воспринимаешь свою роль, как
Волю Небес, а фактически тебя вовлекли в нечто неподконтрольное тебе, в нечто
такое, что есть переплетение махинаций авантюристов, чаяний шизофреников,политических расчетов, людских несчастий и многого другого.
Мало того, особенности нашего времени наложили свою печать на твою жалкую
судьбу. Теперь людей, претендующих на роль Бога и выталкиваемых на нее,
появляется слишком много. Теперь уж никого не удивишь явлением Бога как
феноменом социальным, подобно тому, как никого не удивишь радиоприемником,
самолетом, автомобилем. Подобно тому. как античные и шекспировские трагедии
приобрели статус банальных склок любого достаточно большого и целостного
человеческого коллектива, Бог утратил былую индивидуальность и
исключительность. И потому в отличие от Будды, Христа и Магомета ты не войдешь в
историю. Твоя известность и твое влияние ограничатся рамками местной устной
молвы, отделений милиции и КГБ. Причем она скоро будет забыта. И никаких следов
твоего пребывания в мире не останется вообще.
Многие смертные, повторяю, претендовали и претендуют до сих пор на статус Бога.
Когда эту претензию заявляют цари, короли, императоры, диктаторы и вожди, это ни у
кого не вызывает раздражения. Это — норма. Даже Сусликов может претендовать на
это — он есть власть, указующая пути человечеству. Но не ты, жалкое существо,
находящееся на самом дне человеческой помойки. По условиям нашего времени ты
не можешь практически вознестись на уровень своей претензии даже в случае успеха
твоей миссии, ибо не сможешь сделать даже одного шага вверх в современной
социальной иерархии. В наше время даже Бог должен делать карьеру по законам
делания карьеры.
Хотя богов появилось много, само техническое овладение ролью Бога и исполнение
ее не стало от этого легче и проще. Ведь не упрощаются же автомобиль и
радиоприемник, становясь банальными предметами домашнего обихода?! Чтобы
выделиться из множества богов в качестве самого великого или в качестве
объединяющего Бога, теперь нужна вся мощь современной науки, техники, культуры,
вообще вся материальная мощь государства. Это не под силу одному человеку, каким
бы сверхгением он ни был. Вспомни, ведь и Будда, Христос и Магомет вознеслись не в
одиночку и не только за счет своих личных способностей.
А наш век несет идеологию вместо религии. Он отдает предпочтение Дьяволу, а не
Богу.
Вспомни, как шло следствие по твоему делу и как совершался суд над тобой. Сравни
это с кипением страстей при решении судьбы Христа. В твоем случае много грязи,
подлости, пошлости и прочих низких явлений человеческого бытия. Но никаких
страстей. Немного нездорового любопытства. Сугубо формальная кампания. Апатия.
Вялость. Расправа беспощадная. Наказание жестокое. Но никакой трагической и даже
драматической окраски. Красок вообще нет. Серость с некоторой долей насмешки и
раздражения. Чтобы человек стал Богом, общество должно внести в его осуждение и
наказание за такую дерзость огромную страсть, соразмерную дерзанию. Наше
общество бесстрастно. Оно не способно испытать страха за свою судьбу от чьей-то
маниакальной претензии быть Богом.
Осудившие тебя не питают к тебе лично злобы. Они даже симпатизируют тебе. Онивсе понимают, что ты — жалкое и несчастное существо, игрушка в чужих руках, гений,
которому не дали проявить свой чудный дар. Они лишь выполнили свои рутинные
обязанности, не вызывающие высоких мыслей и эмоций. Ты безразличен им как
личность.
Почему же все-таки тебя судили? В чем состоит твоя опасность для общества? Обман
доверчивых граждан и вымогательство денег? Это — заурядное дело, которым
занимаются многие тысячи мошенников всякого рода и обычных граждан. В
сравнении с ними мы капля в море. Государству тут никакого ущерба не наносится.
Ущерб медицине и науке? Наоборот, такие люди стимулируют развитие новых
отраслей науки и медицины. Ущерб государственной идеологии? Ничуть. Ваши пути
даже не пересекаются. Более того, вы даете идеологам материал для насмешек и
самомнения, оправдание их существованию. Единственно, кому вы наносите
ущерб, — это старая религия и церковь. Но ведь это в интересах государства и
государственной идеологии. Так в чем же дело?
Дело в возможности появления на арене истории совершенно нового, не
предвиденного никем явления, отличного от науки, идеологии и старой религии,
причем не в одиночном, как в случае Христа, а в массовом воплощении. Все, включая
партийных работников, чиновников, ученых, врачей, философов и попов,
почувствовали угрозу появления этого подлинного претендента на человеческие
души и объединились против него. Люди, включая попов, не хотят пришествия Бога в
мир, боятся этого пришествия. Бог несет с собой слишком обременительные
обязанности и ограничения. Бог тут не нужен никому, кроме самого Бога и ничтожной
кучки несчастных людей. А наше общество исключает несчастных людей как
массовое явление. Оно не делает людей счастливыми, но оно не позволяет им стать
несчастными.
Не буду утруждать тебя другими аргументами. Достаточно этих. Тем более у нас нет
времени, сейчас за тобой придут. Ты пойдешь на казнь сам, и пойдешь один. Ты
больше не увидишь человеческих лиц и не увидишь того, кто совершит правосудие.
На основе вышеизложенного я приговариваю тебя к самой страшной для Бога казни
— к бесследности и забвению. Антипод исчез. Раздалось грозное: «Встать! Суд идет!»...Напутствие уходящему в ничто
Храбришься ты: мол, смерть — пустяк,
Пока она сторонкой ходит.
Но вот она тебя находит,
И гонор твой тотчас иссяк.
Я слышу шаги в коридоре. Это за мной. Этот миг ожидания смерти есть последняя
проверка твоего учения. Вспомни, как ты сам учил других. Оставьте страх перед
Ничто и отнеситесь к нему, как к равноправному партнеру Бытия. Ничто не имеет
пространственных размеров. Но оно везде — оно бесконечно. Оно не имеет начала иконца, оно не имеет протяженности во времени. Но оно вечно. Оно не расчленено и
неподвижно. Но оно абсолютно совершенно и гармонично. Оно не знает радости. Но
оно не знает и страдания. Бытие есть лишь временно отдаленная от Всего часть
Всего. Переход в Ничто есть лишь возврат части в целое...
Я шепчу эти, казалось бы, магические слова, но они теперь кажутся нелепыми и не
дают успокоения. Неужели они действовали на тех, кого я учил им? Не верю!
И леденящий смерти страх,
Как червь, в твою вползает душу.
И беспощадно сразу рушит
Систему слов в никчемный прах.
О Боже, отодвинь это мгновение! Фактически я же еще совсем не жил. Пусть
страдания! Пусть тоска! Пусть страх! Пусть разочарование! Только не Ничто! Все, что я
говорил, есть ложь!
И слов поток теперь иной.
Бесценной жизни продолженье,
Хотя бы на одно мгновенье,
Ты просишь дать любой ценой.
Но довольно! Хотя ты не Бог, ты все-таки человек! А это тоже кое-что значит. Встреть
это, как подобает мужчине. Выпрямись! Подними голову! Скажи себе: я готов, я не
испытываю раскаяния за содеянное, я не прощу пощады, я хочу жить, и потому я
готов умереть. Смерть есть часть жизни, завершающая жизнь. Умри достойно
человека. Достойная смерть очищает от всех грехов и исправляет все земные
недостатки. И не надо слов. Смерть надо встречать молча.
Сейчас настанет твой конец.
И распадутся жизни звенья.
И не способен сам Творец
Остановить времен теченье.
В лицо небесному Царю
Скажи такое многократно:
Что жизнь мне дал — благодарю,
Вдвойне — что взял ее обратно.Эпилог
...Прошло несколько лет.
Дверь в самую захудалую и потому самую популярную «забегаловку» в Новых
Липках открылась и впустила известного в свое время в городе тунеядца, пьяницу,
трепача и «целителя» Ивана Лаптева.
— Глядите! — раздались возгласы. — Никак опять Исусик объявился! Откуда ты? Слух
был, что тебя в Москве «шлепнули». Значит, вранье?
— Нет, — сказал Лаптев, отыскивая место для своего полного стакана и тощеготела, — не вранье. Только «шлепнули» не меня, а нечто во мне: во мне убили Бога.
ГОМО СОВЕТИКУС
Подлинная любовь не протекает ровно.
Не любил бы, так не бил бы.
Мы будем бороться за мир до тех пор, пока камня на камне не останетсяПервый сигнал
Ночью я очнулся и тут же погрузился в бредовое состояние. Мне казалось, что меня
куда-то волокут.
— Куда? — спросил я беззвучно.
— На Суд! — также беззвучно загремел Голос.
— На какой?
— На последний.
— За что меня судить, если каждый миг моей жизни был предопределен вами
заранее?
— За жизнь.
— Чем я могу расплатиться за нее?
— Плата за жизнь есть смерть. Твой срок пришел. Плати!
— Не спешите, я, может быть, еще выкарабкаюсь. Я еще не испробовал до дна всю
горечь бытия.И Они меня отпустили. И я вроде бы выкарабкался. И начал думать о всякой ерунде.Желать или не желать
У меня часто появляется желание что-то сделать, но очень редко появляется
желание делать то, что я хочу сделать. Не думайте, что это — мертвая софистика. Это
— живая диалектика. Я сейчас сформулирую свою мысль в иной форме, и вы будете
даже разочарованы ее банальной ясностью: я хочу что-то сделать, но не хочу
прилагать усилия к осуществлению своего желания. Видите, как это просто. Между
прочим, таковы вообще все «вечные проблемы», которые величайшими
мыслителями прошлого и их ничтожными интерпретаторами настоящего возведены
в ранг самых глубоких и сложных. Стоит их сформулировать в несколько иной форме,
как сразу обнаруживается пустота и никчемность. Например, вечная проблема номер
один «Быть или не быть?» для русского человека предстает в форме: пить или не
пить? И двух мнений тут не может быть: конечно пить! И еще как пить! Потом
повторить. Потом добавить еще. И затем начать по-новому. Эта проблема номер один
в русском языке может быть сформулирована также в иной форме: бить или не бить?
И опять-таки двух мнений не может быть: бить, непременно бить! И главным образом
— в морду. Западу, само собой разумеется, этого не понять, ибо русские проблемы на
западные языки перевести невозможно. Исчезает романтическая окраска и
психологическая глубина.
Желание ничего не делать появляется у меня еще чаще. Но на сей раз я прилагаю
титанические усилия к тому, чтобы осуществить свое желание. И всегда успешно.
Западные мыслители усматривают в этом «обычную русскую лень». Они, как всегда,
ошибаются.Политический роман
Сейчас у меня появилось желание сочинить роман. А почему бы нет? Все советские
эмигранты что-нибудь сочиняют. Чем я хуже их? Итак — роман. Причем в
первоначальном смысле слова: о любви. Но о любви особой — между Советским
Союзом (Москвой, короче говоря) и Западом. О какой тут любви может идти речь,
возмутитесь вы, если... Именно это «если» и позволяет видеть тут любовь подлинную.
Можно сказать, любовь до могилы. Если вы прочитали вышеприведенные эпиграфы,
вы должны понять, в чем тут дело. А если пропустили, прочтите непременно.
Времени это отнимет минуту, а мудрости наберетесь на всю жизнь. Любовь между
моими героями является не только подлинной, но и современной: она
гомосексуальна. Причем Москва есть активный партнер. Спросите любого советского
человека, что Москва делает с Западом, и вы услышите нечто такое, что подтверждает
мое предыдущее утверждение. Граждане западных стран скажут то же самое, только вболее приличных выражениях. Но отношение наше к этой связи в корне различно.
Запад считает ее здоровой и испытывает от нее сладострастное удовлетворение. Мы
же испытываем чувство стыда и брезгливости. Правда, не за себя, а за Запад.Свидетельство очевидца
Один мой знакомый десять лет работал в одной западной стране шпионом. Недавно
его разоблачили, причем — случайно: он в пьяном виде предложил своему
собутыльнику (местному журналисту) на пари организовать демонстрацию протеста
на любую заранее заданную тему. Инцидент получил огласку, и моего знакомого
выслали из страны. Сделали это вяло и неохотно: страна была заинтересована в
сохранении дружеских отношений с Москвой. Приехав в Москву, мой знакомый
говорил (разумеется, в пьяном виде), что «все эти недоноски» (он имел в виду
западных лефтистов, пацифистов, нейтралистов и интеллектуалов) стоят того, чтобы...
И далее он сказал именно те слова, которые я постыдился привести выше.Убеждения и стереотип поведения
А вот вам еще загадка: то, что я здесь говорю, не выражает моих убеждений. Загадка
опять-таки кажущаяся: просто у меня нет никаких убеждений. У меня есть лишь более
или менее устойчивая реакция на все то, с чем мне приходится сталкиваться, —
стереотип поведения. Убеждения суть свойство западного, а не советского человека.
У последнего вместо убеждений есть стереотип поведения, не предполагающий
никаких убеждений и потому совместимый с любыми убеждениями. Из смешения
убеждений и стереотипа поведения без убеждений происходят многие
недоразумения в оценке поведения советских людей западными людьми. Если бы то,
что высказываю я, высказал кто-то другой, я вступил бы с ним в полемику. Если
хочешь познать истину, оспаривай прежде всего самого себя. Но я утверждаю это не
из убеждений, а для красного словца, ибо к истине я тоже не стремлюсь. Наличие
убеждений у человека есть признак интеллектуальной недоразвитости. Убеждения
суть лишь компенсация за неспособность быстро и точно понять данное явление в
его конкретности. Это — априорные установки на то, как поступать в конкретной
ситуации без понимания ее конкретности. Человек с убеждениями негибок,
догматичен, зануден и, как правило, глуп. Но чаще убеждения не влияют на
поведение людей. Они лишь украшают тщеславие, оправдывают нечистую совесть и
маскируют глупость.Я и МоскваЯ — советский эмигрант на Западе. Слова «на Западе» можно было бы опустить, так
как советский эмигрант на Востоке невозможен логически: мы и без того всегда на
Востоке. Но я все же оставляю эти слова, так как многие западные люди, боясь
пришествия Советской Армии, удирают на Восток. Они думают, что и мы тоже можем
это сделать.
Я живу теперь на Западе, а ощущение такое, будто меня выбросили в глухую
русскую провинцию. Тут есть над чем задуматься. Для меня только одно место в мире
есть столица: это — Москва. Все остальное для меня есть провинция. Москва есть
столица не просто государства. Она есть столица истории. И я сделал великую
глупость, покинув ее: я выпал из истории.Я и Запад
«Зачем вам Западная Европа? — сказал мне один местный житель. — У вас же своей
земли в избытке. Осваивайте Сибирь, а нас оставьте в покое». — «Мы бы рады, —
сказал я. — Но войдите в наше положение. В Сибири холодно, слякотно, пусто,
мошкара кусается. А у вас — красота, удобства, богатство. Где лучше? Вы нас в Сибирь
не пихайте, мы ею по горло сыты. Мы сюда хотим, в Европу. А в Сибирь мы вас со
временем вышлем». — «А мы вас сюда не пустим!» — кричит испуганный и
возмущенный собеседник. «Вы первый и, пожалуй, единственный, кто говорит так, —
говорю я. — Но вы, к сожалению, уже опоздали: мы уже здесь».Донос
Механизм моих желаний устроен очень хитро. Стоило мне начать склоняться к
роману, как выползла задняя мысль: а почему именно роман? Может быть, лучше
сочинить донос? Вот именно, скажете вы. Мол, оно привычнее. Но я должен вас
разочаровать: доносов я никогда не писал. Не верите? Один мой знакомый (не тот, о
котором я уже упомянул, а другой) тоже не писал доносов, поскольку он был
офицером КГБ, и доносы писали ему. Я не был офицером КГБ. Но по роду моей работы
мне приходилось изучать доносы. Так что опыт по этой части у меня есть. Я
специалист по доносам, но не доносчик. Я теоретик в этой области, а не практик.
Бесспорно, теперь уже нет того священного и трепетного отношения к доносу, какое
было раньше. Пропала его революционно-романтическая окраска. И уже нет тех, кто
способен оценить его роль в великой истории. Но он еще сохранил огромное
познавательное значение. Это — единственное явление в человеческой культуре, на
которое люди способны без всякого обучения и без литературных способностей.
Чтобы писать доносы, не надо быть членом Союза советских писателей. И, как поется
в одной популярной опере, доносу все возрасты покорны.
В свое время в КГБ был завал доносов. Сотрудники КГБ своими силами несправлялись с ними и привлекали в помощь посторонних специалистов. Привлекали
и меня. Таких, как я, были привлечены сотни. Сколько же накопилось одних только
непрочитанных доносов в центральном аппарате Органов государственной
безопасности! А сколько их накопилось в республиканских, областных, районных
отделах и отделениях! А в папках и сейфах отдельных оперативных работников! А
сколько было пущено в ход! А сколько погибло во время войны! Сколько было
уничтожено! Какая же могучая энергия человеческих чувств и мыслей ушла на это!
Моя задача состояла в том, чтобы отобрать из многих тысяч доносов
заслуживающие внимания, а остальные передать на уничтожение, как тогда
выражались — «списать в расход». Я читал доносы начинающих жизнь невинных
младенцев и умудренных опытом дряхлых старцев, молодых трезвых карьеристов и
обезумевших от безнадежности алкоголиков, выдающихся ученых, домашних хозяек,
юных и чистых дев, старых развратников, партийных функционеров, безграмотных
дебилов, профессоров, пенсионеров, артистов... И все они были похожи друг на друга,
как монеты одной ценности, как клопы. Как будто они у нас изначально заложены в
генах, а не являются высочайшим продуктом человеческой истории. И я тогда понял,
что именно донос есть самая глубокая, всесторонняя и искренняя форма
самовыражения личности. Жаль, что тысячи тонн доносов были в те либеральные
годы уничтожены. Творчество огромного народа в самый интересный период
истории исчезло бесследно. Конечно, доносы будут писаться и впредь. Но в таких
масштабах, с такой затратой интеллекта и страсти, с такой выдумкой, как это было у
нас, это уже никогда не повторится. Грустно!Сомнение
Но зачем писать морально дискредитированный донос, если мы изобрели другую,
кристально чистую литературную форму — отчет?! Теперь нам нет надобности
мучиться угрызениями совести (если мы когда-нибудь ими мучились!), когда нас
вежливо просят написать отчет о поездке, о встрече, о беседе... Да нас и просить не
надо, ибо мы сами знаем, что писать отчеты обо всем есть наш священный долг.
Почему до этого не додумались в сталинские времена? Этому есть необычайно
простое объяснение: потому что не было бумаги и печатных машинок. Доносы можно
писать на клочках бумаги и огрызками карандашей. Для отчетов нужна приличная
бумага и печатные машинки.Мы и Запад
Тот самый мой знакомый, которого выгнали из одной западноевропейской столицы,
писал в своем отчете за десять лет пребывания на Западе, что после занятия
Западной Европы Советской Армией надо в первую очередь уничтожить всех нашихдобровольных помощников — коммунистов, лефтистов, пацифистов, нейтралистов,
интеллектуалов, либеральных писателей, профессоров, бородатую молодежь и
прочую нечисть. Почему? Да потому, что они тогда очухаются и против нас бунтовать
начнут. И вообще, избавь нас, Боже, от наших друзей, а от врагов мы избавимся сами.
Впрочем, советовал мой знакомый, врагов целесообразно сохранить, поскольку от
них хоть какая-то польза будет. Но обратимся лучше к теории отчета.Отчет
Советские люди приучены обо всем писать отчеты. Это — необходимый элемент
коммунистической организации труда. Отчеты месячные, квартальные, годовые,
пятилетние... Один старый большевик, состоявший на партийном учете в нашем
учреждении, написал отчет о всей своей жизни после революции. Три тысячи
страниц, исписанные микроскопическими буквами. Он припер свой эпохальный
отчет в двух драных авоськах в партийное бюро, потребовал изучить его и извлечь
уроки. Секретарь партбюро поручил эту благородную миссию мне. Я за полчаса
написал свой отчет об отчете старого большевика, даже не заглянув в него. За годы
советской власти, писал я в своем отчете, автор потребил хлеба и каши столько-то
тонн, выпил столько-то бочек водки, написал столько-то тайных доносов и произнес
открытых, столько-то лет просидел на собраниях, столько-то лет простоял в
очередях... «Смеешься», — сказал Секретарь. «Плачу», — сказал я. «Что будем делать?»
— спросил Секретарь. «Напишем автору официальную бумагу, что его рукопись
передана в Секретный отдел Центрального партийного архива», — сказал я. «Почему
официальную бумагу?» — спросил Секретарь. «Чтобы автор поместил ее в рамку и
повесил на стенку рядом с почетными грамотами, которых он получил полсотни штук
за свою непомерно долгую и глупую жизнь», — сказал я. «А почему в Секретный
отдел?» — спросил Секретарь. «А чтобы он больше не терзал нас своими
воспоминаниями», — ответил я. «А это куда?» — спросил Секретарь, кивнув на драные
авоськи с бесценным опытом жизни целого поколения. «На помойку», — сказал я.
«Действуй, — сказал Секретарь. — Потом напиши мне коротенький отчет о
проделанной работе». А в другой раз мне поручили «обработать» отчеты членов
одной нашей научной делегации на международном конгрессе. Делегация состояла
из пятидесяти человек, а отчетов было шестьдесят: некоторые видные ученые, желая
доказать свою преданность, написали по два отчета. Каждый отчет — пятьдесят
страниц на машинке. И о чем только не сообщали ученые в любимые Органы!
Например, что такого-то западного профессора можно привлечь на нашу сторону,
издав его книгу в Москве, что руководителя секретной лаборатории надо пригласить
в Москву и подсунуть ему надежную красотку...
Упомянутые отчеты делегации были правдивыми и поучительными. Но мы обычно
пишем отчеты не для подведения итогов и не для извлечения уроков, а из каких-то
мистических высших соображений. Для формального порядка. Поэтому мы в нихобычно сочиняем напропалую, так что отличить в них правду от вымысла
практически невозможно. Да это и не нужно. Отчеты наши все равно никто не читает.
Однажды я написал в своем квартальном отчете, что открыл десять новых
элементарных частиц. Сделал я это с чисто познавательной целью: проверить свою
теорию отчетов. Меня вызвал заведующий отделом. Я уж было решил, что моя теория
ошибочна. Но тревога оказалась напрасной. Просто отчет оказался слишком
коротким, и заведующий попросил добавить пару страниц. Я демагогически заявил,
что ценность отчета определяется не количеством страниц, а тем, что сделано
согласно отчету. «Прочитай, что я сделал, — сказал я, — и сравни с тем, что сделали
другие». — «Не морочь мне голову, — спокойно сказал он. — Ты думаешь, другие
сделали меньше твоего?» И я добавил к отчету пару страниц, в коих сообщил, что я
изобрел метод превращения содержимого московских помоек в полноценные
продукты питания. «Молодец, — сказал заведующий, подшивая мой отчет к пачке
таких же непрочитанных отчетов других сотрудников. — Кто хорошо отчитывается,
тот хорошо работает».
Но не думайте, что отчет есть излишняя бюрократическая операция. Это — мощная
форма организации людей в единое коммунистическое общество. Важно не
содержание отчета, а лишь факт его существования.К психологии отчета
Если ты ничего не делал, писать отчет легко. В этом случае ты имеешь полное право
использовать для своего отчета все то, что произошло за отчетный период в твоем
коллективе, в стране, в космосе. Ты имеешь на это право, ибо ты на самом деле был
соучастником всего, происшедшего во Вселенной. Труднее писать отчет, если ты что
то сделал. А если ты много сделал, написать отчет — непосильная для тебя задача. В
этом случае твое сознание сосредоточивается исключительно на твоем деле, которое
тебе кажется центром мироздания, которое твоим коллегам кажется пустяком и
которое ничего не дает для отчета как явления лингвистического. Но и в первом
случае легкость создания отчета не есть нечто врожденное. Нужно много лет
тренировки, прежде чем человек становится квалифицированным отчетчиком и
начинает сочинять отчеты с моцартовской легкостью.
Так вот, то, что я собираюсь выдумать, и будет моим отчетом по правилам
советского отчетного искусства. И отнеситесь к нему как к таковому, т. е. не ищите в
нем истину, но и не уличайте в заблуждении. Отчет есть отчет, и больше ничего. Это
есть лишь веха в жизни. Мой отчет будет отчетом о работе, которую я должен был бы
проделать, но не проделал, ибо моя работа и состояла в том, чтобы не выполнять ее.
Поэтому я буду говорить обо всем на свете, за исключением того, о чем следовало бы
сообщить. Я буду говорить, например, о покушении на американского президента, о
взрыве бомбы в Болонье, о демонстрации в защиту мира в Бонне и о восстании
младенцев в Лондоне с таким видом, будто это моих рук дело. И самое смешное тутсостоит в том, что это не лишено оснований, поскольку я принадлежу к организации,
которая так или иначе приложила к этому руку, а именно к КГБ. Иначе говоря, это
будет психологический отчет существа, лишенного собственной психологии, о своем
пребывании в чужеродной среде, в которую его забросили в интересах некоего Цела,
но забыли о нем и о Деле.К методологии отчета
Не ищите затаенного смысла в моих словах. Я всегда говорю без намеков и
иносказаний. И не оставляю ничего невысказанного и недосказанного. Я вообще не
верю в мысли между строк и в литературные айсберги. Когда людям нечего сказать,
они маскируют ничтожность говоримого ими ложной видимостью, будто у них есть
скрытое мощное основание и затаенная глубина мысли. Блестящие примеры на этот
счет дают не только писатели, но и кинорежиссеры. Был у нас в учреждении
сотрудник, которого считали величайшим мыслителем именно за то, что он был
мастером насчет «айсбергов» и «между строк». Когда он довел свое искусство до
предела, т. е. вообще стал обходиться без строк, между которыми помещались его
мыслительные глубины, и без надводной видимой части своих «айсбергов», мы
поняли, что он — заурядный паразит и дурак. Но репутация мыслителя за ним
сохраняется до сих пор. Мое положение имеет то преимущество сравнительно с
такими мыслителями, что мои «айсберги» не имеют подводной части, а между
строками нет промежутков.
Как опытный отчетчик, я знаю, что мой отчет не будет прочитан. Так что форма
обращения к некоему читателю есть лишь наша советская привычка. Тот старый
большевик, отчет которого я выбросил на помойку, тоже обращался к воображаемому
читателю — к «ленинскому ЦК», к «родной Партии» и ко «всему прогрессивному
человечеству». А кто познал и использовал его бесценный жизненный опыт? Так уж
что говорить о человеке, который не сидел в царских казематах, не лил кровь на
баррикадах, не штурмовал Перекоп, не строил Комсомольск, не бросался грудью на
вражеские пулеметы и не пролагал дорогу никакому новому почину?!Творческий подход
Мы, советские люди, приучены также ко всему подходить творчески. Вспоминаю по
сему поводу такой поучительный случай. Наши шпионы украли на Западе чертежи
станка, предназначенного для очень сложных и тонких операций. Заодно прихватили
и составные части станка. Создали специальную группу по освоению станка. В этом
было заинтересовано высшее руководство, поскольку станок нужен был для танковой
промышленности. Группе приказали подойти к поставленной задаче творчески,
новаторски, рационализаторски. Они и нановаторствовали. При первой сборкестанка пять деталей оказались излишними. А станок работал. Разобрали и собрали
снова. Теперь десять деталей оказались излишними. А станок все равно работал. Еще
раз разобрали и собрали. Двадцать деталей излишних! А станок работает! Ох и
поиздевались же они тогда над «хваленой западной техникой»! Кто-то высказал
предположение, что еще пять разборок и сборок, и станок будет работать совсем без
деталей. Вот это будет открытие! Члены группы подозрительно посмотрели на этого
сверхрационализатора и решили остановиться на достигнутом. Начальству
доложили, что в результате творческого подхода группа существенно упростила
излишне сложную конструкцию станка. После этого станок стал выполнять самые
примитивные и грубые операции, а через месяц совсем (и насовсем) вышел из строя.
Но руководство к этому времени уже утратило к нему интерес. Западные фирмы стали
продавать нам готовые детали для танков. И станок вообще оказался излишним.
Еще более поучительный случай произошел в так называемой «Ленинской школе»,
где готовят наших шпионов, руководителей коммунистических партий и будущих
просоветских государственных чиновников для стран Запада. Один из слушателей,
желая угодить нашему руководству, воспринял требование творческого подхода
всерьез и начал пороть такую чушь, что школу хотели разогнать как рассадник
еврокоммунизма. Сей западный коммунист, хотя и был коммунистом, был все равно
человеком западным и сущности творческого подхода не понимал. На закрытом
заседании ЦК, на котором разбиралось неправильное поведение западных
коммунистов, секретарь по идеологии сказал, что причина этого — «неспособность
подойти творчески».
Посылавшие меня сюда ответственные товарищи из Органов среди прочих
напутствий велели подойти к моей миссии творчески. Как человек советский, я
понимал подлинный смысл этого напутствия: сиди тихо и не рыпайся! А что касается
творчества, так это нужно лишь для отчета. Самый плохой отчет интереснее самого
хорошего дела, если он выполнен со знанием... нет, не дела, о коем идет речь в
отчете, а дела в смысле техники отчета. Моя реальная жизнь здесь в сравнении с тем,
что я мог бы наговорить о ней, есть скука, тоска, серость. Можете себе представить,
что будет твориться на этом свете, если мы начнем писать отчеты о пребывании на
том!Научный трактат
А может быть, лучше сочинить научный трактат? Я же профессиональный ученый.
Правда, я и мои коллеги обслуживали совсем не научные цели ЦК и КГБ. Но делали-то
мы это научными методами. Например, было принято решение задушить
диссидентское движение. Но это не так-то просто. Наша задача и состояла в том,
чтобы теоретически обосновать закономерность удушения диссидентов и
выработать эффективные меры для этого. Не думайте, будто это было легко и что
происходило это без конфликтов. Серьезные научные открытия и в этой областипробивают себе дорогу в жестокой борьбе. Предложение дискредитировать
диссидентов в глазах Запада путем высылки их на Запад сначала было встречено в
штыки. Потом эту идею присвоило высшее начальство. В конце концов она
превратилась в идею Политбюро. Но сколько на это ушло сил! Сколько было жертв!
Между прочим, число жертв в борьбе за эффективные методы удушения диссидентов
во много раз превысило число жертв в самом диссидентстве.
А сколько сил и способностей я сам убил на разработку идей такого рода! Чертил
графики, составлял таблицы, выводил формулы, доказывал теоремы. По этим
формулам, например, выходило, что появление одного критика советского режима
плохо для режима, но не очень. Два критика хуже, чем один. Но не в два раза, а в
один целых и восемь десятых раза. Двадцать критиков уже лучше для режима, чем
пять. И борьбу с ними теперь частично можно возложить на них самих. Уже три
критика грызут поедом друг друга. Для десяти критиков режим становится лишь
поводом дать друг другу по морде. Из трех критиков по крайней мере один помогает
КГБ. А из десяти по крайней мере пять можно считать добровольными помощниками
Органов и даже внештатными сотрудниками. А сколько в эту среду можно внедрить
штатных сотрудников, об этом и говорить не надо. Правда, с ростом числа критиков
режима возникают непредвиденные последствия. Важнейшее из них — критики
режима начинают конкурировать с апологетами режима в понимании самого
режима. Секретарь ЦК по идеологии плакал от злости, когда до него дошли слова
одного эмигрировавшего на Запад критика советского строя о том, что этот строй
стабилен. «Вот негодяй! — кричал Секретарь. — Это мы, подлинные марксисты
ленинцы, утверждаем, что советский строй стабилен. А этот гнусный предатель
набрался наглости утверждать, будто наш советский строй стабилен!!!» Наши
руководители ненавидят критиков режима не за то, что те подрывают режим (никакая
критика не способна подорвать режим, она лишь укрепляет его!), а за то, что критики
режима посягают на неотъемлемую прерогативу высшего советского руководства —
на критику советского образа жизни.
Конечно, научный трактат в моем положении был бы интереснее всего. Но у меня
нет денег на таблицы и графики — в Москве я их чертил за счет государства.Сомнения
А как я назову свой роман-донос-отчет-трактат? Не думайте, что это дело
второстепенное. Этому опять-таки есть поучительный пример. Известный московский
специалист по научному коммунизму собрался вдруг сочинить обличительную книгу.
Но он не смог ее начать, поскольку все силы употребил на проблему, как лучше
назвать будущую книгу — «Небо и камень» или «Камень и небо». Так он и выехал на
Запад без обличительной книги, что ему очень повредило. Он до сих пор не нашел
постоянную работу, хотя его принадлежность к КГБ не вызывает ни у кого сомнений.
Странно, не правда ли? Советский агент — и без работы! Запад начинает вести себянеправильно. Пора его одернуть.
Вспомнив о печальном опыте упомянутого обличителя, я решил отложить проблему
названия на будущее. Кто знает, может быть, я вообще ничего не напишу, и тогда
автоматически отпадет эта мучительная проблема. Но тут же возникла другая, не
менее мучительная проблема: а кому я посвящу свой ненаписанный труд? Покойной
маме или здравствующей Партии? Прошедшему съезду Партии или предстоящему
Пленуму ЦК? Любимому народу или ненавистной бывшей жене? Редким жертвам
режима или бесчисленным собутыльникам? В конце концов я избрал патриотический
вариант: «Нам, работающим вдали от Родины советским разведчикам, — посвящаю».
Прекрасное посвящение! Очень искреннее. Но что, если меня неправильно
истолкуют? Сомнения — наша государственная (не национальная) черта. Она мешает
нам начинать дело, начав — доводить его до конца и делать как следует, дойдя до
конца — вовремя остановиться. Поэтому мы, например, устремляемся к Индийскому
океану, а застреваем на полдороге в Афганистане, делая вид, будто хотим пресечь там
происки американских империалистов и помочь законному правительству навести
порядок в стране. И делаем это настолько плохо, что происки империалистов и
беспорядок растут там изо дня в день. И нет никакой мочи покончить с этой
тягомотиной. Моя покойная мама трижды пыталась делать аборт, съела килограмм
хинина, пять раз ошпарила кипятком ноги и сделала многое другое, чтобы
воспрепятствовать моему появлению на свет. Убедившись в том, что ее усилия
тщетны, она заявила, что материнство есть высшее благо жизни. Потом она до самой
смерти неутомимо твердила, что, если бы она знала, что из меня вырастет такой
черствый эгоист, она сделала бы аборт. Впрочем, и Запад теперь заразился нашей
болезнью: он буквально извелся от подозрений, что обещания и призывы коварного
советского руководства насчет разоружения вполне искренни.
Приняв во внимание эти соображения, я решил: пусть истолкуют мое посвящение
неправильно, ибо будет хуже, если правильно истолкуют. Представляете, что стало бы
твориться в мире, если бы Запад правильно истолковал советские намерения в
Афганистане?! Здесь все с такой страшной силой наложили бы в штаны и вне штанов,
что жить нельзя было бы от удушающей вони. И потому — прочь сомнения! Запад все
равно не истолкует твое посвящение правильно — не посмеет. А нашим и без
истолкования ясно, что к чему.
Проблема, что именно я буду посвящать нам самим, решается просто. Как любил
выражаться мой отчим — заведующий крупным подмосковным кладбищем, — была
бы эпитафия, а покойник найдется.О выходе к океану
Проблему выхода к Индийскому океану мы обсуждали еще при Хрущеве. Правда,
больше в мечтательном, чем в действенном смысле. Мол, при Петре мы пробились к
морю, а теперь пора к океану пробиваться. Мы забыли о том, что у нас выходы кокеанам на десятки тысяч километров растянулись. Это не в счет, ибо там холодно и
неуютно. Нам к теплому океану надо, к Индийскому. Англичане попользовались
Индией и прочими странами Востока, и хватит. Теперь наш черед. Мы тогда еще не
знали, что проблема эта окажется гораздо проще, чем мы предполагали, так как никто
из нас не удосужился посмотреть на географическую карту. Мы думали, что к этому
океану придется лезть через Алтай, Памир и Гималаи. А оказалось, что это немного
дальше, чем до Сочи, и много легче, чем до Сочи. Ах, если бы кто-то подсунул нам
тогда хотя бы школьный атлас! Не было бы тогда иранского кризиса. И вообще
никаких арабов не было бы. Откуда они вдруг появились?
К теплому океану мы в конце концов вышли. Но малость далековато — у самых
берегов Америки, на Кубе.Мы и Запад
Несколько лет назад в Москве около Кремля постоянно дежурил сотрудник одного
западного посольства. В его обязанность входило наблюдение за
правительственными машинами, въезжавшими в Кремль и покидавшими его.
Специалисты-кремленологи на Западе обрабатывали его информацию и делали
глубокомысленные обобщения насчет политики Кремля. А в КГБ был сотрудник,
который составлял «липу» для западного наблюдателя, а именно — программировал,
какие «брежневы», «сусловы», «громыки» и прочие члены советского руководства, в
какое время и в каком порядке въезжают в Кремль и покидают его. Этот сотрудник
КГБ смеялся до слез, рассказывая о своих манипуляциях с советскими
«руководителями». Однажды он запустил в Кремль трех «брежневых», а выпустил
оттуда пять. Интересно, как решили эту загадку западные кремленологи?Утро
Первым ко мне заглянул Циник, один из обитателей Пансиона.
— Что с вами? Вызвать врача?
— Не надо, я выкарабкаюсь сам.
— Может, сообщить в полицию? Тут такие темные делишки творятся!..
— А что это даст?
— Верно, ничего. Тут один тип сам сознался, что двоих наших на тот свет отправил с
помощью каких-то бактерий. Так в полиции ему не поверили. Сказали, что у него нет
достаточных доказательств. Это называется демократией. Ладно, на многое не
рассчитывайте, но бутерброд я вам принесу.
Циник ушел. Я подумал, что этот бутерброд, может быть, будет моим последним
земным делом. Пускай! По крайней мере, и на сей раз мне самому не надо будет
принимать решение — советские люди не приучены сами принимать решения.Потом зашел Шутник, другой обитатель нашего Пансиона. Пожертвовал мне пачку
сигарет. Он был в Испании и Италии по делам одной антисоветской организации, в
которой ему платят гроши, но оплачивают дорожные расходы. За свой счет на
поездку в Испанию ему пришлось бы копить деньги минимум лет пять.
— Как там?
— Как всегда. В Англии, вы знаете, левостороннее движение. В Италии же —
поперечное, а в Испании — встречное. Ни одной целой машины. Мусор.
Правительственные кризисы. Убивают. Взрывают бомбы. Похищают детей и
политиков. Воруют. Обманывают. Бастуют. Но очень вкусно питаются. И очень
усердно занимаются любовными делами. Одним словом, свобода. Встретил одного
вашего московского знакомого. Он сказал, что вы — советский агент.
Оставшись один, я начал обдумывать весьма актуальную для нас, советских
эмигрантов, проблему: что такое советский агент?Советский агент
Понятие «агент КГБ» является ведомственным, а не научным. Оно слишком узко,
неопределенно и вызывает негативные эмоции. Я бы предпочел более общее и более
точное, научно беспристрастное, социологическое понятие «советский агент», или
«агент Советского Союза», сокращенно — «асс». Строгость этого понятия абсолютна. О
любом человеке в мире можно с полной уверенностью сказать, является он ассом или
нет. Тогда как даже о явном агенте КГБ бывает порою невозможно с уверенностью
утверждать, что он — агент КГБ. И опасно: засудит! Засудит как за клеветническое
оскорбление. Быть агентом КГБ предосудительно, а быть ассом — нисколько. Если
человек есть асе, из этого не следует, что вы не подадите ему руку. А если он таковым
не является, из этого не следует, что вы кинетесь ему на шею. Видите, какие выгоды
сулит употребление понятия «асе» вместо «агент КГБ»? И заметьте, проблема
решается на чисто семантическом уровне.
Отношение рассматриваемых двух понятий таково. Не каждый асе есть агент КГБ.
Можно быть ассом, если даже в КГБ не знают о вашем существовании, исключили вас
из списка своих агентов, руками и ногами открещиваются от вас. Случай, когда
человек сам не знает о существовании КГБ, я исключаю, так как таких случаев в
природе не бывает. Человек может быть ассом, сам не зная о том, что он есть асе. В
свою очередь, не всякий агент КГБ есть асе. Я встречал таких паразитов, которые,
живя на Западе, числились офицерами КГБ, получали за свое паразитство большие
деньги, ордена и чины, но пальцем о палец не ударили в пользу своего учреждения и
своей страны, а иногда даже наносили ей ощутимый ущерб. Тут вы воочию можете
заметить различие ведомственного и социологического подхода к пониманию
действительности.
Ассы различаются по категориям, рангам, уровням, профилям и прочим признакам.
Не буду вас утруждать такими тонкостями, имеющими чисто профессиональныйинтерес. Различие младшего и старшего асса, например, аналогично различию
младшего и старшего научного сотрудника, а заслуженный и народный ассы подобны
заслуженным и народным художникам и артистам. Чтобы достаточно подробно
описать, что такое асс, нужно строить целую новую науку. Но для лиц, не способных
понимать теоретические построения (а таково подавляющее большинство людей,
включая ученых), можно ограничиться конкретными примерами, на которых они
быстро научатся отличать ассов от прочих смертных. Ниже я приведу несколько таких
примеров из моего нынешнего окружения и из числа лиц, о которых они говорят.Поясняющие примеры
Писатель — старший асс, выехавший из Советского Союза на Запад под видом еврея
и гениального писателя. Скоро его разоблачили как нееврея. То, что он не гений,
разоблачать не стали за ненадобностью. Жена Писателя — младший асе, выехавший
оттуда же и туда же под видом верной жены гениального писателя. Она
действительно верна ему, поскольку на Западе не нашлось ни одного человека,
захотевшего ее соблазнить, — показатель явной слабости Запада. Профессор —
народный асе, в свое время возглавлявший некую советскую партийную делегацию
на Западе, оставшийся на Западе (избравший свободу) и возглавляющий теперь
советскую активность в том районе Европы, в котором пока нахожусь я. Считается,
что он был членом ЦК, хотя он не был даже в бюро первичной партийной
организации. С ведома КГБ стал агентом какой-то западной разведки в Москве.
Оказавшись на Западе, стал с ведома этой западной разведки агентом КГБ. Дама —
заслуженный асс, заместитель Профессора. Муж Дамы — народный асс, глава
советской разведки в этой части Европы. Энтузиаст, Нытик, Шутник, Циник, Диссидент
с женой, Художник с женой — советские эмигранты, младшие ассы.
Развивая далее свою идею, я включил в число ассов Хозяина нашего Пансиона (дает
приют эмигрантам из социалистического лагеря), жену Хозяина («спит» с одинокими
обитателями Пансиона и не берет за это денег), уборщицу в Пансионе (тоже «спит» с
теми же лицами, но за малую плату). Слово «спит» я здесь употребил из чистого
советского целомудрия. Хозяйка денег не берет не по доброте душевной, — тут таких
дураков днем с огнем не сыщешь, — а потому, что ей все равно никто не даст ни
пфеннига. Она старая, страшная, потасканная. А у нас каждый пфенниг на счету.
Уборщица берет деньги, поскольку она молодая и довольно приятная. И у нее пара
детей. И муж не имеет ничего против такого приработка: они копят деньги на дом.
Затем я включил в число ассов главу одной почтенной церкви, который превратил
руководимую им церковь в источник личной рекламы, брата одного президента,
который дает хороший материал для советской пропаганды, главу одной
политической партии, который постоянно шляется в Москву под видом миротворца, а
на самом деле за очередными инструкциями. Включил советологов, кремленологов и
прочих «ологов» (или, по-русски говоря, олухов), поскольку они ничего не понимают всоветской системе, но воображают, будто понимают все. Включил западных
журналистов, профессоров, политиков, бизнесменов, которые честно служат
советскому руководству, делая вид будто разоблачают и обманывают его. Включил
солдат особого десантного батальона, которые помогают Москве хотя бы уже тем, что
плюют на сложную международную обстановку и всячески уклоняются от серьезной
подготовки к будущей войне.
Наконец, было бы несправедливо, если бы я обошел молчанием еще две персоны.
Это — Шеф, заслуженный асе, сотрудник какой-то разведки, но какой именно — об
этом он сам толком не знает. Начал свою деятельность в качестве асса в западной
разведке, которая оказалась лишь маскировкой для советской разведки. И госпожа
Анти — заслуженный асс, оказывающий неоценимую услугу Советскому Союзу тем,
что издает необычайно глупый антисоветский журнал и распространяет
клеветнические слухи, будто я есть агент Москвы, прибывший на Запад с целью
установления тут коммунистического режима.Циник
Вернулся Циник — пора привыкать к западному образу жизни! — с сандвичами.
Сообщил новость: еще одна парочка прибыла из Москвы. Явные медицинские
шизики. И старые. Зачем таких выпускают? «Именно потому, что они старые и глупые
шизики, — сказал я. — Для путаницы. Для примера поучительного». — «Их
нелегально привезли сюда из Австрии, — сказал Циник. — А это зачем?» — «Затем
же, — сказал я. — В мутной воде легче ловить рыбку. Один умный человек в массе
таких глупых шизиков может великие дела творить». — «А кто умный человек?» —
спросил он. «Кто его знает, — сказал я. — Может быть, я. Может быть, вы». — «Боюсь,
что такой лакомый кусок не про нас, — сказал он. — Знаете, есть некий закон
времени. Если человек в течение некоторого критического периода не устроил свои
делишки, на нем можно ставить крест. Мы с вами этот критический срок превысили
по крайней мере дважды. А в полицию все-таки заявить надо. На всякий случай. И для
статистики. Когда таких случаев накопится с полсотни, они, может быть, заподозрят
неладное».Откровенное признание
Само собой разумеется, я тоже асе. Правда, самый младший, начинающий, вернее
— желающий быть начинающим, так как начать мне еще не удалось. Мои функции в
качестве асса пока самые примитивные: играть роль наблюдательного пункта и
экспериментального тела, заброшенного в чужеродную среду. Инструктировавший
меня офицер КГБ так прямо и сказал: смотри на себя так, будто ты — наш
наблюдательный прибор и экспериментальное тело, заброшенное на другую,незнакомую нам планету. Нам важно знать все то, что ты там увидишь, и твои
взаимоотношения со средой, твои собственные переживания в ней. Нам предстоят
Великие Дела. Мы осуществляем Великую Атаку на Запад. Ты есть частичка этих
Великих Дел, этой Великой Атаки. Понял? Я, конечно, понял. Но я согласился быть
частичкой этих Великих Дел не ради этих дел, а... А вот ради чего, я этого и сам не
понимаю до сих пор. Я еще не подобрал подходящего оправдания своему согласию.
Но не спешите зачислять меня в злодеи. Во всяком Великом Деле появляются
непредвиденные и неподконтрольные последствия. Так произошло с нашей
революцией, которая по замыслу должна была установить земной рай, а установила...
Вы сами знаете, что она установила. Нечто подобное может произойти и с нашей
Великой Атакой: она может дать результат обратный желаемому, именно в силу ее
чрезмерного размаха и чрезмерной дерзости. К тому же я очень хорошо знаю людей
из штаба Великой Атаки. Удивительное явление: в человеческой истории все великие
события и процессы порождались, стимулировались и направлялись дилетантами и
шарлатанами.День
Забежал Энтузиаст. Именно забежал, так как он перемещается в пространстве
только бегом (наподобие новобранца), хотя ему под шестьдесят и в армии он не
служил из-за плоскостопия, близорукости и косоглазия. И с порога заорал (это его
нормальная манера речи), что Они (кто это Они?) меня только припугнули на всякий
случай, а вот его, Энтузиаста, Они при первом удобном случае постараются убрать.
Они за ним давно охотятся. Вот тут он приготовил список людей, обществ и газет,
которым я должен немедленно сообщить, если с ним, Энтузиастом, что-либо
серьезное случится. Полицию и службу безопасности он уже предупредил, чтобы
были начеку. Я спросил, что я должен буду делать, если у него случится понос. Он
обиделся и убежал, захватив с собою пакетик, в котором он приносил что-то
съедобное мне как больному. А жаль.Мучительный вопрос
Энтузиаст считает себя подлинным марксистом. Интересно, стал бы сам Маркс
разговаривать с ним? А с Брежневым? Думаю, что стал бы. И даже с шефом КГБ стал
бы беседовать. Дал бы ему кучу полезных советов насчет разложения Запада. И выдал
бы списочек русских марксистов на Западе. А Энгельс вполне мог бы стать советским
агентом в Англии. А вот со мной Маркс и Энгельс разговаривать не стали бы. Они
зачислили бы меня в агенты КГБ, даже если бы я таковым не был. И затравили бы, как
они затравили Дюринга. После публичного доноса Энгельса (см. «Анти-Дюринг») его
уволили из университета, и он зачах в провинции. А какие доносы строчил сам Марксна русских революционеров! А Ленин выдал царскому правительству всех
конкурирующих революционеров. Ходит слух, будто сам Сталин был агентом царской
охранки. Вообще-то говоря, тут есть одно сомнение: Сталин — и рядовой агент? Быть
того не может! Шефом охранки — это еще куда ни шло. Но если даже слух верен, то он
означает лишь одно: Октябрьская революция была не просто закономерна, она была
фатальна. Если уж царизм доносам самого Сталина не поверил, то дни его явно были
сочтены. Когда Энтузиаст сообщил мне, что «даже Сталин был стукачом», глаза его
странно бегали по сторонам.
А на каком языке Маркс стал бы разговаривать с Энтузиастом, если тот, как
говорится, ни в зуб ногой по-немецки и по-английски? Бог мой, да конечно же на
русском! Незадолго до смерти Маркс начал изучать русский язык, чтобы читать
сочинения корифеев марксизма вроде Энтузиаста в подлиннике. Но успел выучить
только русский мат. Вот это предвидение! Сам же Энтузиаст заявил, что «дойча
шпрака — швера шпрака», и в общениях с местными жителями перешел на
международный язык жестов.Мы и секс
Вспомнил о существовании женщин — верный признак того, что я на пути к
выздоровлению. Но мысли мои приняли не столько практическое, сколько
теоретическое направление.
Практическое положение с сексом в Союзе не такое уж плохое. Во всяком случае,
проблему совокупления в трудных погодных и жилищных условиях, а также при
наличии отсутствия приличной еды, приличных туалетов, косметики и
противозачаточных средств мы решили блестяще. Тут мы Запад опередили на целое
столетие. Зато в теории мы отстали от Запада на то же самое столетие. Самый смелый
уровень, на какой поднялась советская сексология, — это совет мужчинам мыть
посуду и стирать пеленки. Ведущий советский теоретик в этой области, побывав на
Западе с творческими целями, написал брошюру, в которой громил так называемую
«сексуальную революцию» как признак окончательного краха капитализма. Он,
однако, признал, что мы не можем с порога отвергать некоторую положительную
роль интимных дамских туалетов. Его сначала слегка критикнули в «Литературной
газете», а потом крупно разнесли в журнале «Коммунист» за «недооценку»,
«переоценку», «уступку», «некритическое отношение», «потерю бдительности» и
многое другое. Теоретик целый год ходил в «жертвах режима». Диссиденты пытались
заполучить его подпись под неким обличительным документом, а иностранные
журналисты — взять интервью. Но он устоял от таких соблазнов, за что ему
позволили съездить на Запад еще раз. На сей раз он привез кучу интимных тряпок
для своей любовницы и целый чемодан противозачаточных средств для своих
начальников. В своей новой брошюре он уже не допустил прежних ошибок. И в
«Литературке» его крепко покритиковали за отсталость, а в «Коммунисте» слегкаупрекнули в недостатке творческого подхода. После этого сей теоретик стал ездить на
Запад каждый месяц, снабжая высокое начальство и передовую советскую
интеллигенцию аксессуарами современного секса. На этом наша «сексуальная
революция» в теории и закончилась. Зато в практике, повторяю, мы...
Мы здесь решаем свои сексуальные проблемы примерно так же, как в Москве, но на
порядок ниже. Это и понятно: наше социальное положение в обществе здесь в массе
снижается сравнительно с Союзом. Исключение составляет Энтузиаст. У него в
Москве осталась старая жена с кучей родственников. Ему пообещали их всех
выпустить к нему после того, как он сам пристроится. А пока он удовлетворяет
потребности плоти с уборщицей. Он может себе позволить такую роскошь, поскольку
иногда получает небольшие гонорары. Свою связь он не скрывает, даже гордится ею,
так как уборщица вдвое моложе его жены и, надо думать, на вид раз в пять приятнее.
Циник сказал, что он на месте Энтузиаста не стал бы вызывать сюда жену, а женился
бы на уборщице, — такую роскошную бабу упускать грешно. Энтузиаст вздохнул и
сказал, что у уборщицы, к сожалению, есть муж и дети. И к тому же у нее есть
серьезный недостаток: она морально неустойчива. И, как бывший старый коммунист,
он ее за это осуждает.
Другую крайность являет положение Нытика. На уборщицу у него денег нет, да и
жалко, а Хозяйка его игнорирует как мужчину. Прочие «холостяки» о своих
похождениях помалкивают. Но я, как теоретик, знаю, что они не могут вырваться за
пределы этих двух крайностей — бешеного успеха Энтузиаста и низкого падения
Нытика.Вечер
Забрел унылый Нытик. Именно забрел, так как он, в отличие от Энтузиаста, не
бегает, а бродит в пространстве. Увидел на столе последний сандвич из принесенных
Циником. И сожрал его. Ноющим тоном сообщил, что в каком-то журнале
опубликовали статью известного западного писателя, в коей тот хвастается, что в
течение своей жизни он совокуплялся с десятью тысячами женщин. Об этом сейчас
говорят все обитатели Пансиона. Я сначала решил, что писатель врет. Но, вспомнив,
что писатель учит западных людей нравственности, а значит, врать никак не может, я
впал в еще большее уныние, чем Нытик. В наших советских условиях, сказал Нытик,
надо прожить не меньше пятисот лет, чтобы добиться таких результатов. Нет, что ни
говори, а цивилизация есть цивилизация! В нашем районе все мужики, вместе
взятые, за всю советскую историю не имели столько баб. Харч не тот. Десять тысяч!! А
тут одну завалящую бабенку добыть никак не удается! Нет, давно пора тут порядок
навести! Кстати, найдите мне бабу, вы же по-ихнему калякать умеете!
Я считался в Москве крупным бабником. Многие мои коллеги усмотрели главную
причину моей эмиграции в желании «западных шлюх попробовать». Узнав о
скромном сексуальном опыте западного писателя-моралиста, я осознал свое полноесексуальное ничтожество и переключился на социальные темы. Тут-то мы любому
западному писаке сто очков вперед дадим!
Нытику я посоветовал высчитать, сколько совокуплений приходится в среднем на
душу населения в Советском Союзе и со сколькими бабами в среднем вступает в
половые отношения советский мужчина. И сравнить это с соответствующими
показателями на Западе. Лучшей агитации против коммунизма не придумаешь.Эмигрантское чудо
Я почти здоров. Пора начать разговор по существу. А самое существенное для нас
определяется одним словом — эмиграция. Для западных людей это слово звучит
заурядно. Для нас же, людей советских, оно звучит как набатный колокол, как рев
урагана, как раскаты грома, как пушечный выстрел. Мы еще сами до конца не
осознали и не прочувствовали причин, сущности и последствий этого исторического
урагана. Беспрецедентного урагана, ибо это явление лишь внешне похоже на
эмиграцию и носит имя эмиграции, являясь, по существу, чем-то другим.
Возьмите словарь, откройте на букву «Э», найдите слово «эмиграция». Читайте:
эмиграция — это вынужденное или добровольное переселение из своего отечества в
другую страну по политическим, экономическим или иным причинам. Давая такое
определение, авторы словарей полагают, что они исчерпали все возможные случаи
эмиграции.
Но как быть с моим случаем? Меня никто не вынуждал покидать свое отечество. Но
и доброй воли моей на это не было. У меня не было ни политических, ни
экономических, ни каких бы то ни было иных причин покидать свое отечество. И
оказался я не в другой стране, а в другом мире, в другой эпохе, в другом разрезе
пространства, в другом потоке времени. И все же я — эмигрант. Почему же получается
такая логическая несуразность? А потому, что я — советский человек, для которого
возможна лишь мнимая эмиграция.Зачем я здесь
Зачем я здесь? Да хотя бы затем, чтобы развеять широко распространенный миф,
будто советский человек есть оболваненное и запуганное существо. Те, кто выкинули
меня сюда, этой акцией как бы хотели сказать следующее. Взгляните на этого
человека! Он неглуп и образован. Его никто не оболванивал, не запугивал, не
развращал. Скорее наоборот, он сам это делал в отношении других людей, которые,
однако, не считают себя оболваненными, запуганными, развращенными. Советских
людей вообще нет надобности подвергать такой обработке, так как они сами
способны кого угодно оболванить, запугать, развратить. Это — их натура, и потому им
приятно это делать как в отношении себя, так и других. Они являют собою новый,более совершенный тип мыслящего существа и несут этот образец другим.
Берегитесь!
Таких, как он, в Советском Союзе много. Они имеют в вашем обществе свою долю
благ, власти и свободы. Не такую большую долю, чтобы отнести их к
привилегированным слоям. Но и не такую малую, чтобы их отнести к низшим слоям.
Их нельзя считать преуспевающими. Но они и не жертвы. У них особая роль в
обществе. Они — ядро этого общества, его соль, его ферменты и витамины, его
вдохновители, его катализаторы. Они суть носители и апологеты этого общества. И
вместе с тем они суть его страдательная ткань. Они принимают это общество и
устраиваются в нем навечно, без всякой задней мысли и без всяких условий. Будучи
выброшены на Запад, они воспринимают свое положение как командировку из него и
как отдых от него, хотя разумом знают, что это конец. Они не стремятся ни к истине,
ни к добродетели. Они просто живут адекватно времени, разделяя его заблуждения и
пороки. А люди и исторические эпохи характеризуются не столько истинами и
добродетелями, которые общи и абстрактны, сколько заблуждениями и пороками,
которые индивидуальны и конкретны. Глядите на это существо и дивитесь: это и есть
то, что вы называете гомо советикусом!Гомосос
На Западе умные и образованные люди называют нас гомо советикусами. Они
гордятся тем, что открыли существование этого типа человека и придумали ему такое
красивое название. Причем они употребляют это название в унизительном и
презрительном для нас смысле. Им невдомек, что мы сделали нечто большее, — мы
первыми вывели этот новый тип человека, а Запад чуть ли не через пятьдесят лет
после этого вводит новое словечко и ценит этот свой вклад в историю неизмеримо
выше того, что сделали мы сами. Самомнение Запада достойно насмешки.
Ну что же, гомо советикус так гомо советикус. Я только пойду в этом направлении
еще дальше и утру Западу нос. Я введу более удобное сокращение для этого длинного
выражения — гомосос. Звучит, по крайней мере, по-советски.
Гомосос — существо довольно гнусное. Это я знаю по себе. Когда я жил в Советском
Союзе, я мечтал пожить в демократическом государстве. Вступай в любую партию или
создавай свою, ходи на демонстрации, участвуй в забастовках, обличай! Красота, а не
жизнь. Пожив немного на Западе, я на сто восемьдесят градусов изменил
направление своих мечтаний. Теперь я мечтаю пожить в хорошем полицейском
государстве, в котором запрещены левые партии, разгоняются демонстрации,
подавляются забастовки. Одним словом, долой демократию!
Почему я об этом мечтаю? Да потому, что я — гомосос. Я — крайний реакционер,
идущий впереди крайнего прогресса. Как это возможно? Для гомососа нет ничего
невозможного. На Западе даже оголтелые реакционеры борются за демократию, ибо
для них демократия есть последняя возможность бороться против демократии. Мы жепротив демократии, ибо она мешает нам честно, без ложных спектаклей бороться за
демократию. И потому долой демократию! Мы начинаем новую историю. Но
начинаем ее не с начала, а с конца. К началу мы придем лишь в конце. И потому еще
раз долой демократию!Ночь
Перед сном ко мне зашел Циник узнать о моем состоянии. «Вы молодец, —
похвалил он меня, — настоящий Иван. Другие от таких штучек сразу богу душу
отдают, а русские Иваны только здоровее становятся. Хотите последнюю московскую
хохму? Советские диссиденты обратились к западным обывателям с призывом:
устанавливайте у себя советский режим, и мы вместе с вами будем бороться против
советского режима. Смешно? Вы ведь, кажется, были диссидентом?» —
«Немножко», — сказал я. «Зачем это вам потребовалось?» — спросил он. «Чтобы
уехать», — сказал я. «А, — сказал он, — оказывается, все объясняется очень просто».Мысли о будущем
В честь своего выздоровления принял решение газеты и журналы больше не
читать. Я имею в виду не советские газеты и журналы, а местные, т. е. западные.
Западные, и вдруг — местные! К такому привыкнуть нельзя. При слове «местные» в
моем сознании всплывают слова «тамбовские», «саратовские» и «рязанские», но
отнюдь не «немецкие», «французские» и «английские». Лишь усилием воли, которую я
обнаружил в себе совсем недавно, я гашу эти въевшиеся в плоть и кровь ассоциации.
Запомни, говорю я себе, ты теперь живешь на Западе. И Россия теперь для тебя
заграница. И жить тебе тут до последнего вздоха. И сдохнешь ты тут, на Западе. И
зароют тебя не в русской земле, а в западной. Любопытно, где они зароют тебя? Ведь
землицы-то у них в обрез, своих закапывать негде. Скорее всего, тебя сожгут. А прах
твой на удобрение пустят, ибо урну с ним некому будет вручить на вечное хранение.
Конечно, можно было бы обеспечить себе более оптимистическое будущее после
смерти. Для этого достаточно было объявить себя православным, начать ходить в
церковь и участвовать во всяких церковных мероприятиях. Теперь многие советские
эмигранты так делают. Недавно сюда прибыла из Москвы одна важная дама. В Москве
она заведовала секретным отделом в сверхсекретном институте. Член партии.
Избиралась даже в бюро областного комитета партии. Посмотрели бы вы, как на нее
накинулись всевозможные разведки! Каким вниманием ее окружили! Сразу паспорт
устроили, квартиру, источники дохода. Вы понимаете в этом что-нибудь? Нет? Я тоже.
Но дело не в этом. Кто знает, может быть, эта Дама привезла секретный протокол
последнего заседания бюро обкома партии, на котором обсуждались меры по
пресечению оппозиционных настроений в области. Эта Дама немедленно объявиласебя ревностной христианкой, само собой разумеется — православной. Затем Дама
создала комитет по борьбе за присуждение бывшему русскому царю Николаю
Второму звания Заслуженного Святого Республики за выдающиеся заслуги в качестве
мученика большевиков. Эта формулировка задач комитета — моя. Формулировка
Дамы была еще глупее. Дама пыталась вовлечь меня в это благородное дело,
предложила даже пост секретаря в комитете. Тогда-то я и предложил исправить
формулировку целей комитета. После этого Дама заявила, что мне постоянного места
в этой стране не видать, как своих ушей. Она — человек с прочной партийной
закалкой, слово свое сдержит. Интересно, когда она сдохнет и будет с почетом
похоронена на кладбище местной православной общины, будут ли на могильной
плите указаны ее титулы и заслуги, которые она имела в Москве?
Одним словом, несмотря на очевидные блага, которые сулило мне принятие
православия, я этого не сделал. Может быть, то была моя первая ошибка в серии
ошибок, совершенных мною здесь, на Западе. Инструктировавший меня человек из
КГБ говорил мне, чтобы я не упускал даже самую малую возможность зацепиться,
какою бы нелепой она ни казалась на первый взгляд. «Если будет возможность стать
церковным деятелем, будь им, — говорил он. — Если ради устройства жизни надо
сделать обрезание, делай!» А я этому совету не последовал. Почему? Потому что я
убежденный атеист. Пусть лучше мой прах пойдет на удобрение, чем торчать на
заутрене в компании старых русских эмигрантов, их рожденных на Западе чад,
новоиспеченных христиан вроде Дамы — бывшего члена бюро обкома партии.
Впитать в себя результаты величайшей революции в истории и достижения мировой
науки, чтобы в конце пути превратиться в сына ублюдочной православной церкви?!
Что угодно, только не это!О стоянии на коленях
Главное, я презираю тех, кто добровольно становится на колени. И сам я на коленях
никогда и ни перед кем не стоял. И не буду стоять. Между прочим, не только я такой.
Это есть качество советского человека. Это — продукт и результат нашей революции.
Вот чего не способны понять на Западе. Наблюдая наше поведение, они
истолковывают его в привычных для них терминах и образах. И в том числе они тут
убеждены в том, что советский народ стоит на коленях перед своими властями. Но
наше поведение — что угодно, только не стояние на коленях перед властями. Стоять
на коленях можно перед попами, перед царями, перед хозяевами. Причем это можно
делать так, что внешне вроде бы никакого стояния на коленях нет. А стоять на
коленях перед нашей властью невозможно, если бы мы даже захотели этого, ибо эта
власть — мы сами. Коммунизм освобождает людей от стояния на коленях — вот в чем
психологическая суть дела. Если бы мы даже захотели встать на колени перед
властью, последняя просто не позволила бы нам это сделать. Нам бы за это влепили
так, что мы бы и думать позабыли о такой вольности, как стояние на коленях. Прикоммунизме запрещено стоять на коленях. При коммунизме человек обязан стоять по
стойке «смирно», т. е. пятки вместе, носки врозь, руки по швам, глаза максимально
расширены и подобострастно уставлены на начальство.
Я не мог одолеть в себе советского человека и последовать примеру Дамы. Будь я
более активным в партийном отношении в Москве, может быть, я смог бы эту
слабость преодолеть.Пресса
Но вернемся к газетам и журналам. Намерение покончить с ними зрело во мне с
первого дня пребывания на Западе. Тем более у меня за плечами был многолетний
опыт игнорирования советской прессы. Вырвавшись из застенков большевизма в
свободный мир (как приветствовал мое прибытие сюда представитель одной
антисоветской организации), я первым делом накинулся на местную прессу. Начал,
разумеется, с самого интригующего: с разглядывания голых баб и сексуальных сцен. И
быстро пресытился. Вскоре я уже скользил по ним равнодушным взглядом. Иногда
бросал реплики, приводить которые здесь стыдно даже мне самому. Это для
импотентов, сексуальных маньяков, развращенных детей и скучающих бездельников
— резюмировал я свои наблюдения. Для нас, советских мужиков, была бы баба, а что
и как с ней делать, мы сообразим без подсказки Запада. Кстати, об упомянутой выше
антисоветской организации. Представитель другой антисоветской организации в тот
же день мне шепнул, чтобы я был осторожен с представителем первой, так как он —
советский агент. То же самое и в тех же выражениях сказал мне потом представитель
первой антисоветской организации о представителе другой. Что это — элемент
местного этикета или советская инерция? А вообще — сценка для
сюрреалистического фильма: советский агент прибывает на Запад под видом критика
советского режима, где его встречают советские агенты под видом членов
антисоветской организации... Ну а что, спрашивается, потом? Нетрудно предвидеть:
потом — типично советская борьба индивида и коллектива. Дама так и заявила по
моему адресу (слухи здесь распространяются так же, как и в Москве): мы (кто это
«мы»?) его тут в два счета обломаем! Тут ему не Советский Союз! Мы ему не позволим
выпендриваться! Обратите внимание на манеру выражаться. Это идет, очевидно, еще
из комсомольского прошлого Дамы.
В конце концов я добрался до статей, выражающих социально-политический
интеллект западного общества. И с первых же строк я стал замечать, что Запад идет
не туда, куда ему следовало бы идти согласно моим представлениям о нем, что люди
здесь ведут себя совсем не так, как следовало бы поступать согласно тем же моим
представлениям. Вот вам еще парадокс советского человека. Я прибыл сюда как
советский агент, заинтересованный по идее в том, чтобы Запад вел себя плохо с точки
зрения его же собственных интересов и хорошо с точки зрения интересов советских.
Я прибыл ослаблять и разрушать Запад. Но стоило мне пересечь границу, как я началпереживать и думать наоборот. Поведение Запада и западных людей стало меня
раздражать именно их просоветской направленностью.
С каждым днем мое раздражение по поводу неправильного поведения Запада
возрастало. Сегодня утром я прочитал, что один видный политический деятель
Запада считает возможным переубедить советское руководство в чем-то таком, в чем
советское руководство нельзя переубедить никогда и ни при каких обстоятельствах.
Это слишком, сказал я себе. Отбросил эту газету и дал себе слово больше не тратить
свои гроши на нее. Но в другой газете, которая здесь считается самой
высокоинтеллектуальной, я прочитал беседу западного советолога с советским
«критиком режима». Критик, уволенный с третьего курса захудалого технического
института и отсидевший пять лет в тюрьме (что считается необходимым и
достаточным условием познания советского общества), заявил, что советские
руководители изменили марксизму. Советолог, двадцать лет изучавший марксизм и
советское общество в библиотеках, добавил от себя, что социальный строй
Советского Союза вообще не есть социализм. «О, идиоты! — воскликнул я. — Если в
Советском Союзе и делают что правильно и хорошо, так это социализм. И ничего
другого там делать вообще не умеют». И я принял то самое решение, о котором
сказал в самом начале.Здоровый гомосос
Обрезание я тоже делать не стал, ибо ненавижу любой национализм. Тут есть один
русский писатель, который печатает свои бездарные сочинения на еврейские темы и
под еврейским псевдонимом. Его тут за это носят на руках. А другой, еще более
бездарный писака, выдает себя за представителя русской культуры, хотя является
евреем. Его тут тоже носят на руках за это. Я же — здоровый гомосос, т. е. существо
наднациональное. А здоровый гомосос радуется всякому случаю, когда какой-то
нации нанесен ущерб. Буддисты вырезали в Пакистане миллион мусульман? Так им и
надо, а то их слишком много расплодилось. В Индии кастрировали два миллиона
мужчин? Так им и надо, а то их слишком много расплодилось. В Камбодже убили три
миллиона человек? Прекрасно, пусть все видят, к чему ведет коммунизм. Во время
войны погибло двадцать миллионов советских людей? Так нам и надо, впредь умнее
будем. Почему так? Да потому, что здоровый гомосос есть подлинный
интернационалист и считает всех людей братьями. Ну а с братьями можно и не
церемониться.
Здесь живет один татарин, во время войны сотрудничавший с немцами. Его как-то
обвинили в антисемитизме. «Зачем обижаешь, — сказал он, — я не только евреев, но
и русских расстреливал тоже». Он — здоровый гомосос. И между прочим, нерусский —
к сведению тех, кто считает советизм национальной русской чертой. И в этой
эмиграции, сплошь состоящей из ярко выраженных гомососов, русских тоже раз-два и
обчелся. Из этого не следует, что русские не гомососы. Мы-то как раз и послужили тойисходной основой, из которой великие селекционеры-коммунисты вывели
современного гомососа. Но мы остановились на полпути к совершенному гомососу и
погрязли в мелочном самоанализе. Другие народы опередили нас и в этом.Мы и Запад
Я живу в Пансионе, который мне оплачивает какая-то организация. Хотя я занимаю
крохотную комнатушку без телефона и письменного стола, платит эта организация
сумасшедшие деньги. Я предложил им такой вариант: пусть они эти деньги дадут мне
на руки, а я буду снимать комнату частным порядком. Это в три раза дешевле, а
оставшиеся деньги я употреблю на еду, одежду и бумагу. Но почему-то это сделать
нельзя. Шутник, который уже разобрался в тонкостях западной жизни, утверждает,
что причины этого «нельзя» точно такие же, как в Советском Союзе. И вообще, тут
многое очень сильно напоминает нашу советскую жизнь.
Обитатели Пансиона разделяются на кратковременных и долговременных.
Кратковременным был до моего поселения Профессор, а уже во время моего
долговременного пребывания здесь — Дама с ее бесцветным мужем. Мне было
достаточно одного взгляда на ее рахитичного Мужа, чтобы понять, что это за птица. Я
уверен, что сотрудники здешней службы безопасности знают о принадлежности Мужа
к КГБ. Но они думают, что если он — их человек (а он наверняка и их человек), то его
принадлежность к КГБ играет второстепенную роль. Продаваться всем разведкам
мира есть профессиональный (и даже гражданский) долг советского разведчика. И
дело тут не в том, что работа в пользу КГБ в общем балансе превышает причиняемое
зло. Дело в том, что даже причиняемое зло есть работа в пользу КГБ. Если бы сам шеф
КГБ сбежал на Запад, захватив с собою все известные КГБ секреты, его бегство в
конечном итоге сработало бы в пользу Советского Союза. У советской разведки и
западных разведок разные критерии оценки делаемого. Так называемые
взаимовыгодные отношения КГБ с западными службами того же рода всегда в пользу
КГБ, ибо уже сам факт каких бы то ни было отношений всегда в пользу КГБ. Если бы
можно было измерить, какой урон Западу нанесла одна только работа
разведывательных служб с Дамой по выкачиванию из нее информации, кое у кого,
может быть, волосы на голове зашевелились бы. И это при условии, что вся
информация ценная и правдивая. А какая часть сообщенного ею есть
дезинформация, балласт, вымысел, чепуха? А как измерить психологические
последствия таких соприкосновений? Мне говорили, что западные разведывательные
службы составили четкое представление о советском человеке на основе бесед со
многими тысячами советских людей. Говорю вам со стопроцентной верой в свои
слова: если Запад проиграет будущую войну Советскому Союзу, то главной причиной
этого будет именно этот образ советского человека, составленный западными
разведками и советологами на основе соприкосновения с советскими людьмиНытик и Энтузиаст
Нытик и Энтузиаст предложили повести меня в кафе, где «все стоит в два раза
дешевле». Я сказал, что сейчас я предпочел бы кафе, в котором все стоит в десять раз
дешевле. Они сказали, что и такое бывает, но сейчас «не сезон».
Нытик и Энтузиаст — ярчайший пример противоположных форм выражения одной
и той же сущности. Принципы Нытика: мы тут никому не нужны; тут не лучше, чем у
нас; ничего мы тут не добьемся. Принципы Энтузиаста: без нас тут шагу ступить не
могут; тут рай сравнительно с Союзом; мы горы свернем. Нытик покорно ждет, когда
Запад сам бросит ему кусок со стола своего богатого пиршества. Энтузиаст рвет и
мечет, сует нос повсюду, готов сам вырвать положенный ему кусок изо рта у Запада.
Нытик сам не знает, зачем он здесь. Энтузиаст прибыл с великой миссией — научить
Запад уму-разуму и руководить отсюда диссидентским движением в Союзе. Он
жаждет издавать журнал, а еще лучше — газету. Он считает, что это «основное звено,
ухватившись за которое мы (кто?) вытянем всю цепь. Ленин ведь тоже с этого
начинал!».
Общим для них является то, что они лезут в мою каморку без стука и в любое время
дня и ночи, просят в долг и стараются что-нибудь унести с собой «на время». Чтобы
пресечь их поползновения, я на большом листе бумаги написал объявление: «Оставь
надежду всяк сюда входящий». На другой день Хозяин снял объявление: он не хотел,
чтобы ему напоминали о позорном прошлом его страны. Ведь ему кто-то донес и
перевел мое объявление!
Прибыв в Вену, Энтузиаст первым делом поинтересовался, почему американский
президент не прилетел встречать его. Ему сказали, что президент занят. Энтузиаст
сказал, что президент мог бы вместо себя прислать своего представителя. Ему
сказали, что представителей президента тут полно и что они скоро будут иметь честь
побеседовать с Энтузиастом. Энтузиаст не обратил внимания на несколько
юмористический оттенок в этих словах, успокоился и стал отыскивать глазами в толпе
собравшейся в аэропорту всякого рода публики руководителей европейских
коммунистических партий. Эти-то уж, во всяком случае, должны были бросить все
дела и прибежать встречать ведущего (и пока единственного) представителя
советского еврокоммунизма. Но тут уж ему никто помочь не мог. Энтузиаста, как
бывшего старого коммуниста, это возмутило больше всего. «Сволочи! — сказал он,
имея в виду еврокоммунистов, американцев и всех прочих. — Мы там для них... а они
тут... Сволочи! Ну, погодите! Я вам еще покажу!..»
Нытик выехал благодаря фиктивному браку, что обошлось ему в копеечку. Прибыв в
Вену, Нытик первым делом поинтересовался, где находится «черный рынок»: он
привез очень ценную икону, за счет которой собирался безбедно пожить по меньшей
мере пять лет. Икона, однако, оказалась поддельной. Узнав об этом, Нытик тоже
сказал: «Вот сволочи!» Остатки былых богатств он потратил на «расторжение» брака,т. е. на приобретение липовых документов, которые оказались ненужными. После
этого он приобрел психологию разорившегося миллионера — стал нытиком,
слюнтяем, слизняком.
Но с другой стороны, к Нытику почему-то проявили повышенный интерес
разведывательные службы. Его немедленно переправили сюда. Я поинтересовался у
Нытика о причинах такого внимания к нему. «Они вообразили, будто я знаю многое
такое, чего я не знаю сам, — сказал он. — Как это понять?» Я сказал, что у него, как и у
всякого советского человека, богатое подсознание, особенно если он работал на
военном заводе. Сам он о своем подсознании не знает, а «эти кретины», очевидно,
выкачивают оттуда ценную информацию. «Смех, — сказал он, — что там можно
выкопать? Мелкие жульнические операции? Попойки? Проделки с девками?» Я сказал,
что ничего смешного тут нет. «А вдруг они подозревают, что вы — крупная фигура в
КГБ?» — «Хотя бы мелкая, — вздохнул он. — Если бы так, я бы тут горы свернул. Тут
такая благодать для советских агентов! А этим кретинам все равно, кто я. Им важно
лишь, кто они».Шутник
По дороге в кафе к нам присоединился Шутник. Сказал, что в этом кафе все в два
раза дешевле по той простой причине, что тут все в три раза хуже. Потому
практичные немцы считают невыгодным ходить сюда. Только нищие советские
эмигранты ухитряются как-то выгадывать за счет потерь.
Шутником я прозвал его после того, как он столкнулся в дверях с Хозяйкой,
выходящей из моей комнаты. «Это нехорошо, дорогой товарищ, разрушать здоровую
капиталистическую семью, — сказал он. — Вы же советский человек!» — «Моральное
разложение Запада есть наш священный долг», — сказал я.
Он оказался здесь раньше меня и на правах старожила предложил мне показать
красоты города. Погода была превосходная. Нам от этого было приятно вдвойне,
поскольку в Москве стояла отвратная погода. Насмотревшись на памятники
архитектуры и роскошные витрины магазинов, мы зашли в очаровательное
маленькое кафе. К нам сразу же подошла молоденькая приветливая официантка. Не
успели мы поахать по этому поводу, сравнивая это божественное создание с
московскими ведьмами-официантками, как она принесла наш заказ.
— Если бы в Союзе была хотя бы десятая доля такого сервиса, как здесь, ни за что не
уехал бы. Знаете, что было главным в моем решении эмигрировать? Мечта хотя бы
раз посидеть вот именно в таком кафе и быть обслуженным именно на таком уровне.
Как ваше впечатление от города?
— Слишком много прошлого. Запад отягощен прошлым. Он уже не может его
удержать. Оно уходит. И уносит с собою их будущее.
— Зато у нас прошлого нет. У нас все впереди. И западное прошлое у нас впереди.
— А что вы скажете о людях?— Свобода и благополучие не делают людей умными. Здесь четыре миллиона
иностранных рабочих, а своих безработных уже полтора миллиона. Причем
безработные не хотят работать на тех же условиях, что иностранцы. Или совсем не
хотят работать. Предпочитают быть паразитами за счет общества. Тут какая-то
благотворительная организация решила устроить конкурс, победителю которого
предоставлялось рабочее место. Никто не захотел участвовать в этом конкурсе. А
молодежь — лучше об этом и не говорить. Расовые проблемы. Терроризм. Наркотики.
Преступность... Жаль, если капитализм тут скоро рухнет. Хочу при хорошем
капитализме немножко пожить. Походить по кафе. По ночным клубам. Покупаться в
теплых морях. Баб всяких попробовать. Вы еще не пробовали негритянок? Я
попробовал. Ничего особенного. Это сказки, что они обладают выдающейся
сексуальностью. Наши бабы не хуже. Но все-таки любопытно. Хотите, устрою?
— Нет. Я еще Европу не освоил.Роль зонтика в истории
В Пансионе живут также эмигранты из других стран социалистического лагеря. Они
еще надеются на «третий путь» и «свободные профсоюзы», обвиняют нас в
«догматизме» и «великорусском шовинизме». Время от времени они возвращаются в
свое социалистическое отечество и печатают там статьи, разоблачающие Запад.
Подписываются чином не ниже капитана государственной безопасности. Запад на эти
статьи не обращает внимания. Это задевает гордость наших дружественных разведок.
И тогда они начинают с остервенением устраивать покушения на своих бывших
граждан, главным образом — с помощью зонтиков, тюбиков для зубной пасты,
шампуня и других предметов быта. Зонтики одно время произвели здесь сенсацию. И
эмигранты из Восточной Европы этим очень гордились. Болгары даже в солнечную
погоду ходили с зонтиками. От них все шарахались в стороны. Честно говоря, и мне
было не по себе. Я готов умереть в пасти акулы или крокодила, на худой конец — от
укуса мухи цеце. Но умереть от укуса банального зонтика — брр!.. Зонтичная сенсация
кончилась и забылась, как и все сенсации на Западе. Теперь наши братья по
социализму и эмиграции вместо зонтиков смакуют аргумент: «Ну а Польша?»
Западные обыватели внешне выражают по сему поводу восторг, поскольку это
укрепляет надежду на то, что Советский Союз скоро рухнет сам собой, и они,
западные обыватели, сэкономят на этом лишний пфенниг в неделю. А внутренне они
уже дрожат от ужаса, поскольку вследствие польской эмиграции они уже теряют по
крайней мере по десять марок в неделю. А это — еще только начало.Мы и Запад
Вечерами в Пансионе ведутся разговоры о высокой политике. Вот в таком духе.— Иранские студенты захватили американское, а не советское посольство. Почему?
— Если бы они сунулись в советское посольство, Советская Армия сразу
оккупировала бы Иран. А американцы слабаки.
— У них демократия.
— Я и говорю, слабаки.
— В общем, обстановочка! Без пол-литра не разберешься.
— Про пол-литра тут надо забыть. Дорого. И блевать некуда.
— Жалкий Иран терроризирует могучую сверхдержаву. Арабы насилуют Западную
Европу. Что происходит?!
— Запад прогнил.
— Не торопитесь хоронить Запад. В нем есть некий скрытый сволочизм, который
еще покажет себя.
— Сволочизм тут есть. Но идиотизма больше. Поменьше бы идиотизма и побольше
сволочизма — может быть, лучше было бы.
В Москве такие беседы заканчивались идеей: выпить. Здесь даже алкоголики таких
идей не выдвигают. Предпочитают пить втихомолку. И мы, оплевав иранскую
революцию и арабов и перемыв косточки западным политикам, расползлись по
своим каморкам.Мелкие радости
Сообщили, что один из сотрудников советского посольства оказался агентом КГБ. В
Пансионе весь день не умолкает смех по этому поводу: один! А есть ли в советском
посольстве хотя бы один сотрудник не агент КГБ?!Мой путь
Рядом с Пансионом есть роскошный газетно-журнальный киоск. Чуть подальше —
великолепный магазин, где продаются те же газеты и журналы. Еще дальше — еще
более роскошный киоск. В промежутках между ними — ящики, из которых вы можете
взять газеты, сунув в дырочку положенное число монет. Газеты я раньше покупал в
ящиках. Это вдвое дешевле, ибо я пихал в дырочку вдвое меньше монет, чем
положено. Шутник пихает в четыре раза меньше. Это свидетельствует о том, что
совести у него в два раза меньше, чем у меня. А Циник не пихает ничего, только вид
делает — несколько раз прикладывает палец к дырочке. Величину совести его вы
можете высчитать сами.
Мой путь лежит мимо этого газетно-журнального искушения. С обложек журналов
на меня призывно смотрят цветные женские зады, груди и прочие соблазнительные
части тела. Жирные газетные заголовки возвещают о том, что сексуальный маньяк
выбросил в окно с десятого этажа двадцатую жертву, что террористы похитилимиллионера, что принцесса разводится с очередным супругом... «Ну нет, голубчики, —
сказал я с металлом в голосе, — теперь вы меня этим не купите!» И равнодушно
прошагал мимо. И тут-то впервые в жизни я обнаружил в себе наличие силы воли.
Обнаружил и прослезился от... огорчения. Где же ты раньше была? — прошептал я,
обращаясь к своей силе воли. Обнаружься ты лет двадцать назад, не болтался бы я
сейчас здесь, в свободном обществе, в поисках терпимого пропитания, а лежал бы на
диване, как мои преуспевшие друзья, в пятикомнатной квартире в Рублеве, или гулял
бы на цековской даче под Москвой, или загорал бы на цековском южном курорте, или
чинно восседал бы в кабинете на Старой площади или на Лубянке. И никакая
проблема посмертного существования не волновала бы меня. И не испытал бы я
разочарования от западной прессы. И не знал бы я, что Запад давно следовало бы
наградить орденом Ленина или Октябрьской Революции за заслуги в сохранении и
укреплении советской власти.
Но прошлое не вернешь. Мы привыкли утешать себя поговоркой: лучше поздно,
чем никогда. Раз во мне проснулась сила воли, я ее должен использовать. Буду тверд,
как скала! Буду гнуть свою линию, на сколько бы этот период «проверки» ни
затянулся. Вперед!О стариках
Я иду в учреждение, где со мною беседуют лица, интересующиеся Советским
Союзом, а прямо говоря — где меня допрашивают. Иду пешком, поскольку
общественный транспорт здесь, в отличие от Москвы, дорогой и неудобный. К тому
же мне все равно делать нечего. Иду, разглядываю сытых и хорошо одетых прохожих.
Это главным образом старики. Много бездельничающей молодежи. Молодежь одета
нарочито неряшливо. Парни заросли волосами. Девчонки — как грязные, никогда не
моющиеся цыганки, иногда появляющиеся на улицах Москвы. Главная опасность для
человечества, думаю я, не атомная бомба, а сами невооруженные люди, т. е.
избыточное население и чрезмерная долгота жизни. Люди нарушили некие
социобиологические законы. Хилые дети выживают. Больные десятилетиями тянут
свое существование. Старики живут необычайно долго. Старики заполонили планету.
Нет в мире ничего опаснее стариков. Они глупы и бездарны. Но обладают
непомерной самоуверенностью и самомнением. Все мерзости в современном мире
суть дело рук стариков. Пока число людей в мире не сократится по крайней мере
вдвое, а продолжительность жизни — по крайней мере на двадцать лет, ничего
хорошего не будет. Будет только еще хуже. И в конце концов пойдут в ход все те
изобретения стариков, которые единственно способны уполовинить население и
урезать продолжительность жизни. Впрочем, молодежь теперь по степени опасности
начинает конкурировать со стариками. Она недовольна всем. Она не хочет работать.
Но хочет иметь все без труда и сразу. Ее кажущееся пренебрежение к материальным
благам и ненависть к богатым есть лишь негативно завуалированная жажда благ. Ипо глупости и бездарности молодежь не уступает старикам.И об эмигрантах
Но черт с ними, с западными стариками и молодежью! Есть опасность, которая
задевает меня лично: наплыв наших эмигрантов на Запад. Как авангард Великой
Советской Армии, наступающей на Запад, я вроде бы должен был радоваться этому.
Но как обыватель, которому надо есть, пить, одеваться, иметь женщин и
наслаждаться культурой, я прихожу в отчаяние от этого радостного явления. С
каждым днем шансы мои прилично устроиться сокращаются. Прибывают все новые и
новые советские прохвосты. Они приносят для западных разведок все более ценную
информацию и дезинформацию и более веские доказательства своей причастности к
КГБ. Мне хочется заорать на весь мир: опомнитесь! Кого вы к себе впускаете?!
Неужели вы не видите, что это начало нашего (советского) вторжения на Запад?!
Поймите меня правильно: я хочу закричать об этом не с целью спасти Запад, а с
целью наконец-то прилично устроиться самому на Западе. И для этого, конечно,
немножко спасти Запад. После того как я устроюсь, я кричать не буду. Впрочем, может
быть, как раз наоборот: если я устроюсь, будет жаль потерять хорошее положение.
Неплохо устроившиеся советские эмигранты, а среди них — агенты КГБ в первую
очередь, суть на Западе главные противники наступления коммунизма, — вот вам
еще один пример всеми презираемой, но вечно торжествующей диалектики.Кто я
Когда меня спрашивают, каким образом мне, русскому по национальности,
бывшему члену КПСС, причастному к высшим партийным и кагэбэвским кругам,
принимавшему участие в секретных исследованиях, удалось выбраться на Запад, я
откровенно отвечаю: я прибыл сюда по заданию ЦК КПСС, КГБ и всего советского
народа. Но мне не верят. Думают, что я дурака валяю или хочу цену себе набить и
устроиться в тепленькое местечко. Советские покаявшиеся шпионы весьма
популярны на Западе. Им сразу дают политическое убежище и средства
существования. А у меня почему-то ничего не выходит.
«Это еще надо доказать, что вы настоящий, а не липовый советский шпион, —
сказал мне один из собеседников во время допроса. — Если вы настоящий, вы
должны были бы принести нам ценную информацию, в которую мы поверили бы и
которую оценили бы по достоинству». — «Или дезинформацию, в которую вы тем
более поверили бы», — докончил его мысль я сам. После этого моего замечания за
мной закрепилась репутация человека, который выдает себя за агента КГБ, но на
самом деле таковым не является. Странно, не правда ли?! Это в советской-то
эмиграции, в которой каждый говорит о каждом, что тот — агент КГБ! И обычновыдвигают несокрушимый аргумент: что это за агент, если ничего секретного о
Советском Союзе не знает?! Я возражаю: а если я заслан сюда для того, чтобы тут
секреты выведывать? Тогда зачем тебе признаваться в том, что ты асе, подрубают
мою логику под корень мои оппоненты. К тому же секреты тут совсем незачем
выведывать, ибо их тут вовсе нет — тут же все на виду. Нет, приятель, ты уж лучше не
финти! Признайся лучше, что ты решил нам голову поморочить. Я признаюсь.
Собеседники переглядываются: они и это мое признание, что я морочу им голову,
истолковывают как стремление морочить им голову. Где же выход?
Я — асс. И ничего плохого в этом не вижу. Хорошего, правда, тоже ничего не вижу.
Это просто объективный факт. Факт несколько печальный, несколько комический. Но
отнюдь не трагический. Скорее банальный. Теперь агентов развелось так много, что
даже в КГБ не помнят их всех. Теперь агентов выбрасывают в житейский океан, как
новорожденных щенят в грязный деревенский пруд. Хотите жить — выживайте, не
хотите — дохните! И наградой за все нам является одно: нас выбрасывают. Не все
агенты, конечно, таковы. Я имею в виду лишь массовый тип, к коему принадлежу сам.
И не столько реальных, сколько потенциальных агентов. Ситуация тут похожа на ту,
какая имела место с подготовкой младших офицеров в прошедшую войну. Набирали
сопляков из школ и через несколько месяцев выплевывали на фронт младшими
лейтенантами. Большинство из них погибало в первом же бою. Но они в массе и
требовались лишь для одного боя. А мы в массе тоже нужны лишь для одной
операции. Быть потенциальным агентом очень мучительно: ты имеешь все
недостатки положения агента, не имея никаких его достоинств. Перед нами два пути:
выйти из числа агентов вообще или стать актуальным агентом. Первый путь для нас
исключен. Второй же удается лишь немногим счастливчикам. Поскольку у меня
объявилась сила воли, я этот переход в актуальные агенты непременно осуществлю.Особый десантный
С таким боевым, оптимистическим настроением я приближаюсь к реке. Речушка —
одно название. Воды в ней — по колено в самые дождливые дни. А в ширину ее
можно переплюнуть. Вообще, насчет рек на Западе слабовато, не то что у нас, в
России. И реки тут Какие-то смешные. Текут вровень с берегами, а то и выше.
Скрываются под дома и вылезают из-под них в самых неожиданных местах. Иногда
они текут вверх по течению. Я обратил внимание Циника на этот феномен природы.
Он сказал, что это происходит лишь на данном маленьком отрезке, что за поворотом
река снова течет вниз, но вдвое быстрее обычного.
На берегу речушки, недалеко от моста, названного именем какого-то выдающегося
деятеля (стоило трудиться из-за такого пустяка!), расположены казармы воинской
части, специализирующейся на преодолении водных преград. Каждое утро солдаты
надевают ярко-оранжевые спасательные жилеты, вытаскивают надувные лодки,
спускают на воду и с воплями забираются в них. С пивными банками. Но без оружия.Начинается переправа на другой берег. Лодка цепляется за дно. Часть солдат
вылезает, чтобы столкнуть лодку на более глубокое место. Лодка опять застревает. На
сей раз приходится вылезать всем, кроме одного, и нести лодку до берега на руках.
Оставшийся в лодке паясничает. Солдаты ржут. Роняют лодку. Клоун падает в» воду.
Начинается дикое веселье. На берегу собирается толпа зевак и комментирует
происходящее. Основной мотив комментариев: армия обходится дорого, ее следует
распустить, оставив минимум. Смотреть на все это и слушать — комично и вместе с
тем жутковато. С та-кой жалкой армией советские войска не остановишь. А тут даже
на нее жалеют лишний пфенниг потратить.
Переправившись на другой берег, солдаты устраивают «привал», кричат, пристают к
женщинам, хохочут, пьют пиво, поют песни. Морды сытые. Разодеты так, что и на
солдат не похожи. Перед обедом они «переплывают» обратно. И больше их у реки не
видно.
«Ничего, голубчики, — думаю я, глядя на этих сытых и самодовольных парней, —
загорайте, горланьте песни, пейте пиво, тискайте девок. Наслаждайтесь! Скоро этому
придет конец. Это говорю вам я — представитель могучей армии плохо
откормленных, плохо одетых, незагорелых, не знающих женщин парней, армии,
которая давно готова к походу. Когда-то наши отцы пели: «Если завтра — война, если
завтра — поход, будь сегодня к походу готов!» Когда война началась, оказалось, что
они к походу готовы не были. Мы извлекли урок из их ошибок: сразу же после
окончания их страшного похода мы начали готовиться к новому, еще более
страшному. И мы уже готовы. А если люди сегодня готовы к походу, то завтра они
непременно ринутся в него — готовность к походу нельзя сдерживать слишком долго.
Мы давно в обороне. Но запомните: постоянная оборона есть нападение.
Преждевременная оборона есть тоже нападение. И чрезмерная оборона есть тоже
нападение».
Я проходил службу в армии в сравнительно неплохих (по нашим понятиям)
условиях. Однажды офицер из Москвы прочитал нам лекцию о том, как в
американской армии готовят специальные подразделения к операциям в трудных
условиях. Эти «трудные условия» показались нам курортом сравнительно с нашими
нормальными. Вот в чем дело! То, что для нас есть нормальная жизнь, с точки зрения
Запада есть жизнь в кошмарно трудных условиях. В этом наше преимущество. Мы
имеем не жалкую предвоенную тренировку к «трудным условиям», а гигантский
исторический опыт жизни в сверхтрудных условиях. Нам не надо готовиться к войне,
ибо мы всегда к ней готовы.Интеллектуальный поединок
Сейчас мне предстоит то, что в шпионских романах называют интеллектуальным
поединком. Я скажу моим противникам, что я — асе. Буду рассказывать о других ассах,
работающих здесь, о современных методах советской активности на Западе. Они неповерят ни одному моему слову. Будут ловить на противоречиях и ставить ловушки.
Зачем? Затем, чтобы разоблачить меня как асса! Вы можете разрешить эту ситуацию?
Я лично не способен. Слишком уж разные у нас позиции. Я — носитель трагедийной
линии истории, а они — опереточной. Но воспринимают они наши роли как раз
наоборот. А я не протестую. Я сам валяю дурака. И считаю их дураками, как и они
меня. Я хожу на такие поединки как на работу. Допрашивающие не обращают
внимания на то, что я сам считаю важным и что на самом деле важно, слушают меня
со скукой и насмешкой, постоянно прерывают и начинают копаться в пустяках.
Потому буду приводить наши беседы в литературно отредактированном виде и в
самом существенном с моей точки зрения. Их отчеты о беседах со мною наверняка
выглядят совсем иначе. В их отчетах я выгляжу как недалекий, скользкий, лживый
тип, а они — как умные и прозорливые следователи, постоянно припирающие меня к
стенке, срывающие с меня маску и выводящие меня на чистую воду. Ничего нового
для меня в этом нет — я к таким явлениям с детства приучен в Москве.
— В прошлый раз вы упомянули о некоем Комитете интеллектуалов (КИ) при
руководстве КГБ. Что это за организация?
— Это — неформальная группа. Участники ее не являются сотрудниками КГБ. Они
работают в других учреждениях и имеют самые различные профессии. За участие в
КИ они не имеют дополнительного вознаграждения. Это энтузиасты. Они
удовлетворяются самой интеллектуальной игрой, сознанием причастности к высшим
сферам, сознанием приносимой пользы. Они заинтересованы в создании у высшего
руководства верного представления о положении в стране и о международной
ситуации, а также в изобретении эффективных мер для улучшения этого положения.
Организатором и вдохновителем КИ был мой друг...
— Вы тоже были членом КИ?
— Я дружил с Вдохновителем и другими членами КИ. Обсуждал с ними различные
проблемы. Но членом не был.
— Почему?
— Просто так получилось. Я сам не стремился к этому — не было надобности. К тому
же я был точкой поступления информации, что исключало возможность членства КИ.
— Что это такое?
— У членов КИ была сеть специально отобранных информаторов, через которых
они собирали сведения, нужные для их интеллектуальной деятельности.
— Осведомители? Стукачи?
— Нет, совсем другое. Просто у членов КИ намечались вопросы, на которые они
хотели получить ответы с учетом правил конкретной социологии. Информаторы
отбирались так, чтобы их сведениям можно было доверять. Например, присвоили
Брежневу звание маршала. У меня раздается телефонный звонок. Звонит
Вдохновитель. Спрашивает: что я думаю по сему поводу? А я — представитель
определенных кругов общества, мое мнение характерно для них. Вдохновитель знает,
что я не буду изображать из себя «честного коммуниста», а скажу, что думаю на самом
деле. Я знаю, что мне за мой ответ абсолютно никакого наказания не будет. И яотвечаю: эти идиоты (я имею в виду членов Политбюро) совсем рехнулись.
Аналогичные вопросы были по поводу речей Брежнева, постановлений ЦК,
диссидентов. Но выполнение таких заданий было для Комитета делом
второстепенным.
— А что было первостепенным?
— Обдумывание политических проблем стратегического уровня. Например, план
превращения последней эмиграции в операцию был сначала обдуман в КИ.
— В чем конкретно состоял план?
— Превратить спорадическую эмиграцию в массовую.
— Насильную?
— Нет, спровоцировать добровольную массовую эмиграцию. Сделать так, чтобы
сотни тысяч людей захотели эмигрировать.
— С какой целью?
— Очистить страну от нездоровых элементов. Лишить их социальной базы в стране.
Засылать агентов на Запад. Увеличить число носителей советизма на Западе. Это
форма проникновения во вражеское тело. Показать Западу подлинное лицо
оппозиции. Посеять склоки в среде диссидентов. Вызвать раздражение на Западе.
Внушить Западу ложные взгляды на советское общество. Замутить воду и ловить
рыбку в ней. Очень удобно со многих точек зрения.
— Насколько этот план оправдался?
— На сто процентов. Достигнуты производные результаты, на которые заранее не
рассчитывали. Например, растерянность Запада перед лицом наплыва советских
эмигрантов. Растерянность западных разведок в борьбе с советской активностью на
Западе.
— В каких масштабах мыслилась эта операция?
— Мы советовали выбросить на Запад по крайней мере миллион человек, главным
образом — евреев. Но высшее руководство испугалось этой цифры и остановилось,
как обычно, на полпути.
После беседы о КИ разговор опускается на обычный банальный уровень.
— Когда началась ваша деятельность в КГБ?
— Она еще не началась. Я много лет работал на I КГБ, как и многие другие советские
люди. Но я никогда не работал в КГБ. Я дал согласие стать советским агентом с целью
получить разрешение на эмиграцию.
— Вы были осведомителем КГБ? Какая у вас была кличка?
— Я не был осведомителем КГБ.
— Этого не может быть!
— Не все советские люди суть осведомители КГБ. Любой советский человек в
принципе может быть использован КГБ для получения информации или для какой-то
операции. Но это другое дело. КГБ, например, использует западные разведки в своих
интересах. Выходит, по-вашему, и они...
— Вам предлагали стать осведомителем?
— Затрудняюсь ответить. Иногда это делается в завуалированной форме, так чтоформально это не есть предложение. Во всяком случае, я отказался.
— Не может быть!
— Согласие или отказ тут не играют той роли, какую им приписывают на Западе. Я
знал людей, согласившихся быть осведомителями, но фактически не ставших ими, и
людей, отказавшихся, но фактически работавших на КГБ. Теперь многие выполняют
поручения КГБ, формально не сотрудничая с ним. Я, например, писал отчеты для
президиума Академии наук, которые автоматически шли в КГБ.
— Так, значит, вы все-таки сотрудничали с КГБ! Вы не до конца искренни с нами.
— Сформулируйте мне «конец искренности», и я обещаю дойти до него без
колебаний и даже пойти дальше.
Они не поняли двусмысленности моей просьбы.Об искренности
Искренен я с моими собеседниками или нет? Ни то, ни другое. Понятие искренности
вообще лишено смысла в применении к идеологическому сознанию гомососа. Когда я
решил эмигрировать, один мой старый знакомый сказал: значит, ты теперь будешь
нашим врагом. А ведь он не дурак. И не на партийном собрании выступал. А другой
знакомый именно после партийного собрания, на котором меня заклеймили как
предателя, с чувством пожал мне руку. Разумеется, когда не было свидетелей. Кто из
них был искренен? Все зависит от обстоятельств, в которых гомосос проявляет свои
качества. Он гибок и ситуационен. Его реакции всегда естественны, но не
единственно возможны. В нем нет ничего такого, что считают «подлинным», ибо
«подлинность» есть лишь одна из исторических возможностей, возведенных в
воображении людей в абсолют. Но в нем все естественно в смысле соответствия
условиям его жизни.
Первый мой знакомый отнесся ко мне как к врагу не потому, что он переживал за
советский строй, а потому, что я нарушил общепринятую норму и поступил ней по
советски. Он это лишь облек в идеологическую форму «враг». Он не испытывал ко
мне тех чувств, какие положено иметь по отношению к врагу. А второй мой знакомый
посочувствовал, не испытывая реального сочувствия. Он в такой форме выразил одно
из своих разнообразных отношений к советскому строю. Оба на самом деле
испытывали по отношению ко мне те чувства, какие бывают у массы людей к
нестандартно поступающему члену их коллектива, — недоумение, любопытство,
раздражение, зависть, злобу, сочувствие к себе... Эту реакцию нельзя определить
одним каким-то привычным языковым выражением. И так — во всем.
Так что нелепо требовать от гомососа искренности. Он бы рад быть таким, но не
умеет, ибо не считает, что он всегда искренен. А если он готов одну искренность через
минуту сменить на другую, так это не есть признак неискренности.
Инструктировавшие меня сотрудники КГБ ни разу не советовали мне обманывать тех,
кто будет меня здесь допрашивать. Эти сотрудники КГБ суть опытные гомососы. Онизнают, что нам такие советы давать не нужно, поскольку мы с детства натренированы
не обманывать, а вводить в заблуждение путем использования правды. Когда мои
допрашиватели намекнули мне насчет лжи, я рассмеялся. На сей раз они поняли меня
и сами сочли свою идею бессмысленной.О сотрудничестве с властями
Сотрудничал ли я с КГБ? Если быть научно строгим, то я не сотрудничал ни с кем.
Гомосос на самом деле не сотрудничает с властями. Он участвует во власти — вот в
чем суть дела. Он лишь реализует свои собственные потенциальные и актуальные
функции власти. Отчеты штатных осведомителей, доносы добровольцев и
энтузиастов, сообщения официальных лиц, публичные разоблачения и прочие
явления советской жизни суть лишь формы участия гомососов в системе власти.
Я, к примеру, несколько раз ездил за границу и по возвращении писал отчеты о
поездках. Делал я это согласно инструкции, в которой, в частности, было следующее:
«В беседах с зарубежными учеными широко пропагандировать достижения советской
науки и успехи социалистического строительства в СССР, миролюбивую политику
нашего государства. Разъяснять и популяризировать идеи новой Конституции СССР,
при возникновении вопроса о «правах человека» исходить из нашей
принципиальной позиции, изложенной в центральной печати. По возвращении из
поездки в двухнедельный срок представить в президиум АН СССР отчет о
командировке». Я заранее подписывал бумагу, в коей были эти слова. Я заранее знал,
что мой отчет пойдет в КГБ. А какая разница? Чем отличается президиум АН СССР от
КГБ? Я просто исполнял свой долг гомососа, допущенного до поездок за границу. Я
стремился исполнять свой долг как можно лучше. И не вижу в этом абсолютно ничего
безнравственного. Я презирал и презираю до сих пор всех тех, кто делал вид, будто
делал аналогичные вещи нехотя и по принуждению. Я не верю им. Разве что им
просто было лень писать такие отчеты или они не умели их делать хорошо.Речь, обращенная к моралистам
В парке было пусто. Только утки. Они обступили меня, рассчитывая на хлебные
крошки. У меня возникла острая потребность высказаться. И я прочитал уткам такую
лекцию. Забавно, они не разошлись. Они терпеливо слушали и одобрительно
(казалось мне) покрякивали. Им, наверно, тоже было одиноко и тоскливо.
Вы, конечно, считаете, что мое поведение и поведение других гомососов в
аналогичных ситуациях аморально. Но мы сами думаем иначе. Легко быть
моральным человеком, живя в условиях, которые не вынуждают вас к морально
осуждаемым поступкам. Вы сыты, хорошо одеты, имеете приличное жилье, имеете
книги и другие развлечения. И вам кажется, что быть моральным — естественно исовсем не трудно. В самом деле, зачем быть, например, осведомителем КГБ, если вас
никто не принуждает к этому и если нет никакого КГБ вообще? Все просто и ясно. Но
если человек поставлен в условия, которые ниже некоторого минимума,
необходимого для практической применимости норм морали, то бессмысленно
применять к его поведению моральные критерии. Человек в таких условиях самими
условиями не просто освобождается от моральных норм, он освобождается от них в
силу самих моральных соображений. Безнравственно требовать от человека быть
нравственным, если нет минимума жизненных условий для того, чтобы от человека
можно было требовать нравственности.
В этом месте утки закрякали оживленнее обычного. Будто они поняли мои слова. Не
ясно только, одобрили они мой тезис или осудили.
Гомососы рождаются, воспитываются и живут в таких условиях, что их в такой же
мере нелепо обвинять в безнравственности или приписывать им нравственные
добродетели, в какой нелепо рассматривать с моральной точки зрения поведение
орд Чингисхана, древних египтян, инков и других аналогичных феноменов прошлого.
Мне действительно однажды предложили быть осведомителем, и я отказался. Но я не
чувствовал себя героем, вступившим в борьбу с некоей зловещей и преступной
силой. И не горжусь этим теперь. Мне тогда просто было ни к чему становиться
осведомителем. Я от этого не выигрывал для себя ничего. И мне ничем не грозил мой
отказ. Для вербовавшего меня офицера не было необходимостью привлечь именно
меня. Он не настаивал. Как осведомитель я для него не представлял никакой
ценности. А все, что ему нужно было узнать от меня, я мог сообщить ему и не будучи
осведомителем. И я это сделал. И не испытал от этого душевных мук. И не испытываю
угрызений совести теперь. Мое общение с КГБ было обычной советской рутиной, не
подлежащей моральной оценке. Я согласился сотрудничать с КГБ перед выездом на
Запад. Почему? Я мог иметь намерение честно работать на благо моей Родины.
Нравственно это или нет? Я мог сделать вид, что согласен быть агентом, чтобы
выбраться из застенков коммунизма и затем действовать против него. Нравственно
это или нет? Я мог обмануть КГБ и западные разведки, которые априори считаются
аморальными организациями, чтобы начать человеческую жизнь. Нравственно это
или нет? Это лишь часть возможных вариантов рационального расчета. А в сознании
гомососа все возможные варианты существуют актуально или потенциально в одно и
то же время, перемешаны, сменяют один другой. В зависимости от ситуации та или
иная комбинация начинает доминировать. И она начинает восприниматься как
«подлинная натура» гомососа. И она на самом деле подлинная, но для данной
ситуации, а не вообще.
Гомосос мыслит блоками мыслей и чувствует блоками чувств, для которых (для
блоков в целом) еще нет подходящих названий. Благодаря этому он психологически и
интеллектуально пластичен, гибок, адаптивен. Плохой сам по себе поступок не
переживается гомососом как плохой, поскольку он переживается им не сам по себе, а
лишь как элемент более сложного целого (блока), которое не является плохим как
целое. Капля яда в сложном спасительном лекарстве не играет роли яда.Вы считаете, что гомосос есть деградация. То же самое думали о наших вертлявых и
неопрятных предках благородные представители животного мира — слоны, львы,
тигры. А что получилось на деле? Гомосос не есть деградация. Это есть лишь
временное отступление к основам человеческого существа с целью подготовиться к
новому грандиозному скачку в развитии. Ясно?
Утки встревоженно забормотали что-то, но не разошлись. Моя идея их явно
заинтересовала. Вдохновленный их кряканьем, я перешел к следующему вопросу
лекции.
Если поведение человека не определяется принципами морали, это не означает, что
оно не регулируется никакими другими принципами. И это не означает, что
поведение человека, определяемое другими принципами, хуже, чем поведение в
силу морали. Такие средства управления поведением масс людей, как власть
коллектива над индивидом, государственная идеология, принудительный труд и
другие, являются в наше время гораздо более эффективными, чем призрачные и
лицемерные средства морали. Кстати сказать, последние у нас тоже сохраняются, но
как подчиненные первым. Например, обманывать безнравственно, и мы в своих
доносах на ближних пишем только правду.
Вы думаете, западные люди нравственнее нас? Я могу назвать вам многочисленные
аспекты жизни, в которых западные люди выглядят куда хуже гомососов. Гомососы,
например, гораздо отзывчивее и судьбе своих братьев. И не такие жмоты, между
прочим. Но гомосос отзывчивее западного человека на в силу принципов морали, а в
силу более высокого уровня коллективизма. Что лучше: быть равнодушным к судьбе
ближнего в нравственном обществе или отзывчивым в безнравственном?
Утки слушали конец моей речи рассеянно, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая
по сторонам. Мои критические замечания в адрес Запада им явно пришлись не по
душе. Они поняли, что лакомых хлебных крошек им от меня не видать, и покинули
меня, как только увидели пенсионера с кулечком.Я и Циник
— Советским властям надо проявить выдержку и терпение в постепенном усилении
эмигрантского вторжения на Запад, и тот взвоет. Какой был бы потрясающий эффект,
если бы советские власти предложили Западу выпустить всех евреев из Советского
Союза! Два миллиона!! Хотел бы я после этого посмотреть на физиономии западных
политиков и борцов за права человека!
— Этот план обсуждался в Москве еще десять лет назад. И его сочли негодным. Так
что затаенная мечта советского антисемита никогда не осуществится. Почему? Во
первых, Запад не способен принять такое число советских людей. Во-вторых,
Советский Союз не способен выбросить такое количество людей на Запад.
— Чепуха! Только разреши, половина советских людей удерет на Запад.
— Вот это действительно чепуха. Число жаждущих выехать и способных выехать насамом деле зависит от числа граждан, которые уверены, что на Западе смогут жить
лучше, и которые способны оторваться от родной среды. Таких людей не так уж
много, мы это вычисляли. Кроме того, есть законы массовых явлений, которым
подчиняется и эмиграция. Она уже идет на спад. Ее нужно искусственно подогревать.
Как? Например — ограничения.
— Не могу понять, шутите вы или нет. А какова ваша собственная позиция?
— Шутить я не умею. Собственной позиции у меня нет. А если и есть, то, как в
старом анекдоте, я с ней не согласен.
— Не понимаю.
— И не пытайтесь понять. Есть вещи, по природе своей не подлежащие пониманию.
Просто ждите. И из множества такого рода примеров вы выработаете привычку
относиться к происходящему именно так. И никогда не будете ошибаться.
— Чудо-метод! И как же он называется?
— Диалектика. Диалектика, дорогой товарищ, есть на самом деле не только предмет
насмешек со стороны тех, кто о ней знает лишь понаслышке. Диалектика есть метод
двигаться вслепую, в незнакомом пустом пространстве, заполненном
воображаемыми препятствиями, двигаться без опоры, без сопротивления, без цели.
— Вы говорите, как Христос.
— Вы угадали. Одно время мне приходилось читать антирелигиозные лекции от
общества «Знание».
— Вы тоже еврей? Нет? А почему?..
— Потому что папа и мама...
— Почему вы эмигрировали?
— Поздно искать причины, пора искать оправдание.
— Не вижу разницы.
— Причины действуют до, а оправдание — после.Я и Нытик
Недоумение Циника по поводу моей национальности понятно: представлять
русский народ на Западе может кто угодно, кроме самих русских. Это вполне
устраивает ЦК и КГБ. Один из инструктировавших меня сотрудников ЦК сказал, что
«мы не допустим никакую национальную русскую культуру на Западе», что «наша
общая установка — свести к нулю национальный русский элемент во всем, что
делается на Западе на русском языке».
Вот идет Нытик. Он — полурусский и полуеврей. Еврейская половина позволила ему
выбраться на Запад, а русская мешает устроиться тут. Потому он чувствует себя не
полурусским, а вдвойне русским. «Им что, — вздыхает Нытик, кивая на портрет Папы
в газете, — их Папами выбирают. А мы хоть в лепешку расшибись, даже в кардиналы
не пробьемся». Эта реплика Нытика весьма характерна. Согласно подспудным
убеждениям гомососа, Папой сначала должен быть назначен советский человек, а ужпотом — из братских социалистических стран. Религиозная принадлежность не
играет роли: если нужно, ЦК кого угодно католиком назначит. Нытик ничуть не
удивился бы, если бы Папой назначили (именно назначили) члена ЦК. Секретарь ЦК
по идеологии, по совместительству исполняющий функции Папы, — это нормально. А
то какой-то поляк! Безобразие! Куда смотрит КГБ?!Друзья и враги
«Там ты окажешься в среде ярых антисоветчиков и антикоммунистов, — говорил
Вдохновитель. — Вот здесь их продукция за последние пять лет. Полистай. Это —
сплошное гэ. Но познакомиться полезно — врага надо знать».
Я вспомнил об этом разговоре после звонка Дамы. Она сказала, что в одном
учреждении нужен консультант-социолог, специалист по советскому обществу.
Зарплата небольшая, но для одинокого советского человека больше чем достаточно.
Снимете уютную квартирку... «И первым делом, — сказал я, — приглашу вас в
гости». — «Заранее согласна, — захихикала она. — Буду тебя (уже «тебя»)
рекомендовать! Смотри, не подведи». — «Приложу усилия», — заверил я ее. Полистав
литературку, какую мне тогда предоставил Вдохновитель, я с первых же страниц
заметил, что для этих людей открыто выраженный антисоветизм и антикоммунизм
играет чисто прагматическую роль: они таким путем выражают готовность служить
своим хозяевам.
А что на самом деле вредно и что полезно Москве, им на это наплевать. Если они
сочтут, что истина «два плюс два равно четыре» полезна Москве, они будут считать
агентом Москвы того, кто эту истину высказывает. «Неужели, — подумал я, —
вырвавшись из болота идиотизма, пошлости и лжи советской идеологии, я буду
вынужден окунуться в еще более глупое, пошлое и лживое болото антисоветизма?!
Что угодно, только не это!»
Но в учреждение, адрес которого мне дала Дама, я все-таки пошел. Принял меня
человечек, очень похожий на заместителя Отдела пропаганды ЦК. Я даже] вздрогнул,
увидев его: неужели это Он?! Человечек с места в карьер прочитал мне нотацию о
том, что я обязан делать, дабы сокрушить «нашего общего врага». Точь-в-точь как в
родном ЦК. Я терпеливо выслушали Человечка. Согласился с его лозунгами. Сказал,
что готов начать активную борьбу против Москвы хоть сию минуту. Но я не политик.
Я ученый. А позиция науки не всегда совпадает с текущей политикой. Вот вы
критикуете Советский Союз и призываете Запад к санкциям против Москвы. Вы вроде
бы наносите ущерб Москве. А наука говорит другое. Советская атака на Запад
захлебнулась из-за недостатка внутренних сил. Советскому руководству следовало бы
остановиться и даже отступить, дабы избежать катастрофы и лучше подготовиться к
новой атаке. Критика недостатков советского строя и более твердая позиция Запада
вынуждают советское руководство к более гибкой политике как вне, так и внутри
страны. Вы думаете, советское руководство не извлекает уроков из происходящего?Уверяю вас, даже диссидентское движение в огромной степени способствовало
укреплению советского режима. Коммунизм вообще и Советский Союз в частности
суть ваши враги. Врага надо знать объективно и беспристрастно. Я ученый,
повторяю, я не политик. Я могу помочь вам познать вашего врага на уровне
серьезной науки. В нашем деле, сказал она нельзя быть беспристрастным. Врага
своего мы знаем не хуже вас. Нам нужна активная борьба. Нам нужны исполнители.
Здесь ведь не Академия наук. Но мы о вашей кандидатуре подумаем. Через несколько
дней я узнал, что место, на которое я претендовал, предоставили недавно
эмигрировавшему из Ленинграда математику, пописывавшему крикливые статейки в
нелегальном диссидентском журнале. Дама обиделась на меня, сказала, что я зря
«умника из себя строю», что «с волками жить — по-волчьи выть». Она, конечно,
права. Но мне так не хочется жить с волками.Писатель
В городе живет наш бывший писатель. Не бывший писатель, а бывший наш. О
существовании такого советского писателя я впервые узнал здесь. История его проста
и печальна. В Москве он печатался, но желаемого успеха не имел. Сочинил что-то
разоблачительное и напечатал на Западе. Получил несколько хвалебных рецензий.
Воспринял это как мировую славу. Начал скандалить. Вызывался на допросы. Ему
предложили выехать в Израиль, хотя он русский. Он согласился. И вот влачит теперь
жалкое существование здесь (конечно, не в Израиле). Утешает себя тем, что за ним
здесь не следит КГБ, хотя именно здесь он находится под строжайшим надзором КГБ.
Испытывает удовольствие оттого, что в Союзе «жрать совсем нечего». В интервью для
печати заявил, что только здесь получил возможность писать все, что хочет, и так, как
хочет. Судя по его продукции, однако, он еще сам не знает, что именно он хочет
писать и как. Он оказался в положении глухонемого, которого вытолкнули на сцену
оперного театра и сказали: пой, что хочешь и как хочешь. Хорошо еще то, что театр
оказался пуст: сочинения Писателя никто не хочет читать. И печатать вроде тоже уже
не хотят.
Вообще-то говоря, в городе живет несколько бывших наших писателей, в том числе
— один известный. Но мне доступ к нему закрыт, поскольку он боится, что я попрошу
у него денег. А прочих я сам видеть не хочу, поскольку боюсь, что они попросят у
меня денег.Шеф
Писатель пригласил меня в ресторан. С ним пришел Шеф. Платил Шеф, иначе
Писатель ни за что не пригласил бы меня. Шеф спровоцировал разговор о различии
советского и западного образа жизни. «Вот такой ресторан, как этот, — сказал я, — итакое обслуживание на Западе есть явление обычное. Когда у вас победит
коммунизм, такого уровня рестораны исчезнут совсем, а число ресторанов вообще
сократится во много раз. Попасть в ресторан будет трудно. Готовить будут плохо, а
обслуживать еще хуже. Обслуживающий персонал увеличится раз в пять или даже в
десять, а обслуживать вас будут во много раз медленнее. Будет хамство, будет обман,
будет...» — «Но почему?! — воскликнул Шеф. — Разве нельзя будет сохранить то, что
мы имеем сейчас здесь?» — «Нет, — ответил я, — ибо такие учреждения будут
организованы и будут работать по общим принципам учреждений
коммунистического общества. Будет установлен определенный штат сотрудников
ресторана и определенная система управления. Кстати сказать, условия работы будут
много легче, чем здесь сейчас, — главный соблазн коммунизма. Будет установлена
твердая зарплата сотрудникам, будет установлен план работы учреждения, будет
указана доля продуктов и место их получения, будет установлена технология
производства. Исчезнет конкуренция. Доходы сотрудников уже не будут зависеть от
их личной инициативы и риска, от качества пищи, от меню, от качества
обслуживания. Всякого рода нелегальные доходы будут приносить много больше
прибыли, чем добросовестный труд, качество пищи и обслуживания. Попробуйте
поставьте себя на место директора в таких условиях или на место официанта, и вы
сами без труда выведете все следствия, ставшие привычными в Советском Союзе. И
нечто подобное произойдет со всеми прочими факторами повседневной жизни». —
«Не мешало бы западным людям почаще давать такие пояснения, — сказал Шеф. —
Может быть, угроза потери вкусного бифштекса заставит их более серьезно
задуматься над перспективами коммунизма, чем угроза потери гражданских свобод».Диалектика как метод обмана
Я чувствую, что мне противостоит интеллект, но совсем иного типа, чем мой
собственный. Он не сконцентрирован в одной личности, а рассеян во всем
окружающем пространстве. Он не окрашен никакими
эмоциями. Педантичен. Примитивен. И одновременно грандиозен. Будто меня
рассчитывают на вычислительных машинах. А если и в самом деле так? В
студенческие годы я увлекался проблемой: может ли человек обмануть «думающую»
машину, которая умнее его? Тогда я пришел к выводу: для всякой совокупности
заданных условий может быть найден прием обмана «думающей» машины. Под
обманом я имел в виду навязывание машине такого вывода из данной информации,
который сам обманывающий оценивает как обман. Но тут есть одна трудность. Чтобы
обмануть машинно думающего противника, я сам должен знать, какие выводы
следуют из моего поведения и какие выводы я хочу навязать ему как ошибочные с
моей точки зрения. А если у меня самого нет ясности о своих намерениях? Значит,
мой противник вычисляет не меня, а фикцию меня. И я буду внушать ему лишь
фикцию ошибки. Логически есть только один способ преодолеть эту трудность:некоторое множество утверждений формулировать так, чтобы они имплицитно
содержали в себе свое отрицание, и некоторые поступки совершать так, чтобы они
допускали противоположные истолкования.Допрос
Мои беседы с проверяющими меня лицами лишь с натяжкой можно назвать
поединком, так как беседуют со мной в общей сложности человек десять. Беседуют
обычно в разных комбинациях по двое и по трое. Я мог бы подладиться к ним —
изобразить недалекого и безнравственного проходимца. Но тогда они утратили бы ко
мне интерес. Тогда мне пришлось бы уехать туда, где моя эмиграция потеряла бы
смысл. Я чувствую, что избрал правильную линию поведения. Надо ее держаться
вплоть до получения политического убежища. А это зависит от моих собеседников.
— Кто ваши родители?
— Отец инженер, мать домашняя хозяйка.
— Коммунисты?
— Отец был членом партии, мать — беспартийная.
— Был. Исключен?
— Умер. И мать тоже.
— А родители родителей?
— Крестьяне. Родители родителей тоже крестьяне. Прародители согласно советской
идеологии были обезьяны, а согласно западной — Адам и Ева.
— Евреи?
— В России крестьяне не могли быть евреями.
— Да, в царской России крестьянам действительно было запрещено быть евреями.
— А при советской власти стало наоборот: евреям запретили быть крестьянами.
Рабочими тоже.
— Да, у вас там процветает антисемитизм.
— Зато все диссиденты обязаны быть евреями.
— Именно национальные конфликты разрушают советский режим, в особенности —
восстания мусульманских народов. Скоро их будет большинство в Советском Союзе, и
тогда...
— Русским придется восставать против засилия мусульманских и прочих народов.
— Ваш отец был членом КПСС. С какого года? Какие функции выполнял в партии?
Вот таким образом разговор тянется четыре, шесть, а иногда — восемь часов. Я без
конца повторяю, как пошел в школу, как вступил в комсомол. Конечно, добровольно.
В комсомол вообще вступают добровольно. И не всякого туда принимают. Они не
верят. «Раз для института нужна комсомольская характеристика, — говорят они, —
значит, вы вступали в комсомол из шкурнических соображений». Я заметил им, между
прочим, что они ходят в галстуках и пиджаках, хотя на улице жарко. Почему бы это?
Из шкурнических соображений? До них не дошло, но они на всякий случайобиделись. Та же проблема добровольности и шкурнических соображений возникласвязи с моим вступлением в партию. Все мои попытки объяснить им суть и
положение партии в советском обществе, смысл членства в партии, отношение
идеологии и морали в советском обществе потерпели полный крах. Все было бы ясно,
если бы я сказал, что вступил в КПСС в интересах карьеры. Но я никакой карьеры не
сделал и не стремился делать. Членство в партии мне ничуть не мешало. Наоборот,
оно делало жизнь чуточку интереснее. И никакого «двоемыслия» не было.
«Двоемыслие» вообще есть выдумка западных людей, ничего не понимающих в
советском образе жизни и советских людях. Я — коммунист, но не в том смысле, что
верю в марксистские сказки (в Советском Союзе в них вообще мало кто верит), а в том
смысле, что родился, вырос и воспитан в коммунистическом обществе и обладаю
всеми существенными качествами советского человека. Что это за качества?
Например, если они еще будут приставать ко мне с вопросами о моей партийности, я
пошлю их на... Они рассмеялись, ибо это русское слово из трех букв знали хорошо. Но
смеялись они не над тем, что я его употребил, а над тем, что оно у нас считается
неприличным.в
С чего все началось
Меня попросили рассказать о подготовке таких советских агентов, как я. Обычный
советский человек, сказал я, всем ходом своей жизни обучается три дела делать без
специальной подготовки: руководить, критиковать режим и быть агентом КГБ.
Допрашивающие посмеялись, но попросили все же рассказать, как меня вербовали и
инструктировали. Выполняю их просьбу.
Это был обычный присутственный день, т. е. день недели, в который я обязан был
явиться в свое учреждение и расписаться в книге прихода-ухода. Если никаких
заседаний в такой день не было, я тут же покидал учреждение и занимался тем и там,
чем и где сочту нужным. Обычно я возвращался домой, кое-что писал. Делал я это
процентов на десять из тщеславия, процентов на пятьдесят — по привычке и от
нечего делать, процентов на сорок — чтобы выполнить мой индивидуальный план в
учреждении и сохранить свое удобное положение старшего научного сотрудника. Это
положение я занял всего три года назад и очень дорожил им, поскольку моя зарплата
резко увеличилась, и я получил два библиотечных дня в неделю. Библиотечные дни
— это дни, когда мне не нужно было даже расписываться в книге прихода-ухода.
Обычно я в эти дни спал до полудня, а потом использовал время по своему
усмотрению. Несколько дней в месяц мне все же приходилось проводить в
учреждении. Это дни, когда бывали деловые заседания, партийные и профсоюзные
собрания, ученые советы, вызовы в дирекцию и прочие пустяки. Пара вечеров в
месяц пропадала на общественную работу, один день — на чрезвычайные события
(встреча или проводы важных персон, работа на овощной базе или субботник). Жизнь
была, короче говоря, — умирать не надо. Я лишь после того, как лишился этого,понял, что именно потерял. Если бы я здесь получил кафедру или даже целый
институт, я не приблизился бы и наполовину к тому блаженному положению, какое
занимал в Москве. А вы еще спрашиваете, почему наш народ поддерживает
советский строй.
Итак, это был обычный присутственный день. Пришел я в учреждение, расписалсяграфе прихода (и заодно — в графе ухода). Решил по городу поболтаться. Начал
компаньона подыскивать. Но мои обычные спутники куда-то исчезли, а с кем попало
идти не хотелось. Я позвонил Вдохновителю. «Скучно, — сказал, — может быть,
встретимся?» — «Идет, — сказал он. — Через полчаса у «Националя».Компаньонв
Вот, между прочим, еще одно великое достоинство советского образа жизни: если
вам нечего делать (а это бывает часто) и вам хочется найти компаньона по безделью
(а бездельничать в одиночку трудно), вы всегда найдете такого же бездельника
трепача, как вы сами, который способен убить на болтовню с вами целый день. На
Западе такое исключено. Хочешь с кем-то поговорить, назначай точное время.
Полчаса или час прошло, и прощай. Здешние бездельники почему-то все ужасно
занятые люди. За все время жизни здесь мне не удалось ни разу побродить-поболтать
с местными бездельниками. Только с нашими отечественными. А они под влиянием
Запада тоже начали изображать занятость. Скучно, господа! Что это за жизнь? Ради
чего все происходит?
Устроились мы с Вдохновителем в «Национале». Немного выпили. Слегка закусили.
Заказали еще. Опять-таки наше советское явление — кутить до последнего и сверх
того, в долг. Здесь же — выпили по стаканчику, сожрали по бифштексу, и гуд бай. А
там, у нас, — до закрытия, до выворачивания карманов. Это я только сейчас начал
понимать достоинства советской жизни. А тогда я это ни в грош не ценил. Как
говорится, что имеем — не жалеем, потеряем — плачем.
— Скучно, — сказал я. — Люди по Парижу бродят, устрицы жрут, с негритянками
спят, «Плейбой» листают. А мы?! Тоска зеленая. И впереди ничего не светит. Ты помог
бы мне, что ли, за границу на пару недель съездить. Кстати, почему меня перестали
пускать? Я же языки знаю. Отчеты километрами могу строчить. Не сбегу.
— Кто-то «телегу» на тебя накатал. Но у меня есть идея насчет тебя. И то, что тебя
перестали пускать, в твою пользу. За диссидента сойдешь.
— Не хочу в диссиденты.
— Не дури. Если надо, и диссидентом станешь. Ходит слух, что ты — полуеврей.
— Чушь!
— Знаю. Слух есть, и это хорошо. А что, если ты захочешь на родину предков?
— Ни под каким видом!
— Израиль — только для проформы. Осядешь в Европе. Мир посмотришь. Устриц
пожрешь. С негритянками переспишь. Свобода. Романтика. Красота. Что тебе ещенужно?!
— Кто мне пришлет приглашение? И кто поверит, что я — еврей?!
— Приглашение получишь в два дня.
— Моя бывшая жена не даст разрешения. Все алименты потребует вперед.
— Это мы уладим.
— Но меня же там сразу арестуют!
— Не надейся.
— А цель?
— Вот тебе телефончик. Позвони завтра утречком.Решающий разговор
На другое утро я позвонил по телефону, который мне дал Вдохновитель. Через час я
сидел в кагэбэвс-кой квартире, предназначенной для встреч офицеров КГБ с
интересующими их людьми и с осведомителями, и беседовал с... Назову этого
человека, допустим, Генералом. «Мы вас изучаем давно, — сказал Генерал. — Ваша
кандидатура одобрена самим... Что от вас потребуется сейчас? Познакомьтесь с... (он
назвал имена диссидентов, делающих какой-то нелегальный журнал). Дадите им в
журнал критическую статью. Подпишете какое-нибудь обличительное письмо или
воззвание. Из партии вас исключат, с работы уволят. Будет обыск, допрос, в общем,
все, что положено для создания репутации диссидента. Указать точное место
жительства на Западе мы вам не можем — это зависит от стечения обстоятельств.
Ваша задача — зацепиться где-то, осесть достаточно прочно и найти источники
существования. Живите. Наблюдайте. Знакомьтесь с людьми. Одним словом,
действуйте сообразно обстоятельствам... Вы должны раз и навсегда понять
следующее. Миру предстоят невиданные ранее битвы за жизнь. Мы обязаны быть
готовыми к ним в любую минуту и прежде других. Потому мы должны уже сейчас
проникнуть во все поры Запада. Мы должны знать о нем все. Должны использовать
любые возможности, чтобы ослабить и деморализовать его, разрыхлить,
разъединить, посеять хаос и растерянность, запугать. Должны взять у него все,
необходимое нам для существования и подготовки к будущим сражениям с ним. Вы —
солдат нашей Великой Армии, наступающей на Запад, авангард нашей атакующей
армии...» Потом Генерал велел помощнику устроить мне встречу с бывшим советским
шпионом, работавшим много лет в Западной Германии.Разговор с бывшим шпионом
— Почему вы работали в Западной Германии? Вы же русский. Неужели
восточногерманских шпионов не хватает?
— Хватает. Но они используются нами в основном для отвлечения внимания иполитических акций. Самые важные дела мы делаем сами.
— Странно. Мне казалось, что...
— То, как у нас представляют деятельность наших шпионов на Западе, не имеет
ничего общего с реальностью.
— Так уж и ничего. Хотя бы что-то похожее должно быть...
— Конечно, в каких-то пустяках сходство есть. Но по существу, повторяю и
настаиваю, ничего похожего. Я ведь больше десяти лет проработал в Западной
Германии.
— А где вы там были?
— Жил в М. Город сравнительно небольшой. А знаете, сколько там было наших
штатных разведчиков? Больше десяти было только в моей группе. А кто знает, может
быть, там были еще и другие. И по крайней мере двадцать человек оказывали нам
отдельные услуги.
— Кошмар! На такой городишко — и такая огромная шпионская сеть! Это же очень
дорого!
— Кто это вам сказал, что дорого?! Нашему государству это ни копейки не стоило.
Мы же все работали в немецких учреждениях и фирмах и получали за это немалые
денежки. Так что нас содержала сама Германия. Более того, многие из нас даже
сдавали часть заработанных денег государству. Нашему, конечно. Один из наших
агентов, например, работал профессором в университете. Имел пять тысяч марок в
месяц. После выплаты налогов, страховки и платы за квартиру у него оставалось
чистыми две с половиной тысячи. Так вот тысячу он сдавал. А другой наш агент
прошел даже в правление крупной фирмы и сдавал ежемесячно три тысячи марок.
— А эти двадцать помощников — кто они? Добровольцы? По принуждению?
— Кто как. Отчасти добровольцы, отчасти вынужденно, отчасти даже не ведая того.
— А как вы там оказались?
— Сопровождал группу наших ученых на конгресс и, как говорится, избрал свободу.
— Но ведь немцы тоже не дураки. Они должны были догадываться, кто вы такой.
— А я и не скрывал. Вы начитались наших книжек и насмотрелись наших фильмов и
думаете по наивности, что надо свою причастность к КГБ скрывать. Как раз наоборот.
На Западе больше любят причастных, чем чистеньких. Чистеньким не верят. Вот,
представьте себе, вы — сотрудник ихней контрразведки. Я прихожу и говорю, что я —
офицер КГБ, хочу остаться здесь, готов рассказать все, что мне известно. Что вы
сделаете? Проверка? Проверяйте! Вся моя информация будет достоверной и даже
весьма ценной. Будете подозревать и следить? Подозревайте и следите! А что это вам
даст? Немцы все время моего пребывания в М. были уверены, что я остался с
заданием. Но им было выгоднее иметь такого нашего шпиона, как я, чем такого,
которого надо еще выявлять. Кроме того, я им тоже время от времени оказывал
услуги, и они закрывали глаза на некоторые мои делишки. Они ведь тоже люди, им
ведь тоже нужно перед своим начальством изображать успешную деятельность.
— А почему вы вернулись? Провал?
— Нет, провалы практически исключены. Приехал в Москву отдохнуть, семьюповидать. А тут нашелся претендент, который захотел пожить на Западе и сделать за
счет этого скачок в карьере здесь. У него оказались сильные покровители. И его
послали вместо меня. Придрались к моему маленькому пьяному скандальчику здесь.
— И этот человек попал на ваше место?
— Нет, конечно. Тут есть своя техника. Я вернулся в Германию. Под подходящим
предлогом уволился из фирмы, где работал. Переехал сначала в Англию, затем — в
Москву. Просто мой пост переместили в тот город, где удалось зацепиться моему
преемнику. На Западе это не проблема.
— Был ли у вас там страх разоблачения?
— Разоблачения теперь суть особые политические акции. Если бы меня избрали для
разоблаченного шпиона, получил бы срок. А тюрьмы у них — что наши санатории.
Потом обменяли бы на своего шпиона или предложили бы работать на них и
выпустили бы. Время романтических шпионов прошло.
— А как насчет конспирации?
— Ты можешь на всю Европу кричать, что ты — советский шпион. Плакат можешь
носить «Я — советский шпион». Посмеются, в газетах, может быть, напечатают. Не в
серьезных, конечно, в бульварных. И все! Даже обидно.
— Так, значит, никакого риска? Никаких трудностей? Сплошной курорт?
— И риск есть. И трудности. Но совсем другие. Это надо испытать на своей
собственной шкуре.
— А вообще, стоит это дело того, чтобы?..
— Конечно стоит! Если есть хоть малейший шанс, соглашайся на любых условиях!
Лучше там подохнуть, чем тут прозябать.На высшем уровне
Перед отъездом со мной беседовало высокопоставленное лицо. Назову его
Секретарем. В кабинете висел огромный портрет Брежнева, поменьше — Ленина и
еще меньше — Маркса. Портрет Маркса выглядел тут совсем неуместным. Казалось,
что Маркс заговорщицки смотрит на меня, понимает мое положение и сочувствует.
«Соглашайся на все, — выражал его взгляд, — на Западе при всех обстоятельствах
жить лучше, чем здесь, на родине воплощения моих идей. И постарайся внушить
западным идиотам, чтобы они позабыли мои дурацкие идеи». Секретарь говорил
обычные банальности, пожелал мне успеха и оставил наедине с помощником.
— Неужели он каждого так напутствует?
— Только в порядке исключения.
— Расшифруй мне смысл напутствия.
— Старайся там замутить воду. Говори так, чтобы нельзя было понять, где правда, а
где ложь. Когда в массах людей наступает помутнение умов, их легко направить в
нужном нам направлении.
— Но ведь этим помутнением может воспользоваться и противник!— Он и пользуется этим. Но для себя, а не против нас. И надо изо дня в день
внушать западным людям, что мы всесильны.
— Но это может пробудить страх и усилить бдительность!
— Верно. Но в большей мере это деморализует людей и облегчает работу. Люди
охотнее помогают всесильному врагу, чем слабому другу. И не стесняйся насчет
чепухи. Побольше сенсаций. Например, известный тебе недоучившийся советский
студент сболтнул невероятную чушь, будто Советский Союз скоро развалится и
перестанет существовать. Хотя скорую кончину Советскому Союзу предрекали с
первого дня его существования, хотя многие предрекатели сами были уничтожены и
разгромлены тем же «колоссом на глиняных ногах», Запад не извлек из этого уроков.
По поводу пророчества советского студента на Западе подняли невероятный шум. До
сих пор успокоиться не могут. Еще бы! Это же так хорошо. Советский Союз без особых
усилий со стороны Запада сам скоро перестанет существовать. Китайцы сделают это
на благо Запада. Так что можно по-прежнему жить на Западе на высоком бытовом
уровне, не надо тратиться на оборону, не надо себя ограничивать в быту, не надо
служить в армии. Теперь все видят, что идея недоучившегося советского студента есть
очередная чушь. И в Западной Европе боятся того, что в том году, в каком, по мысли
студента, должен прекратить существование Советский Союз, сама Европа вряд ли
уцелеет в нынешнем виде. Но эта идея свою роль сыграла. Она внесла свою долю в
пацифистские умонастроения Запада. Такие сенсации нам очень полезны. Надо и
впредь выдумывать нечто аналогичное и других на это провоцировать. Сейчас один
наш «разоблачитель» готовит сенсационную книжку о психологическом и
бактериологическом оружии у нас. Пусть готовит! Мы ему сами кое-какие
материальчики подкидываем. Представляешь, какая там паника начнется, когда
книжка появится! Надо, конечно, момент подходящий выбрать.
— А Сам знает об этой установке?
— А как же! Санкционировано на высшем уровне. Твоей миссии придается
серьезное значение. Поздравляю. И желаю удачи.Принципы отбора
Почему именно на меня пал выбор в КГБ, спрашивают меня. Я пожимаю плечами. Я
устал объяснять банальные, с моей точки зрения, но непостижимые, с точки зрения
моих допрашивателей, вещи. Если бы выбор пал только на меня, я бы, может быть,
смог бы ответить на их вопрос. Но выбор пал на многих. Есть общие критерии отбора,
касающиеся множеств индивидов. Но их нельзя непосредственно применять к
каждому индивиду по отдельности. Про меня мог вспомнить какой-нибудь член КИ, и
этого оказалось достаточно, чтобы включить меня в список кандидатов на засылку на
Запад с целью проведения какой-то операции. И иногда судьба человека решается на
уровне шутки. Рассматривают, например, группу «прохвостов» вроде Энтузиаста. «А
что, если мы запустим на Запад этого параноика-еврокоммуниста, — говорит членкомиссии, склонный к юмору. — Представляете, как он там насиловать всех начнет!
Взвоют!» — «Ха-ха-ха! Верно! — заливается смехом другой член особой комиссии. — И
пусть он вывезет все свои «документы». Пусть там на этот маразм полюбуются!» —
«Ха-ха-ха! Одобряю, — говорит, усмехаясь, председатель комиссии. — Пусть себе
катится на свой желанный Запад. Атмосфера у нас чище будет».
А если уж вы хотите познать общие кагэбэвские принципы отбора людей для
выброса и заброса на Запад, посмотрите на тех, кто на самом деле выехал, куда
выехал, где и как пристроился, чем занимается, кому и как пакостит или помогает.Гомосос
Когда я говорил допрашивающим, что гомососы суть прирожденные руководители,
критики режима и агенты секретных служб, я не шутил. И никогда не учился ни одной
из этих форм деятельности, но мог бы исполнять любую. Некоторые сотрудники ЦК и
КГБ начинали свою карьеру с критики режима. Вдохновитель в юности был членом
«террористической» группы. Следователь, который вел их дело, заметил способности
Вдохновителя и привлек его к работе в Органах. Некоторое время его
специализацией был внутренний терроризм. По окончании аспирантуры его
перевели в отдел организации терроризма на Западе. Он ушел из этого отдела «по
причинам морального порядка», что повредило его карьере. Я ему верю насчет
«моральных» причин. Он — гомосос. А гомосос и не на такое еще способен.
Вдохновитель ушел из отдела терроризма действительно из моральных
соображений. Но он осуждал не сами методы террора, а своих сослуживцев, которые
работали плохо, занимались склоками и очковтирательством. Он мечтал о создании
эффективной службы по регулярному, а не спорадическому устранению видных
личностей Запада. На первых порах, думал он, можно устранять по одной особе в
месяц. Постепенно производительность можно довести до четырех персон в месяц.
Через несколько лет Запад оцепенел бы от ужаса. Американских президентов можно
было бы стрелять ежегодно. «Это, — говорил он, — тренировка для начинающих». —
«А зачем же их стрелять?» — спросил я. «А почему бы не стрелять, если есть
возможность, — сказал он. — Лишь бы убрать, а пользу из этого мы какую-нибудь да
извлечем». — «Чьих рук дело убийство Кеннеди?» — спросил я. «Мы сами ни к чему не
прикасаемся руками в таких случаях, — сказал он. — Но ни одно крупное покушение в
мире не происходит без нашего участия. Вспомни об Освальде. Пусть он — ширма. Но
ведь чтобы план убийства Кеннеди зародился, нужен был человек вроде Освальда.
Именно он заронил в головы тех, кто хотел убрать Кеннеди, мысль, что покушение
можно изобразить как «руку Москвы». А это стимулировало саму подготовку
покушения. Подать надежду заговорщикам свалить все на Москву, но исключить
возможность сделать это официально, — вот эта задачка уже для специалистов
высокого класса. Желающих совершать политические покушения в мире всегда
достаточно. Суметь заметить их и направить, а самим вылезти сухим из воды, — тутнужна серьезная наука».Мы
Газет и журналов пансионеры не читают — не знают западных языков и деньги
экономят. Радио и телевидение не понимают по той же причине. Но, несмотря на это,
они знают все, знают лучше всех, знают заранее, ибо они — гомососы. Эпитеты
«кретин», «недоносок», «дурак», «подонок» и прочие того же рода в отношении
западных личностей они употребляют как нечто само собой разумеющееся. Смотрят,
например, телевизор. Выступает известный политик. Входит апатичный Нытик. «Что
вы этого дегенерата слушаете», — говорит он с презрением, хотя и не способен даже
определить, на каком языке «этот дегенерат» говорит. Вскоре влетает возбужденный
Энтузиаст. «А! — орет он. — Вы этого болтуна слушаете! О чем он треплется? Об
отношениях с Москвой? О-ха-ха-хи-хи-хе-хе-ха-ха! Такие глупости даже наши
руководители изобрести не способны!» И что самое поразительное, пансионеры
редко ошибаются в своих априорных оценках.
Другая существенная черта наших суждений — категоричность. В Иране
революция? Запад сам виноват. Прохлопали, идиоты! Это дело рук Советского Союза.
Попы во. главе? Ну и что! Революция все равно коммунистическая. Врезать им надо, и
дело с концом. Иранские студенты захватили американское посольство? Докатились,
идиоты! Врезать им надо! Мотив «врезать» обычно доминирует. Врезать Советскому
Союзу, врезать арабам, врезать неграм, врезать иранским муллам, врезать
террористам. Врезать — и дело с концом. А то развели сопливую болтовню, смотреть
стыдно! Хотя мы знаем, что Запад неоднороден, мы говорим о нем как о едином
существе. Запад слаб, Западу это не по зубам, Запад докатился, Запад
свихнулся, Запад зажрался, Запад капитулирует, Запад не способен, — без таких
выражений не обходится ни один разговор.
И, несмотря на это, мы не перестаем восхищаться Западом и только на него
возлагаем надежды. «Запад, — говорит Нытик, — это сила! Они тут наверняка что
нибудь выдумают и дадут нам (имеется в виду Москва) по морде!» — «Запад еще
скажет свое «нет!», — орет Энтузиаст. — Он еще покажет нам, как по-настоящему
социализм строить надо!»Допрос
Сегодня меня просят рассказать, что мне известно о подготовке советской агентуры
для работы на Западе. Я рассказываю о специальных школах для западных
коммунистов, террористов, лефтистов, пацифистов и прочей нечисти. Говорю о том,
что незадолго до моего отъезда Вдохновитель вскользь упомянул о возможности
покушения на одного видного политического деятеля. Мои допрашиватели никак непрореагировали на это. Любопытно, шлепнут этого политика или нет?
Допрашиватели слегка оживились лишь тогда, когда я начал рассказывать об особой
диверсионной группе, в которой агенты обучаются методам дезорганизации
западной банковской системы. Допрос прервали. Пригласили еще какую-то персону.
Попросили меня повторить сказанное. Деньги, само собой разумеется, важнее жизни
какого-то политика.
Как организована в Москве подготовка агентов для работы на Западе, сказал я в
заключение, это надо изучать здесь, на месте работы этих агентов. Все то, что
происходит в секретных учреждениях в Москве, так или иначе отражается здесь.Путь к дому
Солдаты особого десантного батальона подплыли к мосту и болтали с девчонками.
Солдаты и девчонки всегда и везде одинаковы в мирное время, но оказываются
качественно различными, когда начинаются войны. Неплохо бы выпить. Но я гоню
эту мечту прочь: нет денег. А копеечное пособие я должен получить лишь
послезавтра. Завтра — голодный в полном смысле этого слова день. Надо будет
позвонить Писателю, авось покормит. Надо будет начать рассказывать ему какие
нибудь сказки о советской жизни, чтобы я приобрел для него практическую ценность.
Странно, давно ли человек покинул Союз, а уже все позабыл. И факты советской
жизни воспринимает как иностранец. Затем мысли мои перескакивают на
сегодняшний допрос. Я чувствую, что допрашивающие никак не могут составить обо
мне твердое мнение. Почему? Как профессионал, я знаю, что неопределенность,
текучесть, изменчивость, многомысленность всего есть особенность советского
общества. Оно состоит из желеобразных единиц и в целом есть нечто желеобразное.
Это — общество хамелеонов, само в целом являющееся гигантским хамелеоном.
Нечто устойчивое и определенное гомосос находит в своем социальном окружении и
в стечении обстоятельств. Я — загадка не только для допрашивающих меня, но и для
самого себя. Загадка в данный момент неразрешимая, ибо разгадка ее лежит в той
совокупности событий, которые произойдут с течением времени. Я есть лишь
возможность, но с широким диапазоном. Соревнуйтесь, товарищи и господа! Кто я —
зависит прежде всего от вас самих.
Сравнение нас с хамелеонами удобно для успокоения советологов, но все-таки
поверхностно. В нас все же есть устойчивая основа — наша историческая мания. И
обратите внимание: ничто не является таким прочным в истории, как то, что не имеет
внутренних основ, — мифы, религии, предрассудки...О терроре
«Большевики были против индивидуального террора, — говорил Вдохновитель. —А почему? Потому что террор уже имел место и уже сделал свое дело: разрыхлил
царский режим, подготовил массы людей к массовому террору. Когда речь идет о
социальной революции, без индивидуального террора не обойдешься. Технически
социальный переворот и начинается с устранения личностей определенного рода.
После переворота на Западе мы сами прекратим индивидуальный террор и
уничтожим террористов. И устроим там свой, массовый террор. Революция,
технически говоря, и есть превращение индивидуального противозаконного террора
в узаконенный массовый».
Когда я вспоминаю такие разговорчики Вдохновителя, меня посещают радужные
идеи насчет развития терроризма в Советском Союзе. Например, послать бы пару
квалифицированных специалистов из «Красных бригад» в Москву, они бы быстро
наладили там подготовку террористов на европейском уровне. Не успел, однако, я
додумать эту идею до конца, как почувствовал на расстоянии гомерический хохот
Вдохновителя. «Вы там глупеете не по дням, а по часам, — прохрипел он, задыхаясь
от смеха. — Ты позабыл, где эти специалисты для «Красных бригад» и прочих
организаций такого рода готовятся?! Да таких специалистов у нас самих пруд пруди.
Только они нам без надобности у себя дома. Знаешь, сколько важных персон у нас
погибает ежедневно только от пьянства и обжорства? К чему нам еще террористы?!
Возьмем крайний случай: покушение на Брежнева. В него можно всадить хоть сотню
пуль, ничего этим все равно не добьешься. Если нужно, с него сдерут шкуру, натянут
на примитивнейшего робота, и тот будет еще лучше прежнего Брежнева исполнять
его функции. А о покушении так никто и не узнает. Как будто его вообще не было.Госпожа Анти
Позвонила госпожа Анти и предложила встретиться в кафе в десяти минутах ходьбы
от Пансиона. Я согласился, надеясь на то, что она угостит меня хотя бы чаем или кофе.
Внешне госпожа Анти оказалась очень похожей на известную в Москве борциху
(борциха — женский вариант борца) против антикоммунизма. По убеждениям же она
оказалась ее противоположностью — борцихой против коммунизма. Явление
поразительное: каждый советский прохвост имеет своего негативного двойника на
Западе. Как и тот важный человечек, она начала меня поучать. Некоторое время я
терпел. А потом сказал ей, что к такому обращению не привык, что даже в КГБ со
мной беседовали с большим уважением, и попросил ее «заткнуться». Она заорала,
что ей теперь ясна моя сущность (никогда раньше не предполагал, что у меня есть
некая сущность!), что я — агент Москвы. Я попросил ее сообщить об этом тем, кто
меня допрашивает, ибо доверчивые чиновники из разведывательных служб не верят
в то, что я — агент КГБ. И от себя она может добавить, что я прибыл сюда не столько
для установления коммунизма, который я не люблю (ибо испытал на собственной
шкуре), сколько для разрушения капитализма, который я хотел бы испытать, но не на
своей, а на чужой шкуре. Она ничего не поняла и пообещала разоблачить меня впрессе. Хотя чай заманчиво дымился на столике, я молча покинул госпожу Анти, дав
себе слово никогда с подлинными антикоммунистами дела не иметь. Они отличаются
от подлинных коммунистов только обратным знаком своей злобности и глупости. До
полуночи бродил по безлюдным улицам чистенького города. Временами вспоминал
предупреждения моих бывших соотечественников, что на Западе вечером выходить
на улицу опасно — ограбят и убьют. Но на меня никто не обращал внимания. Где вы,
грабители и убийцы? — тщетно взывал я. Ограбьте и зарежьте меня! А не то я сам от
тоски кого-нибудь зарежу!Реальные и мнимые агенты
Угроза госпожи Анти разоблачить меня публично как советского агента рассмешила
меня. Я уже точно знал, что она этого ни в коем случае не сделает, потому что считает
меня настоящим агентом, а не мнимым. А знал я это по той причине, что уже открыл
здесь одно удивительное явление. В КГБ мне о нем почему-то не сообщили. Неужели
не заметили? Если так, то я преувеличивал их интеллектуальные способности.
Явление это состоит в том, что здесь публично разоблачают как советских агентов
лишь ни в чем не повинных людей, а настоящих агентов не разоблачают или
разоблачают тогда, когда они арестовываются и предаются суду (очень редко) или
высылаются (ибо имеют дипломатический иммунитет). Почему? Потому что невинные
люди больше похожи на агентов, чем реальные агенты. Последние быстро
приспосабливаются и начинают вести себя так, как хотелось бы их возможным
разоблачителям. Невинные люди еще пытаются вести себя независимо, чем
вызывают раздражение у разоблачителей. Разоблачать реальных агентов опасно, а
невинных людей — безопасно. Известны случаи, когда реальные агенты подавали в
суд на своих разоблачителей и выигрывали процессы. Случаи же, когда в суд подают
невинные люди, практически не встречаются. Говорят, был всего один такой случай,
причем невинно оклеветанный человек процесс проиграл.Допрос
Дом, куда я время от времени хожу для бесед, строился в гитлеровские времена. И
потому очень похож на московские здания сталинских лет. На фасаде — три
скульптуры: рабочего, крестьянина и женщины с ребенком. Рабочий — с молотком, а
крестьянин — с косой. Если бы он был с серпом, то сходство с Москвой было бы
полным. Женщина с ребенком символизирует Родину. Она режет хлеб. Обе руки у нее
заняты. Младенца она не держит совсем. Тот сам вцепился своими детскими
ручонками прямо в сонную артерию мамы. Впечатление жуткое.
— Что вы думаете о деятельности западной пропаганды в Советском Союзе?
— Она построена так, чтобы провоцировать в Советском Союзе именно такиеявления, которые здесь, на Западе, можно истолковать как оправдание затрат на нее.
Так что она работает в основном на себя.
— А в чем, по-вашему, должна выражаться реальная эффективность нашей
пропаганды в Советском Союзе?
— В явлениях внутренней советской жизни, т. е. в явлениях несенсационных и часто
недоступных западным наблюдателям. Люди, поддавшиеся влиянию западной
пропаганды, должны оставаться в Союзе, должны жить и действовать в глубинах
советской жизни, не рассчитывая на известность и помощь со стороны Запада.
— Но тогда невозможно будет проконтролировать работу лиц, вовлеченных в эту
пропаганду.
— Этим делом должны заниматься умные и образованные люди, настоящие знатоки
советской жизни, которым можно будет доверять.
— А где таких людей взять?
— Несколько человек можно найти готовыми, остальных можно подготовить.
— Но это — единицы, от силы — десятки. А нам нужны тысячи.
— Для настоящего дела важнее качество, а не количество. Лучше одна толковая
статья, переданная по радио несколько раз, чем десятки пустяковых материалов,
мелькающих один за другим и не западающих в душу. Лучше заслать одну стоящую
книгу, но заслать на самом деле и в больших количествах, чем десятки книжонок,
годных лишь на макулатуру...
— Такая перестройка...
— Я не предлагаю ничего перестраивать. Я предлагаю лишь кроме того, что у вас
уже есть, наладить серьезное изучение советского общества. Чтобы наносить врагу
эффективные удары, надо знать его подлинную натуру. Ваше дело — наносить удары
по вашему врагу, мое дело — изучать вашего врага.
— И вашего.
— Советское общество не враг мой, а лишь объект изучения.В Пансионе
Вечером пансионеры рассаживаются перед телевизором и смотрят все передачи
подряд. Считается, что это — лучший способ изучения иностранного языка.
Удовольствие получаешь. И никаких усилий прилагать не надо. Язык сам входит в
тебя. Это мнение справедливо лишь отчасти: так легко усваивается лишь язык жестов,
мычания и воплей. Потому наши пансионеры до сих пор объясняются с местными
жителями на пальцах. Самые способные добавляют всякого рода «эки», «ики»,
«ммыки» и прочие мычащие звуки. Энтузиаст (как самый способный) пошел дальше
всех — использует в своих содержательных беседах даже жесты ног. Зримое и
слышимое, но непонимаемое в телевизоре дает повод для разговоров, на какие
упрощенный и стерильный западный человек не способен. Сейчас показывают «Дон
Жуана».— Когда это сочинили, а они до сих пор показывают, — говорит Нытик.
— Неужели им не надоело?
— Совратил пару девиц, а шуму не оберешься, — говорит Циник. — У нас в школе
был учитель физкультуры. То, что он целый педагогический совет совратил (у нас
почти все учителя были женщины), это не в счет. Он совратил больше сотни
несовершеннолетних девочек. И что же? Даже в стенгазете ни строчки об этом не
напечатали. Даже из партии исключили лишь с банальной формулировкой «за
морально-бытовое разложение». Здесь о таком человеке все газеты и журналы
трубили бы. По телевизору показали бы. Кино сняли бы. А у нас...
— Выключите эту муть (это относится к «Дон Жуану»)! — орет Энтузиаст. — Может, по
другой программе что получше идет.
По другой программе показывают американский детектив. Все в один голос
выражают удовлетворение и, одновременно, возмущение по поводу того, что
проглядели начало. Кто включил эту дурацкую оперу?! Вешать таких мало!Допрос
— В советской системе наверняка есть уязвимые места, ударив в которые можно
разрушить всю систему.
— Есть, конечно.
— Вот именно! Например, советское общество максимально централизовано. Там
все решает небольшая кучка высших руководителей. Уничтожить ее, и...
— И через пять минут на ее месте появится точно такая же «небольшая кучка
высших руководителей».
— Что же делать?
— В советском обществе очень много уязвимых мест. Но удар ни в одно из них не
смертелен для него. Только удар во все уязвимые места может дать желаемый эффект.
А к ним надо подобраться. Это — задача для истории, а не для кучки диверсантов.
— Вы уклоняетесь от ответа.
— Вы в самом деле думаете, что такая огромная страна управляется «небольшой
кучкой высших руководителей»? Хорошо, пусть «небольшая кучка». А где и когда она
собирается? Вы уверены, что советские власти не приняли во внимание
существование таких... мыслителей, как вы? Советское общество обладает мощной
системой власти и управления и удивительной способностью быстро
восстанавливать разрушенные органы и звенья власти. Если вы даже уничтожите
половину населения страны, то первое, что в оставшейся части будет
восстановлено, — это система власти и управления. Там не власть создается для
народа, а народ создается как материал для функционирования власти.Мы
«Когда я начинал свою деятельность в КГБ, — говорил Вдохновитель, — мой
начальник не уставал вбивать нам в голову одну идею: все, что угодно, только не
терроризм! Мы можем допустить на какое-то время даже небольшие политические
организации. Но не должны проглядеть ни одного террористического акта. Если это
дело уйдет из-под нашего контроля, на завоеваниях революции можно будет ставить
крест. Вот почему дело индивидуального террора мы должны крепко держать в своих
руках». — «Ну а как же вы прошляпили попытку покушения на Брежнева?» — спросил
я. «Мы все подготовили наилучшим образом, — сказал он. — Но в последний
момент... Эта операция — пустяк. Вот то, что мы чуть было не прошляпили
«армянскую группу», — это посерьезнее. А тут сработала чистая случайность...»Запад
По телевизору показывают женщину. Ей семьдесят пять лет. В шестьдесят пять лет
начала заниматься каратэ. Цель — защититься от возможных насильников (в их
районе много случаев изнасилования женщин). После года занятий была в состоянии
защититься от одного насильника, после пяти лет — от двух, а теперь может
обороняться от трех. Надеется через десять лет достичь такого совершенства, что и
пять насильников с нею не справятся. Все в восторге. Никто не поинтересовался,
была ли у нее возможность применить свои навыки в каратэ на деле.Идея «Центра»
Поговаривают о создании «Центра», объединяющего эмиграцию. «Старая идея
КГБ, — говорит Шутник, — а тут с ней носятся как со свеженькой. Создали бы лучше
ресторан по советским образцам. Допустим — «Ильич». Удобно говорить: пошли к
«Ильичу», были у «Ильича». И неясно, какой Ильич имеется в виду. Нынешнему
Ильичу приятно. Велит помочь на первых порах. А обслуживать по-советски. По
стенкам — лозунги: «Жри, что дают!», «Не нравится — не ешь!», «Вас много, а я одна!»,
«На всех не угодишь!», «Ишь, чего захотели!», «Сам дурак!», «От хама слышу!». Но если
без шуток, то советскую эмиграцию можно объединить только на просоветской
основе». — «Вы думаете, — сказал я, — что тут только мы такие умники? Думаете, те,
кто идею «Центра» внедряет в массы, хуже нас это понимают? Готов пари держать, что
эту идею основательно обсудили на Лубянке в Комитете интеллектуалов, прежде чем
пустили ее в оборот». — «А что это за Комитет интеллектуалов?» — спросил он. «Плод
моего воображения», — сказал я.Женщины
До зарезу нужна женщина! И дело тут не в физиологии. Мне женщина нужна не
столько для тела, сколько для души — чтобы поговорить можно было с полным
взаимопониманием, душу излить, солидарность почувствовать. Мы в Советском
Союзе, между прочим, были избалованы в этом отношении. Такого количества
понимающих и способных на сопереживание женщин, как в Советском Союзе, нет
нигде. Я не один такой. «Найдите мне бабу, — без конца пристает ко мне Нытик. —
Тоскливо одному. А бабы — они понимают». — «Здесь полно баб для тела, — говорю
я. — Но баб для души нет. На этом, брат, надо поставить крест».Сооружение
Из окна моей комнаты видно грандиозное строительство. Что строят, догадаться не
могу. Потому я называю строящееся сооружение просто Сооружением. Оно состоит из
множества серых бетонных угловатых блоков. Никаких намеков на окна и двери.
Значит, Сооружение — не для жилья. Такую нелепую архитектуру я вижу впервые.
Доразвивались, говорю я себе, ощущая некоторое превосходство над «зажравшимся»
Западом. Такую чушь не смогли бы придумать даже у нас.В собственной ловушке
В Москве мне приходилось заниматься проблемами, касающимися больших масс
людей. Перед моими глазами проходили тысячи человеческих судеб, в большинстве
случаев — печальных. Но я сам был устроен терпимо, и чужие драмы исчезали за
колонками цифр, диаграммами, условными знаками. Процент людей, изгнанных из
коллектива за пьянство и вновь устроившихся в нормальном коллективе, — таков.
Процент вставших на путь уголовщины — таков. Большинство браков расторгается...
Величина... Степень... И все! Теперь я на своей шкуре ощущаю, что значит быть
ничего не значащей единичкой в чужих хладнокровных расчетах.
Это так просто. Загадка тут есть, но для экспериментаторов из специальных служб. А
для подопытных жертв никаких загадок вообще не бывает. Итак — лишь единичка в
массовом процессе, а не специальное индивидуальное задание. Обидно. Ну что же,
раз так, я и буду вести себя как «единичка».
Плевать мне на ваши великие цели! Буду жить для себя, и только для себя!
Придя к такому решению, я вспомнил азы своей профессии: раз ты есть единичка в
массовом явлении, то любое твое поведение, кажущееся тебе проявлением
индивидуальности, учтено в расчетах организаторов этого массового явления. Ты в
принципе не можешь на Них наплевать, так как и это твое наплевательство принято
во внимание и вошло в твое «особое» задание. Ты можешь поступать как угодно, и
все равно это будет то, что Им нужно, ибо таких, как ты, тысячи, и вы все вместеделаете то, что нужно Им. А Им нужно лишь то, что получается в результате вашей
массовой деятельности. Ты попал в свою собственную ловушку. Вспомни, как ты
излагал Вдохновителю план засылки на Запад нескольких десятков тысяч
произвольно выбранных человек, которые сыграли бы все логически мыслимые роли
для нас! Тогда это было «для нас». Ты был наивен: Они оказались способными на
несколько сот тысяч человек.Разговор с шефом
— Вы, конечно, читали призыв лидеров вашей эмиграции к объединению.
— Конечно, не читал.
— А что вы об этом думаете?
— Ничего путного из этого не выйдет.
— Как вы можете судить заранее?
— На то и наука, чтобы судить заранее. Мне известен человеческий материал и
общие принципы организации.
— Ясно. Не смогли бы вы в двух словах определить, что такое советский человек?
— Смогу. Это — образованный человек. Всякий образованный человек по типу есть,
по крайней мере в потенции, гомосос.
— Вы говорите загадками.
— Наоборот, решениями возможных загадок. Самые совершенные образцы
гомососов порождает наиболее образованная часть советского общества. Широкие
народные массы еще не доросли до уровня настоящего гомососа. Не исключено, что
они до этого уровня никогда не дорастут. В этом нет надобности. Лишь бы ядро
общества стало гомососным. А образованные слои западного общества мало в чем
уступают гомососам.Коллектив
Самая большая потеря для гомососа — отрыв от коллектива. Я почти совсем не
переживаю потерю родственников и друзей, московской квартиры, выгодного
положения в смысле работы. Но мне ни днем ни ночью не дает покоя то, что я
потерял свой коллектив. Не обязательно мою последнюю лабораторию или
предпоследний институт, а любой какой-то наш (мой) коллектив. Вовлеченность в
жизнь коллектива почти во всех важных и пустяковых аспектах бытия — вот основа
нашей психологии. Душа гомососа лежит в его приобщенности к коллективной
жизни. Даже идеологическая обработка, вызывающая у нас протест, отсюда выглядит
иначе, а именно — как средство вовлечения индивида в коллективную жизнь.
Идеология унифицирует индивидуальное сознание и соединяет миллионы маленьких
«я» в одно огромное «мы».Даже восстание против советского общества есть явление в рамках коллективности.
Оно обычно есть бунт в коллективе, а не за отделение от него. Самое мощное
средство борьбы против бунтарей в этом обществе — исключение их из коллективов.
Выброшенные из нормальных коллективов, они оказываются не способными создать
устойчивые и преемственные коллективы не столько в силу запретов и репрессий со
стороны властей, сколько в силу отсутствия условий для нормальной коллективной
жизни. В нелегальном коллективе не платят зарплату, в нем не сделаешь карьеру, не
повысишь квалификацию, не улучшишь жилищные условия, одним словом — не
получишь всего того позитивного, что дает нормальный советский коллектив, зато
будешь иметь в избытке все то негативное, что дает любой коллектив.
Я сам принимал участие в разработке методов борьбы с оппозиционерами,
бунтарями, диссидентами, критиканами и прочими явлениями того же рода именно с
этой точки зрения. Доля и моей мысли легла в инструкции, в соответствии с которыми
действуют чиновники ЦК и КГБ, а также руководители здоровых советских
коллективов. И вообще, лучшие умы этого общества идут не в оппозицию, а на
борьбу против нее.
Здесь есть организации, которые очень похожи на советские коллективы. Но — в их
худших проявлениях, а не в лучших. Они не дают той защищенности индивиду и
душевной теплоты, какие есть в советских коллективах. Здесь корыстные интересы
сильнее и острее. Люди холоднее и беспощаднее. Это звучит комично, но тут нет
партийной организации — высшей формы внутриколлективной демократии. Хочу
посидеть на партийном собрании. На субботник хочу. Я готов даже на овощную базу
поработать сходить и в колхоз на уборку поехать...Абстрактный и реальный коллектив
Абстрактно рассуждая, первичный (базисный) коллектив коммунистического
общества есть нечто в высшей степени разумное, можно сказать — предел мечтаний
лучших представителей рода человеческого. Но в конкретном воплощении этот
абстрактный идеал выглядит несколько иначе. Например, руководитель группы из
десяти сотрудников — явление вполне естественное. Но столь же естественно и то,
что он использует свое положение в корыстных целях. Человек, который взял меня на
работу в свою группу после окончания университета, был полнейшим ничтожеством
в науке и довольно подлой тварью в житейском отношении. Я три года «ишачил» на
него за одно только обещание помочь «протолкнуть» маленькую статейку в печать
под моим собственным именем. Чтобы попасть в старшие научные сотрудники, я
должен был напечатать монографию. Пусть маленькую, но все-таки отдельную
брошюру или книгу. Чего мне стоило напечатать два десятка статей до этого, не хочу
вспоминать. За одно это можно возненавидеть советское общество со всеми его
достоинствами. Когда же дело дошло до монографии, начался сущий ад. Мою работу
дважды проваливали на ученых советах. Причем делали это люди, считавшиесямоими хорошими знакомыми и друзьями. Наконец, я решил схитрить: напечатал
книжечку в провинциальном городе, отдав весь гонорар в качестве взятки за
напечатание.
В конце концов я «пробился» — стал старшим научным сотрудником. А чего это мне
стоило? Если бы Бог предложил мне повторить жизнь, я бы из-за одного этого
периода «пробивания» не согласился бы на это. А во что мне обошлась малюсенькая
кооперативная квартира?! Даже хорошо знавшие меня, люди, устроившие себе
превосходные квартиры, зачислили меня в проходимцы. Возможно, я и вел себя в
этой истории как проходимец. Но ведь жить-то где то надо.
Мне становится одновременно обидно, грустно смешно, когда допрашивающие
меня чиновники зачисляют меня в привилегированный класс советского общества.
Еще бы! Член партии. Старший научный сотрудник. Лично дружил с сотрудниками
аппарата ЦК КПСС и КГБ, среди которых были лица в высоких чинах. Что еще нужно?
Гляжу я на этих сытых и самодовольных болванов, и хочется выругаться трехэтажным
русским матом. Но я вижу, что объяснять им что-либо бесполезно. Вам хочется
считать меня персоной из привилегированных слоев, думаю я, считайте! Я ничего не
имею против. Я не собираюсь искать здесь справедливости. Я знаю, что такое земная
справедливость. Самое справедливое учреждение на земле — здоровый советский
трудовой коллектив. Я на своей шкуре испытал его беспощадную волчью
справедливость. Так неужели я буду искать справедливости здесь, на вашем
лицемерном Западе?!
Когда я давал согласие на эту эмиграцию, я в глубине души надеялся вырваться из
смертельных дружеских объятий советского коллектива. Но здесь, на Западе, мне
раскрыли свои объятия такие же коллективы, отличающиеся от советских лишь
отсутствием достоинств последних. Вырвавшись из родной гнусной семьи, я
вынуждаюсь здесь вступить в аналогичную гнусную семью, только совсем чужую. Я
делаю все для того, чтобы избежать этого и остаться одиноким, никому не
подконтрольным волком. Чем это кончится? Боюсь, что, отбившись от стаи, я
становлюсь легкой добычей для охотников. Я уже вижу красные флажки и слышу
крики загонщиков.Сдергивание маски
Официально считается, что социально здоровый гомосос не может совершать
поступки определенного рода, создающие чрезвычайную ситуацию. А раз он такой
поступок совершил, значит, он был нездоровым, но прикидывался здоровым. И
теперь коллектив должен разоблачить его — сдернуть с него маску, припереть к
стене, вывести на чистую воду. Я через такую процедуру «сдергивания маски»
прошел. Все мои невинные прошлые прегрешения пошли при этом в ход. Раньше я
считался человеком, который «не дурак выпить и с бабами покуролесить». Теперь
выяснилось, что я — пьяница и развратник. Раньше я считался плохо устроенным вбытовом отношении, недотепой, который с большим трудом добился решения
жилищной проблемы на самом жалком уровне. Теперь выяснилось, что я — аферист и
мошенник.
Гомосос, совершающий потенциально осуждаемые поступки, но не попавший в
ситуацию «одергивания маски», не ощущает себя морально ущербным существом.
Попав же в такую ситуацию, он начинает ощущать себя морально неполноценным,
даже будучи убежден в своей невиновности. Я знал, что моя ситуация «одергивания
маски» есть лишь спектакль. Но я все равно переживал ее как подлинную. Она и была
такой, ибо все ее участники выполняли свои роли в ней правильно и естественно.
Однажды ощутив себя морально ущербным в такой ситуации, гомосос уже не может
избавиться от такого ощущения. Я был смертельно ранен. И вряд ли оправлюсь от
этой раны.Циник
Циник выехал на Запад с намерением устроиться с комфортом, посмотреть мир и
стать миллионером. В Союзе он был гениальным «организатором» и имел все, что
душа пожелает. Но возжаждал большего. Еще живя в Москве, переправил свои
ценности на Запад. Попался при этом в лапы еще более гениального «организатора»,
и тот обобрал его до нитки. С тех пор возненавидел советских эмигрантов, особенно
— диссидентов, поскольку считал их виновниками эмигрантской эпидемии.
— Здесь все набивают себе цену, — говорит он, — и производят себя в более
высокий ранг, чем были в Союзе. Лейтенант КГБ выдает себя за майора, бездарный
сотрудник журнала «Безбожник» — за крупного ученого, десятистепенный писака —
за ведущего писателя, технический помощник сотрудника ЦК — за члена ЦК... А Запад
сам помогает раздувать важность эмигрантской мелкоты. Зачем?
— Западу лестно иметь дело с высокими советскими чинами. И хочется думать, что
советский строй рушится изнутри.
— Зачем вы уехали? Вы же в Москве жили припеваючи! Я бы на вашем месте
попросился обратно.
— Не торопитесь меня хоронить. Кто знает, может быть, у меня будет свой особняк,
пара машин, куча чернокожих и желтокожих любовниц, яхта в теплом океане...
— Понимаю. Конечно, такой человек, как вы, зря не уехал бы. Вы правильно
поступаете. Продаваться, так за миллионы.Энтузиаст
Энтузиаста выбросили на Запад, руководствуясь таким соображением: пусть на
Западе своими глазами посмотрят, что из себя представляют советские поборники
прав человека. Но пока на него смотрит в основном не Запад, а я. Запад смотрит нанего только тогда, когда он, Запад, сам хочет взглянуть на это порождение советского
общества, т. е. когда Энтузиаст умыт, побрит и поменял белье, когда он заготовил
тезисы своего заявления, желаемые для Запада, когда сам он, как говорится, хочет
показать товар лицом. Я же вижу его в основном тогда, когда не хочу, в его
спонтанных и неконтролируемых проявлениях. И скрыться от него нет мочи —
догонит на лестнице, настигнет в туалете. И заорет на весь Пансион, что он со мной
не может согласиться, что я ошибаюсь, хотя я ровным счетом ничего не утверждаю,
что моя позиция есть позиция КГБ.
Но видать, это — кара Божия для меня. Когда-то мне довелось принимать участие в
совещании по поводу диссидентского движения. Я тоже выступал. Мне хотелось
показать себя умным, и я высказал мысль, за которую мне могли здорово влепить.
«Во всяком стабильном обществе, — сказал я, — оппозиция по психологическим,
моральным и интеллектуальным качествам адекватна правящим кругам общества.
Так что, не зная лично диссидентов, я заранее могу сказать, что они такое». В зале
начался смешок и шиканье. Почувствовав, что попал впросак, я тут же вывернулся.
«Поэтому весьма эффективным средством борьбы с нашим диссидентским
движением, — сказал я, — может быть отбор характерных экземпляров диссидентов и
выбрасывание их на Запад. Запад своими глазами убедится в том, какое это жуткое
дерьмо (в зале опять смех), и интерес его к советским диссидентам спадет».
Иногда Энтузиаст кажется несчастным и беззащитным существом, выброшенным
жестокими властями в неведомый мир. Но, приглядевшись к тому, как он носится по
всяким учреждениям и выбивает то, что ему «положено», как он циркулирует по
Европе, вовлекает в сферу своих маниакальных устремлений молодежь, я
воспринимаю его как советскую тварь, которая своего добьется ценой демагогии,
лжи, лести, гнева, слез, занудности, Советские люди проходят такую мощную
тренировку на добывание, выколачивание, вымогательство, изворотливость и
прочее, что Запад для них — не поле боя, а всего лишь примитивный полигон.
В Москве Энтузиаст имел свою узкую специальность среди диссидентов: изображал
из себя подлинного социалиста. Когда появились еврокоммунисты, он «примкнул» к
ним. Его и выкинули на Запад как пример советского еврокоммуниста: пусть на
Западе увидят этот еврокоммунизм в чудовищно карикатурном, а значит, в
подлинном виде. Прибыв на Запад, Энтузиаст рассчитывал быть обласканным
руководителями западных коммунистических партий. Те его игнорировали: у них
своих еврокоммунистов в избытке, не хватает им еще какого-то советского параноика!
Он обиделся и начал поносить еврокоммунистов за неправильное истолкование
своего собственного еврокоммунизма.
Но на Западе нельзя выдумать чепуху, для которой не нашлось бы защитников.
Нашлись таковые и у Энтузиаста. Они оплачивают ему поездки по Европе, устраивают
встречи с людьми, ведут агитацию насчет журнала. А журнал ему нужен до зарезу. У
него есть что сказать миру. «Журнал! — кричит он неутомимо. — Во что бы то ни стало
журнал! Полжизни за журнал! Это — то основное звено, ухватившись за которое мы
вытащим всю цепь! Ленин тоже начинал с этого!»Утром Энтузиаст отправился на переговоры с госпожой Анти. «Умнейшая
женщина! — радостно вопил он на весь Пансион. — И журнал у нее неплохой.
Слишком антикоммунистический, но это поправимо. Мы ее обломаем!»
Вернулся в Пансион он поздно вечером, унылый, потухший. «Эта дура, —
пробормотал он вяло, — категорически против любого коммунизма. Я ее спрашиваю:
почему мы должны отказываться от правильного и хорошего коммунизма? А эта
стерва твердит одно: чем правильнее и лучше коммунизм, тем он хуже. Где тут
логика?»
Я к Энтузиасту привык и уже не мыслю своего существования без него. Когда он
уезжает на свои конференции и встречи, я скучаю по нему и жду возвращения. И он
по возвращении чуть ли не кидается мне на шею от радости.Разговор с Писателем
— Стыдно признаться, но мы не знаем фактически самых основных механизмов
советской системы, хотя живем в ней десятилетиями. Как устроен и работает,
например, районный комитет партии? Я уж не замахиваюсь на ЦК.
— Хотите, опишу?
— Боюсь, что не извлеку из этого пользы. Чтобы описать это на уровне литературы,
мало знать с чужих слов. Надо самому ощутить и пережить.
— Займитесь эмиграцией. Тут все на виду. И вы сами живете в толще ее.
— А цель? Показать, что эмиграция — плохо, — значит сработать в пользу советской
пропаганды. А хорошо — значит лгать. И не так-то просто напечатать. Знаете, кто
здесь есть главный враг советского эмигранта? Другой советский эмигрант,
оказавшийся здесь раньше его. Ту же долю внимания и благ Западу приходится
делить на все большее число претендентов. А наше положение особенно скверное.
На Запад из Союза выплеснулась масса посредственности, претендующей на
талантливость. И она первым делом старается задушить проблески таланта среди
своих. Эмиграция вообще есть диктатура бездарности. Я ехал сюда, думая, что
русские писатели будут приветствовать меня. Мол, нашего полку прибыло, и мы
теперь еще сильнее будем бить по общему врагу. Не тут-то было. Никакого общего
врага нет. Есть только личные враги. Враг всегда тот, кто к тебе ближе и кто
непосредственно угрожает или мешает твоему благополучию. Уезжая из Москвы, я
рассчитывал здесь на успех и благополучие. Но то, что из Москвы казалось успехом,
оказалось на деле раздутым убожеством. Все возможности печататься и иметь какую
то прессу захватили ранее приехавшие прохвосты вроде меня.Уметь и понимать
Писатель прожил жизнь в советском обществе, ничего не поняв в его механизмах.Он не исключение. Одно дело — уметь жить в данном обществе и кое-что знать о нем
для этого. И другое дело — понимать механизмы этого общества. Интересно, что
самые неле пые представления о советском обществе имеют его нынешние критики.
Они считают ложью все то, что утверждает советская официальная наука, и тем
самым обрекают себя на еще большую ложь. Гомососы не нуждаются в понимании
механизмов своего общества, так как это понимание не улучшает их способности
жить в обществе. Они нуждаются в заблуждении, ибо оно оправдывает их неведение,
уже определенное обстоятельствами.Допрос
— Как можно пробудить терроризм в Советском Союзе?
— Очень просто. Забросить туда оружие, особенно — взрывчатые вещества.
Обучить людей владеть этим оружием и делать бомбы. Затем — забросить средства
транспорта, квартиры и отдельные дома, документы, средства питания и многое
другое. Отменить в стране систему прописки и обязательность работать в каком-либо
учреждении. Само собой разумеется, отменить смертную казнь, ввести западное
судопроизводство, улучшить условия содержания заключенных. Когда вы это все
сделаете, от желающих заниматься террористической деятельностью отбоя не будет.
— А если без шуток?
— Я не шучу. Знаете, в чем коренное отличие Советского Союза от Запада в этом
отношении? Здесь борются с терроризмом, а в Союзе борются с возможностью его
появления. Тут лечат болезнь, а там занимаются профилактикой. И знаете, что
больше всего возмущает советских эмигрантов на Западе? Терроризм.Гомо советикус
В университете конференция на тему «Гомо советикус». Пригласили нас —
пансионеров. «Зачем?» — удивился Нытик. «Как наглядное пособие», — сказал
Шутник. Он оказался прав. Ораторы наперебой объясняли нам, что такое есть
советский человек. Приводили цитаты, сыпали цифрами, фактами, именами.
Всячески демонстрировали, какие они умные и высокоморальные сравнительно с
тупой и гнусной тварью, именуемой советским человеком. Потом попросили нас
высказаться. Вытолкнули меня как единственного из пансионеров, говорящего по
немецки. «Я, — сказал я, — являюсь характерным представителем той породы жалких
и гнусных существ, которых вы изволите именовать гомо советикус. Я польщен той
характеристикой, которую вы здесь дали нам. На самом деле, господа, мы гораздо
хуже. Мы ухитрились разгромить в свое время могучее государство, созданное
представителями высшей расы гомо сапиенс, и создать свое могучее государство, в
страхе перед которым вы тут, извините за грубое выражение, уже давно наложили вштаны. Мы, господа, гораздо опаснее. И знаете почему? Мы не такие уж идиоты, как
вам хотелось бы. А главное — мы способны терять не только за чужой, но и за свой
собственный счет».
Мне не аплодировали. «Домой» я возвращался одиночестве. Болван, говорил я себе,
тебе давно пора понять, что эти люди заинтересованы в ложной картине советского
человека, ибо она их кормит. А истина не кормит никого. Она лишь причиняет
страдание тому, кто к ней стремится, и вызывает злобу у тех, к кому искатель истины
апеллирует. Переходи в православие или делай обрезание, пока не поздно. И
соглашайся со всем, что о нас говорят западные умники.Допрос
— Какие мотивы побуждают советских людей, эмигрирующих на Запад, становиться
агентами КГБ? Каков процент эмигрантов суть агенты КГБ? Какого рода задания они
получают?
— Для штатных сотрудников КГБ работа на Западе есть сравнительно хорошая
работа. За возможность поработать на Западе идет борьба. Обычные граждане
соглашаются быть агентами КГБ по разным причинам. Строгое обобщение тут
невозможно. Одни — просто потому, что советские люди до мозга костей. Другие — за
возможность выехать на Запад. Третьи — на всякий случай. Я знаю одного эмигранта,
который сам предложил быть агентом КГБ, так как боялся, что советские войска скоро
придут в Западную Европу. Процент агентов среди эмигрантов невозможно
высчитать. Большинство вообще формально не считают себя агентами, так как не
подписывали никаких обязательств. Они дали свое согласие устно, причем — часто
косвенно, намеками. Кроме того, КГБ в принципе имеет возможность использовать
любого эмигранта в своих интересах. Даже врагов советского режима. Например,
разрешая переписку и телефонные разговоры с родственниками и друзьями в
Советском Союзе, КГБ получает важную информацию. А сам факт разрешения
переписки и разговоров играет роль, сея подозрения в сотрудничестве с КГБ.
— Что вам известно о заданиях, получаемых агентами КГБ, которые приезжают сюда
в качестве эмигрантов?
— Главная задача перед всеми — внедриться в западное общество и найти
источники существования. Некоторые получают индивидуальные задания. Например,
Н. получил задание пропагандировать нынешнее советское руководство как самое
либеральное и миролюбивое и распространять легенду, будто в советском
руководстве есть некие «ястребы», которые якобы хотят восстановить сталинизм.
Гораздо более серьезное личное задание получил М.: наладить снабжение средних
чиновников КГБ и ЦК всякими «заграничными штучками» — кожаными пиджаками,
джинсами, дубленками, противозачаточными средствами... Он этим и занимается
довольно успешно.
— Какое конкретно задание получили вы?— Мне вроде бы предоставлена полная свобода действий. Но честно говоря, моя
роль здесь мне самому еще не ясна. Когда агентов мало, их деятельность строго
детерминирована. А когда их много, в этом нет надобности. Тогда можно не
вынуждать агента к строго определенной линии поведения. И в массе разнообразно
поступающих агентов можно выбирать подходящих индивидов для данной
определенной задачи, а любой поступок агента рассматривать с точки зрения
возможного его использования.
— Какое решение приняли вы?
— Сообщить вам, кто я есть, попросить помочь мне устроиться здесь и
использовать мои профессиональные способности.
— А где гарантии, что вы не будете работать на КГБ?
— Как? Научите!Разговор с Писателем
— Вы слишком плохо о людях думаете. Неужели мы все такие ничтожества?!
Неужели мы суть лишь единички в чужих расчетах? Есть же у нас индивидуальная
судьба? Есть же что-то в этом и от наших усилий?
— Массовый процесс априори не считается с индивидуальностью. В гнусном
спектакле не могут участвовать значительные актеры. Кто бы ни были эти актеры, им
все равно отводятся жалкие роли.
— Не могу согласиться. Я, например, выдержал многолетнюю жестокую борьбу.
— Это входит в игру. Вынудить сильных людей на жестокую борьбу за пустяки и с
пустяками — это есть один из принципов системы.
— Обидно. А ведь я мог бы принести огромную пользу России, если бы меня
захотели использовать.
— Вас уже используют.
— Как?!
— Тем, что подчеркнуто не хотят использовать.
— Не понимаю. Объясните!
— К сожалению, не могу. Я сам не понимаю.
— Мы все сошли с ума. Есть тут у меня один знакомый. Тоже эмигрант. Живет здесь
шесть лет. Ни слова по-немецки не говорит. А по-русски стал говорить с немецким
акцентом. Смешно?
— Очень. А хозяин нашего Пансиона в совершенстве изучил русский мат. Ругается
целыми днями, особенно — в присутствии женщин. Смешно?
— Очень.СооружениеЗагадочное Сооружение растет с каждым днем. Но работающих людей там совсем
не видно. И не видно, когда подвозят строительные материалы. Здание как будто
растет изнутри, из земли. Как живое существо. Могучее и страшное. Таинственные
цилиндры, напоминающие башни средневековых замков, уже вознеслись выше всех
зданий в нашем районе. Теперь я каждый день подхожу к окну, чтобы отметить,
насколько выросло мое Сооружение. Назначение его я до сих пор не могу разгадать,
хотя перебрал все возможные варианты, от тюрьмы до Дворца культуры и церкви.Допрос
— Что вам известно об Институте социального прогнозирования?
— Некоторые из моих знакомых работают там. Из их слов я смог составить себе
только очень общее представление об этом ИСП. Я имел шансы попасть туда, но я
отказался.
— Почему?
— Сотрудники ИСП допускаются к самым секретным делам и автоматически
становятся «невыездными лицами». А меня тогда иногда выпускали за границу. И я
хотел выезжать. Кроме того, сотрудникам ИСП запрещается публиковать свои работы,
а я надеялся сделать себе имя в науке.
— И вам это удалось?
— Нет. Мне все равно пришлось заниматься исследованиями, результаты которых
сразу же становились секретными. А публиковать я мог только то, что укладывалось в
рамки идеологии. На этом имя в науке не сделаешь.
— Так что же вам все-таки удалось узнать об ИСП?
— Сначала этот институт планировался как исследовательский центр в составе
Академии общественных наук при ЦК КПСС. В задачу ему вменялось исследование
общих тенденций развития человечества в наше время и его перспектив в
предстоящем столетии. Но секретарь ЦК по идеологии сказал, что марксизм давно
решил эту проблему исчерпывающим образом. И незачем зря тратить силы и
средства на создание института, который все равно не сможет сказать ничего больше.
Тогда этим институтом заинтересовались в КГБ.
— В каком смысле?
— В будущей войне самыми сложными проблемами будут проблемы социальные,
т. е. проблемы организации жизни завоеванных нами (это принималось как аксиома)
стран Западной Европы. Надо уже сейчас разработать всевозможные варианты
наших действий в Западной Европе после победы. Надо учесть уроки немцев и быть
готовыми работать с точностью часовых механизмов, но с учетом возможных
вариантов.
— Какие варианты имелись в виду?
— Различные варианты для различных стран и их различного состояния в
результате поражения или разгрома. Было введено понятие социологического типаситуации, подлежащей организации. Разрабатывались некоторые абстрактные
модели поведения.
Что касается конкретных районов Европы, то была разработана система критериев
оценки их состояния, чтобы сразу же ввести в действие соответствующий вариант
организации. Причем как критерии оценки, так и варианты организации должны
быть достаточно простыми. Настолько простыми, чтобы, например, командующий
армией или представитель Ставки Верховного командования мог принять решение и
отдать распоряжение действовать. Успех дела может зависеть буквально от
нескольких часов.
— Какого уровня могли достигнуть исследования ИСП в настоящее время?
— Полагаю, никакого.
— Как вас понимать?
— Очень просто. Надежды насчет научных открытий в сфере предсказания
будущего беспочвенны. Во-первых, предсказание будущего в СССР есть прерогатива
высших партийных властей, и какой-то научной мелкоте не позволят вообще делать
такие открытия. А во-вторых, будущее не предсказывают, а планируют. Будущее
невозможно предсказать в принципе. Но его можно запланировать. История же есть
стремление в какой-то мере и форме соответствовать плану. Здесь как с пятилетними
планами: они выполняются всегда как руководство к действию, но никогда не
выполняются как предсказания. Проблема не в том, что произойдет, а в том, что надо
делать, чтобы история шла желанным для нас путем.
— Ну а каковы могут быть там результаты в смысле планирования будущего?
— В Советском Союзе много гениальных мальчиков, которые за минимальное
вознаграждение готовы творить чудеса. Но вряд ли эти чудеса пойдут в дело.
— Почему?
— Потому что они сотворены за ничтожное вознаграждение. А за большое
вознаграждение там делают только халтуру.Память
Мне вдруг показалось, будто я иду по московской улице. Москва... Самый серый и
скучный город в мире. Самый жестокий и безнадежный. И самый близкий и дорогой.
Будущее человечества. Гнусное будущее, но все же будущее, идущее на смену яркому
и динамичному прошлому Запада. А не выдаю ли я свою личную неустроенность на
Западе за будущую судьбу самого Запада? Это было бы хорошо, если это было бы так.
Но я боюсь, что это не так. Нынешнее положение на Западе есть вершина того, чего
вообще может достичь человечество во всех отношениях, есть исключение из
исторической монотонности. Теперь — только вниз, только хуже, только к
закономерной монотонности. Сохранить нынешнее состояние Запада как можно
дольше — вот проблема номер один для... А для кого? Как это ни странно, для нас —
для гомососов.В Москве у меня была приличная по московским условиям квартира. Когда я ее
приобрел, я был наверху блаженства. И больше уже ни о каком улучшении жилищных
условий не мечтал — это был потолок моих бытовых возможностей. Два года я
наслаждался своим счастьем. Целых два года. Сколько в моей квартире было выпито
вина, сказано слов, передумано мыслей! Всего лишь два года. И вот ничего этого нет.
В Москве у меня было много знакомых, которые в любое время готовы были
составить мне компанию выпить и поболтать. В Москве были люди, которые
выкачивали из меня идеи, использовали их и ценили. Пусть для себя, а не для меня.
Но отдавать что-то людям — это тоже жизнь. А здесь я имею компаньонов лишь от
случая к случаю и на короткий срок. И никто тут не хочет эксплуатировать мой
интеллект. Как только люди, которые могли бы это делать, обнаруживают мускулы
моей мысли, они почему-то пугаются их и исчезают. А я именно сейчас дозрел до
такого уровня, что мог бы завалить идеями целую академию наук.
Кончились сигареты. Надо «стрельнуть». Но город словно вымер. А что, если
сломать сигаретный автомат? Вспомнил слова одного из наставников КГБ: никакой
уголовщины. Обидно будет, если из-за пачки сигарет пропадешь. Я загадал: первому,
кто мне предложит закурить, продам душу. За одну-единственную сигарету. Но
охотники за душой советского человека так и не появились.
Во сне мне виделся совершенно пустой город. Я искал человека. Любого. Мне
казалось, что вот в этом помещении есть люди. Входил — пусто. Вот сейчас за углом
увижу человека!.. Никого...Раздумья на мосту
Я стою на мосту и смотрю, как вдалеке солдаты особого десантного батальона в
ярко-оранжевых спасательных жилетах надувают резиновые лодки. Судя по их
жестам, они там издают какие-то звуки. Но эти звуки заглушаются воплями чаек и
мефистофелевским хохотом-кряканьем уток, которых кормят бывшие нацистские
преступники и будущие жертвы коммунистических преступников.
Солдаты погрузились в лодки и подплывают к мосту. Они уже знают меня. Что-то
кричат, смеются, машут руками. «Привет вам, солдаты особого десантного
батальона! — кричу я в ответ и приветствую их поднятием руки (похоже на
«Хайль!»). — Веселитесь, голубчики. Скоро придут наши солдаты и проколют ваши
резиновые лодки. Хотя ваша речушка воробью по колено, утопят вас в ваших
спасательных жилетах, как котят. Возьмите меня к себе на службу, и я вас научу, что
надо иметь, чтобы лупить советских солдат».
— Что, если не секрет? — слышу я за спиной насмешливый голос.
— Нужно иметь одно, а именно — не иметь ничего.
— О, да вы никак философ!
— Всего лишь советский эмигрант.
Человек что-то промычал и испарился. Судя по его возрасту, он уже однаждыполучил по шее от советских солдат. Мое воинственное настроение, однако, скоро
сменилось трезвым пессимизмом. Хотя Запад и кажется хаотичным, легкомысленным
и беззащитным, Москва все равно никогда не завоюет мировое господство. Москва
способна защитить себя от любого противника. Москва способна нанести
разрушительный удар по Западу. У Москвы достаточно средств, чтобы запакостить
всю планету. Но у нее нет никаких шансов стать господином мира. Чтобы властвовать
над миром, надо иметь в своем распоряжении достаточно большой народ,
ощущающий себя народом господ и способный быть таким господином на деле.
Русский народ является в Советском Союзе единственным, кто подошел бы на эту
роль. Он является базисом и оплотом империи. Но он не обладает качествами народа
господ. И положение его в советской империи больше похоже на положение колонии
для всех прочих народов. До тех пор, пока русский народ не станет самым
образованным, культурным, зажиточным и привилегированным внутри страны, о
мировом господстве и думать нечего. Более того, став на деле привилегированным и
господствующим народом в стране, русский народ должен будет еще добиться своего
превосходства над другими народами во всех основных мирных сферах жизни. А на
это нужны десятилетия, если не века. А положение русских в Советском Союзе таково,
что их не допустят даже до уровня равенства с другими народами, не то что до
превосходства. Между прочим, сами русские, которые как-то возвысились над массой
своих соплеменников, не допустят возрождения России как нации. Короче говоря,
резюмировал я свои размышления, можно строить сверхгениальные планы. Но их
невозможно осуществить из-за не заслуживающего внимания пустяка. Отец еще до
войны рассказывал такой анекдот. В одном учреждении было очередное собрание. На
повестке дня два вопроса: 1) строительство сарая; 2) создание изобилия предметов
потребления при коммунизме. За неимением досок для сарая сразу перешли ко
второму вопросу. Москва могла бы построить грандиозное здание мировой империи,
но у нее, увы, нет для этого досок.В Пансионе
В Пансионе праздничное возбуждение: Энтузиаст получил отставку у своей
возлюбленной уборщицы. Причина отставки — уборщица повысила плату за услуги,
поскольку в стране произошла инфляция, а Энтузиаст отказался удовлетворить
законное требование уборщицы. Циник сказал, что Энтузиаст допустил
непростительную ошибку, так как на проститутках он потеряет больше: те увеличили
плату не в полтора раза, как уборщица, а вдвое. Энтузиаст понял, что свалял дурака, и
кинулся исправлять положение. Но было уже поздно: уборщица отдала это время
эмигранту из Польши. Циник сказал, что она тем самым выразила солидарность с
«Солидарностью». Запад все-таки борется с советской угрозой. Взбешенный Энтузиаст
обругал американского президента, западногерманского канцлера и Римского ПапуМы и Запад
Увидел в газетах портрет одного из самых гнусных советских руководителей. Не
смог одолеть любопытства. И нарушил свою клятву не прикасаться к западной прессе.
Оказывается, это исчадие рода человеческого сдохло. Сдохло просто от старости, а в
газетах тут намеки, будто его «убрали». Называют его «гением закулисных
кремлевских махинаций». А он был выдающимся ничтожеством и посредственностью
— я лично с ним не раз имел дело и работал на него. Газеты называют в качестве
возможных преемников маразматиков, которым пора на тот свет, — им тоже под
восемьдесят. Им тоже приписывают качества выдающихся деятелей, хотя и в
негативной форме. Гадают о предстоящих переменах в руководстве и в «политике
Кремля».
В чем причина таких чудовищных ошибок западных людей в оценке явлений нашей
жизни? В том, что они и нашу жизнь меряют на свой аршин. И кроме того, они не
хотят признаться в том, что их систематически дурачат побившие все исторические
рекорды московские примитивы. Если тебя обвел вокруг пальца гений зла, это
понятно. Это оправданно. Этим даже можно гордиться: мол, наша нравственность не
позволяет нам опускаться так же низко. Но чтобы обыгравший тебя партнер был даже
не человеком, а лишь примитивной социальной функцией в облике
человекообразного существа, этого не может быть. И в результате примитивнейшие в
интеллектуальном отношении партийные чиновники вроде Сталина, Хрущева,
Брежнева, Суслова, Громыко и т. п. превращаются в западном представлении в гениев
зла. Пусть зла, но — в гениев.Память
У вас будет период отчаяния и растерянности, говорили мне в Москве. Но это скоро
пройдет. Я верил моим наставникам. Я у них был не первый и не последний. Они
знают дело с уверенностью арифметических учебников для начальных классов.
Только бы эта кагэбэвская арифметика сработала в отношении меня. Но пусть скорее
пройдут эти отчаяние и растерянность! Пусть придет ясность! Любая. Рискованная,
авантюрная, обывательская, аморальная, преступная, благопристойная, двуличная...
Я устал ее ждать.
«Я рад за тебя, — говорил Вдохновитель. — Поживешь в свое удовольствие. Лови
момент. Нам не так уж много осталось жить». — «А почему бы тебе самому не
податься в этот западный рай?» — спросил я. «Исключено, — вздохнул он. — Я
обречен быть тут. Я, между прочим, даже в Сибирь или на Урал не могу в
туристический поход сходить. Только в строго определенных санаториях. Только на
«дачах». За мной следят даже в общественных уборных»О будущей войне
После Первой мировой войны казалось, что следующая война будет химической и
все человечество погибнет от газов, говорил Вдохновитель. Но война не была
химической. И человечество не погибло, а возросло чуть ли не вдвое. Теперь кажется,
что Третья мировая война будет атомной и что все человечество погибнет от
атомных бомб и радиации. Но она не будет атомной. И человечество уцелеет. И
скорее всего, еще более умножится. Почему она не будет атомной? Потому что нам
самим невыгодно, чтобы она была атомной. И мы не позволим, чтобы она была
атомной. Мы навяжем миру такой тип войны, какой выгоден нам. И наш противник
пойдет на это. Это не гипотезы и не бред сумасшедшего. Мы все силы бросили на эту
проблему. В принципе мы ее уже решили. Нам нужно еще несколько лет для полной
уверенности. Вот почему мы так яростно боремся за мир.
Будущая война, говорил Вдохновитель, будет все равно войной масс людей против
других масс людей, а не просто техники против техники. Человек навсегда останется
главным оружием в войне, ибо он есть носитель оружия. Главным театром военных
действий будет все-таки Западная Европа. Такова наша воля. И мы ее навяжем миру.
Вот почему нам нужно любой ценой отколоть Западную Европу, нейтрализовать,
деморализовать, разъединить, разрыхлить. Вот почему наше присутствие там в
любой форме есть наша стратегическая цель.Допрос
— Является нынешняя советская эмиграция уступкой властей или умышленной
операцией?
— Она есть результат стечения многих обстоятельств, среди которых были и
упомянутые вами.
— Наносит она ущерб стране или приносит выгоду?
— Если не считать нескольких выдающихся деятелей культуры, потери от нее для
страны ничтожны, а выгоды очевидны.
— А утечка мозгов? Например, много математиков покинуло страну. А упадок целых
областей культуры? Пресса сравнивает это с потерями Германии от эмиграции во
времена нацизма.
— Сравнение нелепо. Эмигранты изображают дело так, будто с их отъездом в Союзе
наступил полный крах. Это ложь или самообман. Математики, о которых вы
упомянули, — фигуры незначительные. С их отъездом уровень советской математики
не снизился ничуть. Даже потери в музыке и в балете вполне восполнимы. Неужели
вы думаете, что страна с неисчерпаемыми ресурсами человеческих талантов
зачахнет от таких потерь? Но эмиграция уже выполнила роль, на которую советскоеруководство рассчитывало. Теперь ее будут резко сокращать.
— А мировое общественное мнение? А стремление людей покинуть страну?
— Не преувеличивайте силу того и другого. И не считайте советское руководство
пугливым. Эмиграция была допущена не из страха перед Западом, а из разумного
расчета. И если согласно аналогичному расчету она окажется нецелесообразной, ее
сократят, какой бы шум ни подымали на Западе. Но Запад вроде бы уже не склонен к
шуму на этот счет.
— Вы говорите так, будто вы — официальный советский чиновник, дающий
интервью для прессы.
— Советские чиновники не всегда врут.
— Если эмиграция выгодна Советскому Союзу, то почему же советское руководство
будет ее сокращать?
— У советского руководства есть много других хлопот. В этом комплексе дел оно
будет вынуждено сократить эмиграцию, дабы решить другие, более важные
проблемы.
— Но сокращение эмиграции усилит диссидентское движение в стране.
— Основные силы диссидентства уже выброшены из страны. Движение в принципе
исчерпало себя. Люди в Союзе уже узнали, что эмиграция — далеко не рай. А на
Западе уже узнали, что далеко не все диссиденты суть воплощение добродетелей.
Короче говоря, советское руководство уже выпустило избыточный пар из советского
котла, и взрыва не произойдет. Нужны многие годы и чрезвычайные обстоятельства,
чтобы созрели условия для нового потенциального взрыва.
— Какие, например?
— Новая мировая война, например.Слух
Есть слух, будто меня прочат в руководство будущим «Центром». Профессор вроде
будет директором, Дама — заместителем по общим вопросам и по кадрам, а я —
заместителем по научной части. Энтузиаста как будто подменили. Завидев меня, он
еще издали издает радостные восклицания и исходит улыбками. В вечерних
дискуссиях поддакивает мне, если даже я издеваюсь над его правильным
социализмом. Хотя я не очень-то верю в реальность этого слуха, все-таки приятно
сознавать, что где-то тебя принимают в расчет.Реальность
Мое блаженное состояние длилось всего несколько дней. Энтузиаст вернулся в
Пансион радостнее обычного и сразу же накинулся на меня без всякого повода.
Это значит, что слух не подтвердился. «Погодите, — сказал я Энтузиасту ледянымтоном, желая подпортить ему настроение, — назначат меня директором «Центра»...
не заместителем, а именно директором!.. тогда я вам покажу, что такое настоящий
социализм». Энтузиаст побледнел и залепетал что-то насчет борьбы мнений среди
единомышленников. На деньги, сэкономленные на уборщице, он купил на
распродаже джинсы и дубленку — мечту гомососа.Допрос
— Что вам известно об исследованиях в области парапсихологии в СССР?
— Разговоры на эту тему велись в Комитете интеллектуалов, но в самых общих
чертах. Примерно в таком духе. Самый мощный источник всех зол и самое мощное
оружие — человеческий мозг. Вместе с тем самое дешевое и уязвимое. Зачем тратить
огромные средства на атомное и бактериологическое оружие, которые в случае
массового применения почти наверняка выйдут из-под контроля и последствия
которых, скорее всего, кончатся мировой катастрофой? Гораздо интереснее
сосредоточить внимание на человеческом мозге и найти способы воздействия на
него. То, что здесь называют парапсихологией и что служит предметом увлечения для
советских неудачников, есть лишь маскировка этой программы.
— Но ведь эта знаменитая целительница есть факт! И есть многочисленные
свидетельства воздействия на психику на расстоянии!.. Передача информации,
например!..
— Эта целительница на девяносто девять процентов жулик и советская «липа».
Специально для западных сенсаций. И для советских калек всякого рода. Таких
«целителей» в России было пруд пруди. А что касается воздействия на психику на
расстоянии непостижимыми для науки путями — это сказки для невежд. Слухи такого
рода распускаются специально с целью отвлечь внимание от главного — от
изобретения оружия, поражающего мозг людей научно контролируемыми путями.
Что же касается воздействия на волю и сознание людей на расстоянии, то могучие
«идеальные» средства для этого давно существуют и действуют: идеология,
пропаганда, манипулирование массовым сознанием. И это воздействие давно
осуществляется практически.Открытие
Здание Пансиона довольно старое. Никакого мусоропровода. Мусор мы носим сами
в целлофановых пакетах в подвал, где стоят мусорные баки. Однажды, сунув свой
пакет в бак, я обратил внимание на обрывки бумаги со словами на русском языке. Ну
и что, подумал я, ты же тоже выбрасываешь таких обрывков воз. И пошел к себе. Но
что-то заставило меня вернуться обратно и собрать бумажки. Запершись в комнате, я
сложил обрывки. Хотя кое-каких кусков не хватало, прочесть можно было. Это, по всейвероятности, был фрагмент черновика докладной записки о поведении советских
эмигрантов в городе. Я заранее был уверен в том, что такие доносы тут делаются
регулярно, и не одним человеком. Но моя уверенность носила абстрактный характер.
Я переживал ее, как сытый человек переживает тот факт, что голод есть недостаток
пищи и что многие на планете голодают. Прикоснувшись же к реальности доноса, я
почувствовал себя как человек, сам оказавшийся в ситуации голода. Кто автор вот
этого доноса? Кому он предназначен? Конечно, проще допустить, что все пишут
доносы на всех, и жить себе спокойно. Спокойно? А если в этих доносах идет речь о
тебе? А если они могут повлиять на твою судьбу? Нет, это игнорировать нельзя. Надо
установить наблюдение за советскими эмигрантами, выносящими мусор, и за их
бумажками. Рано или поздно должно что-то мелькнуть, касающееся тебя. Главное —
делать это надо в соответствии с методами конкретной социологии и проявить
терпение. Если бы мои бывшие коллеги в Москве узнали о том, как я использую свою
профессиональную подготовку и способности, они надорвали бы животы от хохота.
Новая отрасль науки: социология помойки. А я, чего греха таить, рассчитывал на то,
что мне будет предложена хорошая работа в солидном университете или
исследовательском институте.Сооружение
Чем больше я смотрю на мое Сооружение, тем менее безобразным оно мне кажется
и тем больше овладевает моим воображением. Оно очень похоже на развалины
гигантского средневекового замка. Я бы на месте строителей так и оставил его в
недостроенном виде. В таком виде оно напоминает о бренности всего сущего.Мы и Запад
Время от времени здесь разоблачают советских шпионов. Но как это делают! Тут
никто не удивился бы, если бы появилось такое сообщение ТАСС: в такое-то время и в
таком-то месте группа советских шпионов будет пересекать границу в направлении
Запада; просьба к пограничным службам и западным властям не препятствовать
переходу и оказывать содействие советским разведчикам, ибо они переходят границу
с научными целями — воровать секретные научные открытия и технические
изобретения.Тени прошлого
Мои отношения с Дамой улучшаются. Я оказался даже в числе приглашенных к ней
домой. Собрался цвет эмигрантского общества. Было довольно весело. По советскомуобычаю много пили и жрали. Пели русские песни, в том числе «Катюшу». Отпрыск
старого дворянского рода был убежден, что это — старинный русский романс. Я его
поправил: цыганский романс. И он охотно согласился со мной. И стал обращаться ко
мне на «ты», точь-в-точь как в захудалой московской забегаловке. Мне было очень
приятно. И мы с ним здорово поднабрались.
Никогда не бывавший в Советском Союзе поп говорил о мощном религиозном
подъеме в России. Его дружно поддержали. Я тоже присоединил свой голос к ним.
Дело дошло до того, сказал я, что даже старые большевики вместо «Интернационала»
на партийных собраниях поют «Отче наш». А советского патриарха наградили
орденом Октябрьской Революции за религиозный подъем. Поп сказал, что Церковь
выстояла в борьбе с режимом, и это главное. Когда советский режим рухнет, тогда
она... Рухнет вместе с режимом, добавил я. Поп не успел сообразить, что я сказал, и
автоматически согласился. Потом он весь вечер оправдывался, что согласился с моей
репликой по инерции. Сравнительно молодая женщина, которую все почему-то
называли княгиней, успокоила надоевшего всем попа: сказала, что советский режим
рухнет не скоро. Человек, говоривший по-русски с американским акцентом, сказал,
что он тоже считает это «пресловутое русское религиозное возрождение» выдумкой
КГБ. Он попросил меня рассказать ему кое-что об этом. Я наговорил ему кучу сказок и
анекдотов. Среди них анекдот о том, как поп погрозил верующему, отказавшемуся
целовать крест, поставить вопрос о его поведении на партийном бюро. Человек с
акцентом хохотал так, что буквально чуть не свалился со стула. Но в этом балагурстве
я высказал и здравые мысли. Русская Православная Церковь, сказал я, существует
целиком и полностью под контролем властей. Если бы раскрыть эту реальную картину
контроля в деталях, тут в нее просто не поверили бы. Решили бы, что это есть
выдумка КГБ. Почему религия допускается в Советском Союзе? Она отвлекает на себя
известную сумму недовольства и помогает властям манипулировать массами
населения. Она удобна. И между прочим, выгодна государству экономически. Я знал
хороших специалистов в Москве, которые располагали богатейшим материалом на
эту тему и могли бы написать сенсационные книги, разоблачающие сказки насчет
«религиозного возрождения». Но материалы эти засекречены, а книги такие печатать
запрещено. В строжайшем секрете хранятся материалы, разоблачающие сущность
современной русской Церкви! Почему? Да потому, что власти заинтересованы в
сохранении именно такого положения вещей.
Человек с акцентом попросил меня назвать имена специалистов, о которых я
упомянул, а также имена агентов КГБ в «религиозном возрождении», если таковые
мне известны. Я ему продиктовал длинный список, включив в него всех известных
мне сотрудников Института атеизма и всех московских интеллигентов,
кокетничающих с православием. С особым удовольствием я назвал имя популярного
в Москве болтуна и шизика, который считается там вождем и теоретиком
неоправославия. «Почему вы предполагаете, что он служит КГБ?» — спросил человек
с акцентом. «Я не предполагаю, — сказал я, — а знаю. Я с ним вместе в школе учился.
Он уже тогда был стукачом». — «Но может быть, он раскаялся», — сказал человек.«Стукачи никогда не раскаиваются, — сказал я. — Они могут перестать быть
стукачами по ненадобности или по расчету. Но повторяю, они не раскаиваются, ибо
им не в чем раскаиваться».
Потом обсуждали программу преобразования России после падения советского
строя. На первом месте фигурировала, конечно, идея монархии, но с многопартийной
системой и свободными профсоюзами. Я поинтересовался, что они намереваются
делать с фабриками и землей — передать их в частную собственность или сохранить
как собственность государства. Как, например, они поступят с железными дорогами,
авиацией, телевидением и прочими гигантскими организациями и отраслями
хозяйства и культуры? Как намерены организовать управление страной? И сохранится
ли империя? Насчет империи мнение было единодушное: империя должна быть
сохранена, дело Петра Великого должно быть продолжено. А что касается прочих
проблем, то достаточно прогнать большевиков, и все само собой образуется. Я сказал,
что они правы. Но к сожалению, большевиков в России уже давно нет, и хозяйка
может мои слова подтвердить: она была членом партии и даже избиралась в бюро
областного комитета партии, но была ревностной христианкой и никогда не была
большевичкой и коммунисткой. Мои слова возымели неожиданное действие.
Присутствующие с почтением взглянули на хозяйку: член бюро обкома — это все
равно что графский титул. Отпрыск дворянского рода встал, молодцевато вытянулся и
щелкнул каблуками.Формула шакалов
До Пансиона меня подвез человек, который лет десять назад был по туристической
путевке на Западе и не вернулся домой. Невозвращенец говорил об эмигрантской
среде с явным презрением. Вот фрагмент из его речей.
Мы являемся на Запад с сознанием, будто выстрадали и заслужили здесь лакомый
кусок, будто Запад обязан нам этот кусок дать. Выстрадали, да и то немногие. Но
почему заслужили? Кто обязан платить за страдания, если даже они были? И за чьи
страдания? Запад нам ничем не обязан. Запад делает великую глупость, принимая нас
и давая нам возможность тут жить. За одно то, что Запад признает справедливость
претензий советских шакалов, его следует презирать. От нас надо всячески
обороняться, от нас надо «железный занавес» опустить. Я вспоминаю случай после
войны. Я демобилизовался из армии и поступил в университет. Тогда в здании
университета каждую неделю устраивали вечера отдыха. Однажды я прихватил с
собой своего бывшего командира, который тоже демобилизовался и через Москву
ехал домой. Парень красивый, орденами увешан. Но больной. Подцепил в Германии
сифилис и не успел еще залечить его. На вечере стал ухаживать за девчонкой
первокурсницей. Та, конечно, клюнула на него сразу. Я напомнил ему о том, что он
болен. Он сказал, что ему на это плевать, — он выстрадал, заслужил, ему положено.
«Кто тебе должен, у того и бери, — сказал я. — При чем тут эта девчонка?! Она неповинна ни в войне, ни в твоих ранах, ни в твоих болезнях». Но он игнорировал мои
аргументы. Тогда я сказал категорически: «Либо ты оставляешь девочку, либо я ей
скажу, что ты болен». Девочка мне не поверила. Он сказал ей, что я завидую, сам хочу
заполучить ее. И увел ее. С тех пор я ненавижу тех, кто требует то, что им не
принадлежит ни по какому праву, у тех, кто им ничего не должен. Невозвращенец
пожелал мне удачи, но ни слово: не обмолвился о возможности новых встреч. Не
назвал своего имени. И не дал адреса. А я не стал просить его об этом.Лучи будущего
В Пансионе не спали. Меня встретили так, как встречают в Москве человека,
вернувшегося из-за границы: как, мол, там? На месте ли еще Эйфелева башня? Я
сказал, что насчет будущего России можно не беспокоиться, о нем думают лучшие
сыны и дочери нашего народа. Пансионеры тут же включились в число этих лучших
сынов и дочерей. Художник с женой настаивали на конституционной монархии, но
без партий вообще. Они уверяли, что в дореволюционной России уровень жизни и
демократии был даже выше, чем на Западе. Энтузиаст настаивал на югославском
варианте с учетом польского опыта, причем с подлинно марксистской партией во
главе. Шутник предложил поставить во главе России египетского фараона. Нытик
говорил, что все равно там ничего путного не выйдет, и лучше всего после падения
советского строя оставить там нынешний советский строй — не такой уж он плохой.
Бывает и похуже. Я сказал, что мне все равно, что будет после падения советского
строя, так как после этого там вообще ничего уже не будет, кроме крыс, клопов и
тараканов. И может быть, подлинных социалистов. Но как теоретик я считаю, что
надо восстановить частную собственность. Поскольку народ не захочет возвращения
дореволюционных частников, то фабрики, заводы и прочие учреждения надо отдать
в собственность нынешним партийным руководителям, директорам, заведующим,
министрам, генералам и прочим чинам. Против меня ополчились все: никакой речи
быть не может о частной собственности! Самое большее — сдать в аренду крестьянам
землю, чтобы снабжали овощами города. Я сказал, что без частной собственности в
России снова вырастет то, что она уже имеет. Не исключено, что Энтузиаст станет
Генеральным секретарем «правильной» КПСС, но я сомневаюсь, что он будет вести
себя лучше Брежнева. Я лично предпочитаю Брежнева. Он хотя и не такой умный, как
Энтузиаст, зато он не врывается в мою комнату без стука, не флиртует с
антикоммунистами и презирает еврокоммунистов, как они того и заслуживают.
Энтузиаст заявил, что он теперь мне руку не подаст. Но уже через полчаса он
предложил мне принять участие в конкурсе на лучшее название его будущего
печатного органа. «Если журнал, — сказал я, — то «Колокол», а если газета — то
«Искра»Самый счастливый день
Сегодня у меня самый счастливый день за все время жизни здесь. Совпало так
много приятного. Я получил документ, позволяющий мне съездить в Париж на некую
конференцию. Некая организация выдала мне безвозмездно некую сумму денег. Я
зашел в ресторан и съел хороший обед. Познакомился с красивой женщиной и
договорился о встрече вечером.
Я иду мимо роскошных витрин, преисполненный Великим Счастьем. «Боже, —
шепчу я, — благодарю тебя за такой щедрый дар». Я свернул в парк и... очнулся в
кустах. Голова раскалывается от боли. Ни денег. Ни бумаг. Шатаясь, иду в полицию.
Хотя личность мою установили быстро, меня держат до позднее ночи. На свидание я
не пошел: поздно и денег нет.
Дома до утра ломаю голову над вопросами «Кто?» «Зачем?». Очевидно, кому-то надо
было, чтобы я поехал в Париж, а кому-то надо было, чтобы я не поехал. Или просто
захотели еще раз припугнуть? Зачем? Н: ужели я такая важная персона, что
заслуживаю индивидуального покушения? Если бы у меня был доступ к средствам
массовой информации, я бы на весь заявил следующее: умоляю, не преувеличивайте
важность моего присутствия на Западе, рассматривайте меня как заурядное советское
ничтожество, каким я являюсь на самом деле!Враги
О нападении на меня стало известно в Пансионе. Все считают, что это — дело рук
КГБ, и настаивают на предании этого случая гласности. Зачем? Полиция вряд ли
подтвердит мое заявление. А из одних моих слов сенсацию не сделаешь. Все советуют
мне быть осторожнее, не гулять в темноте, избегать глухи мест, не ходить в одиночку.
Последний совет особенно умилил меня: где тут взять спутников? И я решил
поступать как раз наоборот: гулять допоздна, в одиночку и в глухих местах. Это как
раз безопаснее, ибо мой противник подобен нынешней молодежи, которая
предпочитает заниматься любовью на виду у всех. Мой враг сам боится глухих мест и
темноты. И тем более одиночества. Для него наиболее безнаказанная позиция —
делать свое дело на виду у всех. В толпе и на свету он незрим. Да и кто он, мой враг?
Самая разумная позиция в таком положении — считать, что все суть твои враги.Друзья
Энтузиаст уверяет, что удар, который получил я, предназначался ему. Кагэбэшники
просто нас перепутали. «Как же так? — возмутился я. — Ведь я же в два раза вышевас». — «Очень просто, — сказал он. — Они смотрели сверху, а сверху я даже
побольше вас. А главное — вы же совсем не опасны для Советского Союза. Зачем вас
убивать? А я сейчас для них враг номер один». — «Вы правы, — сказал я. — И во
избежание путаницы я теперь буду ползать на четвереньках, дабы кагэбэшники
сверху видели, что я — это не вы. Но все же я сомневаюсь в том, что вас убьют.
Палачи из КГБ придумают вам более страшную месть». — «Какую?» — гордо вскинул
патлатую голову Энтузиаст. «Они вас будут игнорировать», — сказал я. «Этот номер у
них не пройдет! — заорал он. — Я их заставлю считаться со мной!»
Энтузиаста сменил Профессиональный Революционер — представьте себе, и такие
здесь водятся. Он считает, что в России нужна новая революция, дабы осуществить на
деле идеалы прошлой революции. Получает от кого-то деньги на свой журнальчик.
Большую часть этих денег тратит на поездки на курорты. Беззастенчиво
эксплуатирует для своего журнальчика вновь прибывающих простаков из Союза,
оправдывая это «общими интересами борьбы против советского лжесоциализма». В
этом пункте он сходится с Энтузиастом. Но в позитивной части своей программы
преобразований они принципиально расходятся. Энтузиаст хочет строить подлинный
социализм, но все же в советском стиле, а Революционер — подлинный социализм,
но в западном стиле.
Революционер выпытывал у меня детали покушения. Тоже уверял, что это —
«кагэбэвские проделки». И тоже уговаривал сделать заявление для печати. Я сказал,
что еще не научился по удару в затылок определять, от какой именно организации
исходит удар. Вот получу еще несколько подзатыльников, произведу научное
обобщение, тогда и сделаю заявление. А вдруг это — «Красные бригады»?
Исчерпав тему покушения, Революционер перешел к своей программе для
советской оппозиции. Я сказал что выработать такую программу очень просто. Он же
вытащил записную книжку. Спросил, не возражаю ли я, если он запишет кое-что из
моих слов. Пишите сказал я, мне не жалко. Советский строй — дерьмо Советская
власть — дерьмо. КПСС — дерьмо. КГБ — дерьмо. Советская жизнь — дерьмо. Надо
все это послать на... На этом месте лучше ничего не делать, так как все, что тут можно
сделать, будет еще худшее дерьмо.
Он сказал, что во всем согласен со мной, за исключением последнего пункта. Нужно
все-таки и нечто позитивное. Хорошо, сказал я, вот вам несколько позитивных идей.
Есть общие правила составления программ, рассчитанных на массовый успех.
Например, нужно желаемое изобразить как исторически закономерное (история идет
именно туда, куда нам хочется) и как соответствующее неким неотъемлемым
качествам человеческой натуры. Чего мы хотим? Мы — это, само собой разумеется,
советские люди. Мы хотим сохранить все достоинства советского образа жизни,
отбросить все его недостатки и вместо них получить все достоинства западного
образа жизни. Конечно, последний мы понимаем по-своему, т. е. как изобилие еды,
одежды и прочих благ, а также наличие всевозможных свобод. Так вот, этот гибрид из
воображаемых благ коммунизма и капитализма и надо сформулировать как тот
идеал, за который будут сражаться лучшие представители советского народа. Это жетак просто. «Но ведь мы за это и боролись там, в Москве!» — воскликнул
Революционер. Верно, сказал я. Хорошая программа и должна на бумаге закрепить
то, за что идет борьба на самом деле. А еще лучше — то, что уже достигнуто. Мы в
институте в Москве обычно планировали на будущее то, что уже сделали в прошлом
году. И получали регулярно переходящее Красное знамя райкома партии, а в
последний раз получили звание «Предприятие коммунистического труда».
Революционер ушел. И снова возник Энтузиаст. Завел разговор о событиях не то в
Боливии, не то в Чили. Мне все равно, о каких событиях и в какой стране он
бормочет: я не имею представления как о тех, так и о других. Но Энтузиаст
переживает их страстно. Мне надоело, и я сказал ему, что он не знает о том, что там
происходит. Он в ответ сказал, что я тоже не знаю. Я согласился, но добавил, что я не
знаю лучше, чем он. Он потребовал пояснить смысл моего утверждения. «Вы
собираетесь перестраивать мир, — сказал я, — а с такой примитивной задачкой
справиться не можете. Вот вам еще одна примитивная логическая задачка. Вы
говорите, что, живя в Москве, вы были ближе к смерти, чем здесь. Допустим, вы
завтра умрете. Интервал времени между вашей жизнью в Москве и завтрашним днем
больше, чем интервал времени между вашим приездом на Запад и завтрашним днем.
Так почему же вы тогда были ближе к смерти? Даю вам слово, если вы решите эту
проблему, я позволю вам перестраивать мир по вашему усмотрению. Я позволю даже
установить правильный социализм в Советском Союзе». Энтузиаст обозвал меня
схоластом и софистом. Но тут появился Шутник и перевел разговор на другую тему.
— Здесь много иностранцев, — сказал Шутник. — Надо создать из них партию и
начать борьбу за власть. Захватив власть, выгнать всех немцев из Германии.
— Отличная идея, — сказал я. — Вполне реалистическая. Уверяю вас, сами немцы
попрут в эту партию. У них очень сильно чувство вины и стыда за немцев. Причем
только сами немцы способны как следует организовать изгнание немцев из
Германии.
— Вздор! — возмутился Энтузиаст. — Как это можно выгнать народ из своей страны?!
— Очень просто. Опыт на этот счет уже есть. Вспомните о Восточной Пруссии!
— А кого вы на место немцев поселите?
— Евреев, конечно. Ну и арабов.
— Они перережут друг друга!
— Тоже неплохо. Ну, немцев из Советского Союза и ГДР.
— А куда вы выселите немцев?
— В Сибирь. Там места всем хватит.
— Но если вы выселите немцев из Германии, то тут все придет в упадок, и
иностранцы покинут Германию.
— И прекрасно! На освободившееся место мы переселим немцев. И после этого тут
можно будет спокойно и сытно жить.Сон
Вдохновитель был мрачен и пьян.
— Что случилось? — спросил я.
— Откровенный разговор с начальством. Я сказал, что хочу наилучшим образом
наладить нашу работу на Западе.
— А начальство?
— Сказало, что нынешнее положение является наилучшим, так как устраивает всех,
за исключением таких «гениев», как я. К тому же есть важная причина, почему
улучшение нашей работы на Западе нежелательно нашему руководству.
— Какая?
— Соотношение сил. Пока оно в нашу пользу, но это не очень заметно врагам. Если
мы будем работать ощутимо лучше, это заставит противника усовершенствовать
свою деятельность. И тогда соотношение сил начнет меняться в худшую для нас
сторону. Хороша логика?
— Логика идиотов вообще несокрушима.Ценный документ
Чуть свет за мной прислали машину — впервые за все время проверки. Значит, что
то из ряда вон выходящее произошло. Оказывается, появился новый персонаж —
офицер КГБ, приехавший сюда в составе какой-то делегации и «избравший свободу».
Он привез «ценнейший документ» — запись разговора шефа КГБ с генералом,
ответственным за операцию «Эмиграция».
Допрашиватели захотели, чтобы я высказал свое мнение о подлинности
«документа». «Хотите, — сказал я, — я расскажу вам содержание «документа», не
читая его? «Документ», конечно, подлинный. Но он сделан специально для вас». —
«Дезинформация?» — спросили они. «Наоборот, — ответил я, — самая точная
информация». — «Какая?» — спросили они. «С эмиграцией решено закругляться», —
сказал я. Допрашиватели переглянулись и забрали не прочитанный мною «документ»
обратно.
Они ни словом не обмолвились о покушении. И я держал себя так, будто ничего
особенного не случилось.Пенсионеры
В парке одни пенсионеры. Наверняка все консерваторы и реакционеры. А что в том
плохого? В мире избыток прогрессивности и революционности. Значит, пенсионеры
суть благо. Лишь пенсионеры еще могут спасти Запад. Пенсионеры суть бывшая
молодежь, но утратившая иллюзии юности и приобретшая здравый смысл. У них есть
время для размышлений. У них есть жизненный опыт. Бояться им нечего, можновыражаться прямо и откровенно. Их жизнь идет к концу, и потому они
заинтересованы в продолжении человеческой жизни в тех же формах. Старики!
Будущее человечества в ваших руках! Объединяйтесь в борьбе против грядущего
прогресса! Один старичок по моей морде и одежде догадался, что я — иностранец, и
сказал соседу по скамейке гадость по моему адресу. Его собачка злобно кинулась на
меня. Свою концепцию насчет пенсионеров я, разумеется, тут же сменил на
противоположную. Все зло в стариках. Долой стариков!В Пансионе
В Пансионе Шутник и Циник решают проблемы новой мировой войны.
— Они тут тоже не такие уж лапти. Здесь тоже готовятся к войне. Потихоньку, тайно.
— Нельзя тайно готовиться к большой войне. Надо весь народ готовить к войне.
Особенно — молодежь. Случись что, Советский Союз в пару дней превратится в
единый военный лагерь. А тут месяца два нужно для борьбы со своей молодежью и с
пацифистами.
— В новой войне массы населения не будут играть большую роль. Атомное оружие...
— Допустим на минуту, что изобретен способ менять курс ракет противника и даже
направлять их обратно. Что тогда? Война снова станет войной масс людей в первую
очередь.
Вернулся с помойки Энтузиаст, выносивший накопившийся мусор, и развел
демагогию насчет западных отбросов.
— Здесь в отбросы идет то, за что в Советском Союзе люди готовы платить большие
деньги и стоять в очередях.
— Вы думаете, тут не знают цену вещам? Знают получше нашего. Потому и
выбрасывают. Дешевле выбросить, чем хранить.
— И если эти отбросы сохранить, положение в мире не изменится заметным
образом.
— В мире действительно сотни миллионов голодных и нищих, — внес я свой вклад в
дискуссию. — Но из этого не следует, что этот сытый и богатый народ обязан тоже
быть нищим и голодным. Не вина этих людей, что в мире появились многие
миллионы других людей. Зачем они появились? Население к концу века увеличится
еще на много сотен миллионов человек. Зачем? Почему этот народ должен о них
заботиться? Каждый народ имеет право на борьбу за свое существование и
благополучие. В ваших экскрементах тоже можно обнаружить питательные вещества,
за которые в других местах планеты идет борьба. Что из этого следует? Легко быть
гуманным за чужой счет. У вас уже три пиджака. Отдайте один нищим в Индии и
Камбодже!
Энтузиаст сказал, что я «перегибаю палку», и побежал в туалет. Эти дни он шлялся
по разным приемам и жрал по пять раз на день задарма.
— Если вы так выскажетесь публично, — сказал Циник, — сами здешние богачиобзовут вас реакционером и расистом. Тут все за демократию, равенство,
справедливость, гуманность.
— На словах. Это не мешает им использовать иностранных рабочих и смотреть на
них как на низшую расу.
— Тут пять миллионов иностранных рабочих и два миллиона своих безработных. Но
попробуйте заставить этих безработных работать на таких условиях, на каких
работают иностранцы!
— Современное общество нуждается в большом числе людей, положение которых
можно сравнить с положением рабов в Риме. И оно же одновременно порождает
большое число людей, сравнимых с римскими плебеями. Это — общий закон. Он
действует и у нас, только в скрытой форме. Что бы ни говорили гуманисты, общество
не может долго существовать без иерархии и неравенства. Наш опыт — блестящее
тому доказательство.Чужая жизнь
Художник с женой живет в комнате рядом с моей. Стена тонкая. Я часто слышу их
интимные разговоры. Они уверены, что на Западе перегородки между комнатами
звуконепроницаемы, и не церемонятся в выражениях.
— Нужны деньги, — говорит он.
— Я могу устроиться работать манекенщицей.
— Тут другие пропорции нужны. Да и старовата ты.
— Не хами!
— Здесь другие понятия о молодости.
— Ну, натурщицей в художественной школе. Или у частника.
— Тут все частники. А натурщицы все проститутки.
— Это в Москве натурщицы проститутки. А здесь проституток и без натурщиц
хватает.
— Нереально. Может, уборкой квартир заняться?
— Тут этим делом турки занимаются.
— Этот тип, что вчера приехал, наверняка агент КГБ.
— Тут все кагэбэшники.
— Странно, меня в КГБ ни разу не вызывали и не предлагали стучать. Ты что-нибудь
понимаешь в этом?
— Меня тоже не вызывали и не вербовали. Вся эта болтовня о советских шпионах —
сплошное вранье. Погоди храпеть! Мне, между прочим, не семьдесят лет.
— Между прочим, самый знаменитый бабник в истории, Казанова, писал, что самую
приятную ночь он провел с семидесятилетней графиней.
— Вранье!
— Ничего подобного. Просто это была единственная ночь в его зрелой жизни, когда
он выспался всласть. Ха-ха-ха!— Дурак!
Я вычеркнул Художника и его жену из моего списка советских агентов.Бессоница
Не спалось. Полистал книгу критика советского режима, которую тут раздувают как
выдающееся явление. Наткнулся на такое утверждение: революцию делают для того,
чтобы человеком никто не руководил. Закинул книгу под кровать. Затем полистал
программу некоего «Демократического Союза». В программе пятьдесят пунктов. Один
пункт касается сбора пожертвований в пользу «Союза». Этим пунктом, пожалуй,
создатели программы могли бы и ограничиться, сформулировав его более четко:
дайте деньги!!! В программе сказано, что власть в стране должна принадлежать
«всему народу, т. е. всем гражданам страны в целом, и только им». А чуть подальше
сказано, что она должна принадлежать «большинству населения», а осуществляться
— «его избранниками». Но ведь в Советском Союзе именно это и осуществлено
давным-давно. Авторы программы настаивают на действиях «в рамках закона», а
далее говорят о неких «независимых группах», игнорируя то, что эти группы в рамках
закона могут быть запрещены. Полистав этот шедевр политического мышления, я его
тоже забросил под кровать.Сон
Под утро я все-таки заснул. Мне приснилось, что я присутствую на чрезвычайном
совещании в КГБ. На Западе вступило в строй новое секретное предприятие, и на
совещании обсуждается вопрос, как заполучить секреты этого предприятия.
Выдвигаются различные предложения: устроить демонстрацию протеста, заставить
оппозицию в парламенте сделать запрос, заставить журналистов опубликовать
разоблачительные материалы, послать террористов, внедрить своих людей, устроить
правительственный кризис, пригласить специалистов к себе на симпозиум, устроить
международный конгресс... Короче говоря, были высказаны все возможные варианты.
Потом взоры всех присутствующих обратились на меня. «Не надо ничего делать, —
сказал я. — Надо лишь немного подождать, и они сами раскроют нам все свои
секреты. Даже просить будут, чтобы мы их приняли. И заплатят нам за это». Все
участники совещания с гневом обрушились на меня. «Значит, мы не нужны! —
кричали они. — Значит, нам делать нечего! Бей этого мерзавца! Он — агент ЦРУ!!!»Зигзаг истории
История с покушением сразу заглохла. Все делают вид, будто никакого покушениявообще не было. Как будто кто-то дал команду молчать. Мне самому стало казаться,
что тот «счастливый день» есть случайный зигзаг истории.Идея «Центра»
Писатель сказал, что идея создания «Центра», объединяющего усилия эмиграции по
критике Советского Союза, обсуждается «на высшем уровне».
Вот где я смогу применить свои профессиональные способности. Он готов
походатайствовать за меня.Допрос
— Вы в Советском Союзе занимали привилегированное положение.
— Я был всего лишь кандидатом наук и старшим научным сотрудником.
— Но вы были членом КПСС.
— Большинство членов КПСС живет на нищенском уровне.
— Вы были близки с ответственными работниками аппарата ЦК и КГБ.
— Это мне не давало ничего, кроме личного общения. Самая влиятельная фигура из
них — Вдохновитель. Он жил в маленькой квартирке, получал немногим больше
меня, не имел особых бытовых привилегий. Да и чин у него смехотворно низкий...
Такие люди нигде большую карьеру не делают.
— Вы коммунист?
— Понятие «коммунист» многосмысленное. Если я, к примеру, имею одни штаны, я
не чувствую себя бедным. Если имею двое штанов, не чувствую себя богатым. Я не
чувствую себя голодным, питаясь тухлой картошкой. И не чувствую себя сытым,
съедая свежий бифштекс. Я буду рад, если заимею хорошую квартиру. Но я могу жить
и в крохотной комнатушке. Я мог бы вписать свое имя в историю науки. Но я могу
раздавать свои идеи даром и кому попало, как я это и делал до сих пор. В этом смысле
я есть настоящий коммунист. Но я не верю в коммунистический рай и могу смеяться
над марксизмом и советским образом жизни похлеще западных антикоммунистов и
советских «критиков режима». В этом смысле я не коммунист.Правда
— Мы обязаны рассказать западным людям голую правду о нашем обществе, —
говорит Писатель.
— Голую — это хорошо, — говорю я. — Это они любят. Сейчас тут ничего не смотрят
и не читают, ест нет чего-нибудь голого.
— Я не шучу.— Я тоже. Со мной был тут такой случай. Пригласили меня в один исследовательский
институт рассказать об основных чертах советского общества. Показали институт,
рассказали об организации его работы. В Союзе я бывал в исследовательских
центрах. Сравнительно с общими условиями в стране уровень жизни условия работы
в них казались мне сказочными. Но то, что я увидел здесь, ошеломило меня.
Советские центры показались теперь убожеством. Например, профессор, который
меня принимал, имеет всего одну лаборантку. Но дело, которое он один с ней делает
равно по масштабу делу целой советской лаборатории из пятидесяти человек. Доклад
мой состоялся после осмотра института. Легко сравнивать, сказал я, различные
страны с однотипным социальным строем. Но сравнение стран с различной
социальной системой и вынесение приговора, какая из них лучше и какая хуже, есть
дело истории. Вот сравним, например, ваш положение (я указал на упомянутого
профессора) положение ученого такого же калибра в советском исследовательском
центре. Такой ученый у нас имеет свою лабораторию и минимум пятьдесят
подчиненных. (В этом месте все собравшиеся смеялись.) Но, сказал я, посмотрим на
это дело вот с какой стороны. Вы начальник всего над одним человеком, а ваш
советский коллега есть начальник над пятьюдесятью. С учетом места в советской
системе в целом, ваш советский коллега психологически ощущает себя и
воспринимается другими как генерал, командующий крупным подразделением.
Чувствуете разницу? Что лучше — жить, чтобы производить и повышать
производительность труда, или производить (причем не обязательно
высокопроизводительно), чтобы жить социальной жизнью? Потом началась
дискуссия, в которой они буквально громили свои комфортабельные и стерильные
условия. Я узнал, что многие из сотрудников изнывают от скуки. Душевная депрессия
— обычное дело. Кое-кто попадает в психиатрические лечебницы. Смешно, они
воспринимали как благо наши собрания, коллективные поездки в колхозы,
общественную работу и прочие опостылевшие нам атрибуты советской жизни. Я их
предупреждал, что реальный коммунистический образ жизни является искушением в
основе, но именно на этой основе он превращается в новую форму закрепощения. Но
они видели лишь первую часть моей формулы — искушение. Вот и попробуй
говорить им некую голую правду. Таковой просто нет.
— Ваш пример звучит очень литературно. Вы не возражаете, если я его запишу?
— Пишите! На то вы и писатель.Объективность
Запад мечется между двумя крайностями — между крайним преувеличением
военной мощи Советского Союза и крайним преувеличением его бытовых
недостатков. Вот в журнале фотографии, из которых создается впечатление, будто
Советский Союз — отсталая в хозяйственном, бытовом, культурном и промышленном
отношении страна. Но, господа, откуда же тогда достижения в космосе, военная мощь,выдающиеся музыканты, победы в спорте и прочее? Советский образ жизни лежит не
между упомянутыми крайностями, а совсем в иной плоскости. А в какой именно, этого
не хочет знать никто. Страх объективности в понимании общественной жизни —
одно из самых поразительных явлений нашего сверхнаучного века.
А можно ли вообще тут быть объективным? Вот по телевидению показывают фильм
о партийном съезде в Москве. Впечатление жуткое. Особенно — от вида советских
руководителей. Вот партийные чинуши с тупыми жирными мордами встали и запели
«Интернационал», держа в руках листочки с текстом забытого всеми партийного
гимна. Вот они вопят слова гимна «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир
голодных и рабов». Взгляните на их рыла в этот момент! Вот вам подлинное не лицо, а
именно рыло, харя, мурло коммунистического общества в самом выразительном
воплощении. Ну а местные жители? Они смотрели фильм с полным равнодушием и
даже с некоторой долей уважения к этой морде коммунизма.Сооружение
При закате солнца Сооружение выглядит как волшебный замок или храм. Нет,
скорее, как космический корабль. Но вот темнота растворяет внешние контуры, и на
месте сказочного видения образуется страшный черный провал.Знать и понимать
Твоя задача, говорил Вдохновитель, не знать, а понимать. Знаний у нас в избытке, а
понимания — кот наплакал. Мой шеф, например, знает поименно всех важных
деятелей Западной Европы и всю их подноготную. А что в том толку? Западные
кремленологи знают детали жизни наших руководителей лучше, чем мы. А что это им
дает? Нам нужны ключи не к Жоржу, Герману, Джону. Нам нужны ключи к странам,
массам, процессам, эпохам. Для этого мало знать. Для этого надо понять. Можно не
понимать с большими знаниями. А понять можно и с малыми знаниями. Не засоряй
голову пустяками. Просто живи. Думай. Жди. И понимание придет рано или поздно.Планы и свершения
Я покидал Москву с тайным намерением изучить Западную Европу и разработать
план наиболее быстрого и безболезненного завоевания ее Советским Союзом. Я
предполагал, что мне для этого будет достаточно двух лет. Потом я собирался послать
свой план в КГБ. Хотя я и не совсем дурак, я все же рассчитывал на то, что мой план
произведет там сильное впечатление и я получу хороший пост в той системе, которая
будет претворять мой план в жизнь. Я не рассчитывал на первое место в этойсистеме. Я рассчитывал лишь стать тайным советником некоей номерной персоны —
играть роль тайного гения при явном идиоте.
Мои планы были утопическими по двум причинам. Первая причина — сроки. Я
здесь живу скоро год, но почти ничего не знаю о городе, в котором живу. Если я
такими темпами буду осваивать всю Западную Европу, мне потребуется тысяча лет.
Вторая причина — степень доверия к моим предложениям. Чем лучше я буду
понимать Запад, тем ближе эта степень будет к нулю.
Потом я устал строить такого рода планы. Я всеми доступными средствами старался
вырвать самую мизерную подачку у Запада, планы завоевания которого я перед этим
разрабатывал. Старался безуспешно. А ведь узнай Запад о моих планах, он наверняка
отвалил бы мне подачку пожирнее, потому как я был бы для него не отбросом
разваливающегося советского общества, а представителем могучей державы.
Устав от безрезультатных попыток вырвать подачку, Но отдохнув от утопических
планов завоевания Запада, я с головой окунулся в новые планы. Только на сей раз я
начал разрабатывать планы ослабления Советского Союза и уменьшения его влияния
на Западе. Почему лишь ослабления и уменьшения? Потому что я на сей раз решил
быть не утопистом, а реалистом. А как реалист я понимал, что уничтожить Советский
Союз и остановить совсем его вторжение на Запад невозможно. А планы свои я
решил послать в ЦРУ. На сей раз я не рассчитывал ни на какой пост. Я рассчитывал
лишь получить подачку чуточку побольше той, какую мне подбрасывают сейчас.
Когда я составлял планы покорения Запада, я принимал очень сильное допущение,
а именно: допускал, что Запад умен и будет сопротивляться советскому нашествию.
Начав же составлять планы защиты Запада, я принял другое очень сильное
допущение, а именно: что Советский Союз умен и будет неуклонно добиваться
осуществления своих намерений в отношении Запада. Но в последнее время я стал
сомневаться в правильности своих допущений. Сила Запада не в уме и решимости
защищаться, а в глупости и готовности капитулировать. С другой стороны, сила
Советского Союза состоит точно так же в его глупости и неспособности достаточно
долго выдерживать высокий уровень решимости. Следовательно, решил я, в
интересах научной точности мои допущения следует поменять на противоположные.
Но тогда... Тогда никакие планы не нужны вообще, ибо все происходящее в мире
происходит в полном соответствии с этими допущениями. Именно идиотизм
происходящего есть самое идеальное воплощение гениальных планов — вот в чем
суть дела.
И я забросил свои планы защиты Запада. Пусть все идет так, как оно идет
независимо от тебя, решил я. Дело не в том, что история идет неправильно. Она как
раз правильно идет. Дело в том, что твое присутствие в ней неправильно. В сражении
между двумя могущественными идиотами умному карлику места нет. Его раздавит
кто-то из сражающихся, а то и оба совместно. Надо уйти в сторону. Уйти незаметно,
чтобы никто не обратил внимания на твой уход. Но уйти как можно скорее. Общество
не заинтересовано в тех великих открытиях, которые могли бы вписать твое имя в
историю науки. Наоборот, оно заинтересовано в том, чтобы их не было. Твоя позицияесть позиция космического пришельца, равнодушного, а значит — враждебного
всему земному. Так что убирайся обратно в свой Космос, т. е. в свою мизерную
личную скорлупку, и помалкивай!Разговор с Писателем
— Вы замечаете, как резко меняется к худшему отношение к нашей эмиграции на
Западе? В чем дело?
— Раньше мы появлялись здесь как вестники слабости советского строя и укрепляли
надежду на его скорое крушение в силу внутренних причин. Теперь мы приходим
сюда как вестники силы советского строя, как авангард атакующей армии. Мы теперь
вызываем тревогу на Западе за его ценности и существование. Мы разрушаем
надежду на крах Москвы в силу внутренней несостоятельности.
— Ну и хорошо!
— Конечно, хорошо. Но в таких случаях действует закон переноса реакции с
сильного и реального врага на слабого и мнимого. Запад начал защищаться не от
самой советской угрозы, а от тех, кто пытается разъяснить сущность и силу этой
угрозы.
— Вы, к сожалению, правы. По моим наблюдениям, Запад вообще погряз во лжи,
лицемерии и самообмане. Тут все и во всем врут. Врут по поводу расовых и
национальных проблем, по поводу диссидентов, по поводу пацифистов... А что
творится в литературе и по поводу литературы!.. А кино!.. Знаете, к какому страшному
выводу я пришел? Это и есть настоящая, высокоразвитая цивилизация! Цивилизация
в принципе есть ложь, ибо цивилизация есть искусственность.
Правда есть нечто естественное. И потому она обычно неприятна и страшна. Ложь
цивилизации есть сокрытие правды. Например, представители различных рас
обычно ненавидят друг друга согласно естественным законам бытия. Что делает
цивилизация? Привносит в расовые отношения ложь. Все делают вид, что расы
равноценны, что царит стремление к межрасовой любви и дружбе. Все дружно
осуждают тех, кто обращает внимание на естественные явления в расовых
отношениях, как расистов. Или другой пример. Население планеты превысило
естественные нормы. Зачем? Разве от увеличения числа людей увеличивается масса
счастья на земле? Разве степень прогресса находится в прямой зависимости от числа
людей? В России при Петре население было всего двенадцать миллионов. Потом,
несмотря ни на что, начался рост населения. Почему? Благодаря крепостному праву.
Человек приобрел материальную и престижную ценность для помещиков. Людей
стали разводить. А теперь-то зачем их разводить? Теперь их сокращать надо. Что вы
об этом скажете?
— Хорошо, что нас никто не слышит.
— Я уже достаточно насмотрелся и начитался тут всего. Доминирующее на Западе
искусство превосходит официальное советское искусство только более изощреннойтехникой исполнения, яркостью, массой и упаковкой. А суть его та же: замаскировать
настоящую закулисную жизнь Запада и романтизировать ее. Западный человек тоже
погружен в систему массового оболванивания, только на несколько иной, чем у нас,
манер. Я начинаю замечать, что советская система оболванивания оставляет больше
свободы для таких людей, как мы, сохраниться духовно в качестве личности. Там хотя
бы протест против массового оболванивания имеет результатом свою
противоположность — обособление индивидуальности. А здесь такой протест есть
обычный элемент самой системы оболванивания.Историческая мания
Художник приобрел краски, которые похожи на масляные, но сохнут молниеносно.
Жалуется: эти краски сохраняются всего пятьдесят лет. А ему нужны краски,
сохраняющиеся столетиями. Вечные материалы нужны. Бездарный художник, еще не
продавший ни одной картины, претендует на вечность. Писатель, хотя и говорит
вслух о себе весьма пренебрежительно, на самом деле пишет «не на потребу дня», а
на века. В чем природа этой мании «на века»? Смутное ощущение того, что не будет
даже десятилетий. Маниакальность в натуре нашего общественного строя. Мы
должны стремиться к абсолютно полному изобилию всего, чтобы удовлетворить
самые примитивные потребности людей. Мы должны мечтать о грандиозном
перевороте в культуре, чтобы сделать хотя бы мизерный реальный вклад в нее.
Потому наши диссиденты и критические писатели, приобретая какую-то известность
на Западе, заболевают «манией бога» — начинают воображать себя творцами
мировой истории. О наших вождях и говорить нечего. А чем лучше их мы — я и мой
двойник в Москве, Вдохновитель? Его речи в духе античной трагедии преследуют
меня до сих пор и до сих пор находят отзвук в моей душе.Мысли о войне
В войне победит тот, кто быстрее восстановит единство своей страны после чисто
военных операций и помешает это сделать противнику, говорил Вдохновитель.
Подготовка к войне есть прежде всего подготовка к тому, что будет после войны. У нас
есть целый институт, который занимается проблемами организации и
дезорганизации населения после будущей мировой войны, а именно: тем, как
восстановить единство и управляемость своего уцелевшего населения, как
разрушить остатки единства вражеского уцелевшего населения и установить над ним
свой контроль. Эти проблемы исследуются для всех возможных вариантов будущей
войны. И что самое интересное — готовятся специалисты, которые будут практически
заниматься этим, будут снабжены соответствующей информацией и наделены
полномочиями. Разумеется, специалисты для стран противника в первую очередь.Они будут постепенно засылаться в страны Запада и оседать в предположительно
наименее уязвимых местах. Возможно, они заранее получат указания насчет таких
мест, и в таком случае их расселение не играет роли. Если мы сумеем подготовить
достаточно большое число таких специалистов и заслать их на Запад, проблема их
расселения вообще будет снята. Возможно, что такие специалисты будут находиться в
Союзе вплоть до начала войны и будут выброшены в большом числе на Запад, когда
определятся результаты первого удара.
Вот на столе лежит пылинка, говорил Вдохновитель. Ты ее невооруженным глазом
вообще не разглядишь. А между тем есть бактериологические и психологические
бомбы такого размера, которые по разрушительной мощи превосходят старые
авиабомбы весом в тонну. Полстакана таких бомбочек достаточно, чтобы полностью
парализовать США. Но каждая такая микроскопическая бомбочка обходится стране
пока много дороже, чем старая авиабомба весом в тонну. Еще дороже обходится
хранение таких бомб. Есть трудности их доставки и рационального использования.
Плюс неожиданности. Одним словом, для решения всего комплекса проблем,
связанных с такими бомбочками, нужны огромные средства, развитие целых
отраслей науки и техники, тончайшая технология, электроника... Самые гениальные
фундаментальные открытия в этом направлении сделаны. Но чтобы реализовать их,
нам нужна западная технология и электроника. Одним словом, чтобы разгромить
Запад, мы нуждаемся в помощи самого Запада.
Все рассматривают начало будущей войны как проблему чисто техническую и
отчасти как политическую, говорил Вдохновитель.
Но начало большой войны зависит не только от состояния военной техники, массы
оружия и тщеславия политиков и генералов. Оно зависит от психологического и
идеологического состояния народов. Какой-то народ как целое должен быть готов к
войне психологически, чтобы его руководители смогли развязать новую войну как
будто бы по своему произволу и как будто бы неожиданно. Такого народа в мире
сейчас пока еще нет. Но наш народ ближе всего к этому состоянию. Короче говоря,
проблема новой мировой войны есть проблема для мыслителей вроде нас с тобой, а
не для чиновников и особых служб.Сооружение
Мое Сооружение все более обретает неземные, космические формы. Похоже, что тут
будут помещаться учреждения, связанные с освоением Космоса. Поэтому, надо
думать, строители и выдумали такую фантастическую и одновременно устрашающую
архитектуру, вызывающую ощущение огромности Космоса, мистического ужаса перед
Бесконечностью и Неизбежностью. Башни Сооружения уже переросли самые высокие
здания городаВести с Родины
Энтузиаст ворвался ко мне с круглыми от ужаса глазами. «Вы тут безмятежно
дрыхнете, — заорал он, — а в мире черт знает что творится!» — «Что случилось? —
спросил я, вскакивая с постели. — Война?» — «Нет, кое-что похуже! — орал
Энтузиаст. — В Советском Союзе вводят налог на собак! Представляете: налог на
собак!» Услышав это, я несколько успокоился. «Я бы на месте советских властей, —
сказал я миролюбиво, — ввел бы налог на клопов». — «Вы все обращаете в балаган, —
укоризненно сказал он, — а еще диссидентом считались!..»
А ведь в КГБ действительно хотели изобразить из меня диссидента. Думаю, что это
была грубая ошибка. И сделали они это из чисто формальных соображений. С этой
точки зрения и советская система обладает всеми недостатками большой системы
вообще.Партийное собрание
Писатель увлекся своей болтовней и совершил непростительную ошибку: вошел в
квартиру Дамы, захватив меня с собой. Дама при виде меня безмерно удивилась.
Писатель увел ее в кухню, и они зашептались о моем неожиданном визите. До меня
долетели слова Дамы «деловое совещание», «важные проблемы», «серьезные люди».
Потом — слова Писателя «привлекать», «использовать», «помочь»... В конце концов
они, очевидно, договорились. Вышла сияющая Дама. Сказала «что-то вы нас
позабыли», «что-то вы загордились», «а что вы не раздеваетесь», «нет, нет, мы вас так
не отпустим». И я был допущен в гостиную. Тут, помимо известных мне Мужа,
Профессора, двух сотрудников антисоветской радиостанции, руководителя местного
эмигрантского общества и руководителя местного отделения известного
эмигрантского союза, присутствовали еще несколько пожилых мужчин и женщин.
Меня представили «в общем и целом». Они кивнули, руки мне не протянули и имен
своих не назвали. Хозяйка бросила на меня последний тревожный взгляд. Перевела
глаза на седого хмурого мужчину. Тот слегка кивнул. Я истолковал этот кивок так: не
бойтесь, он — тоже наш человек, пусть понемногу втягивается. «Товарищи... хи-хи
хи... извините, господа, — начала Дама. — На повестке дня нашего... совещания... хи
хи-хи... вопрос о единстве и согласованности действий в рядах советской эмиграции
на Западе. Слово для доклада имеет...» (А мне слышалось: закрытое партийное
собрание советской разведгруппы в городе М. считается открытым, слово для доклада
имеет член Баварского областного комитета партии...) Седой угрюмый человек не
спеша вынул из папки бумаги. Полистал их. «Э-э-э... господа, — произнес он хорошо
поставленным голосом партийного работника не меньше чем районного
масштаба. — Вы все прекрасно понимаете, какой сложный момент мы переживаем икакие важные задачи встают перед нами...»Наши заботы
«Толковый мужик, — сказал Писатель, имея в виду Седого, когда мы шли домой. — И
вообще, дельный разговор был. Приятно сознавать, что люди искренне озабочены...»
— «Чем? — спросил я. — Хотите, я вам расшифрую некоторые идеи доклада? Вот,
например, докладчик говорил о падении престижа Советского Союза на Западе, об
усилении антисоветской пропаганды и о ее новых формах. Вроде все верно. Ни к
чему не придерешься. Но падение советского престижа на Западе прекрасно
сочетается с усилением его фактического влияния. Престиж падает в одном, а
влияние усиливается в другом. Люди так или иначе причастные к советским
интересам на Западе могут делать что угодно, в том числе — заниматься
антисоветской пропагандой. Но эта деятельность должна быть организована и
направляема так, чтобы конечный ее продукт был в пользу Советского Союза. Так что
некая акция по усилению антисоветской деятельности может дать результат прямо
противоположный декларируемому. Есть наука манипулирования людьми. Наука не
менее точная, чем физика. И опыт есть. И кадры. Задача КГБ — лишь знать
положение и манипулировать людьми. А люди сами сделают все, что нужно, причем
без формального сотрудничества с КГБ».Исповедь Писателя
А вообще говоря, вы во многом правы, — признается Писатель. Сразу по приезде
сюда я написал книжку. Кое-что в ней не понравилось издателям. Меня попросили
исправить и подсказали, в каком направлении. Я отказался. Книгу все-таки
напечатали: договор был заранее подписан. Напечатали — и книги как будто не было.
Она исчезла, не успев по-явиться. Так что какая разница — не печатают (как у нас) или
убивают равнодушием (как здесь)? Теперь я бы предпочел первое: по крайней мере, в
героях какое-то время ходишь.
Мы в Союзе привыкли к тому, что если книга хорошо написана, то этого достаточно,
чтобы она нашла дорогу к читателю. Книга может стать бестселлером независимо от
прессы и критики, даже вопреки им. Здесь вы можете сочинять сверхгениальные
книги. Но без рекламы и прессы их никто читать не будет. И покупать не будут.
А читатель! У нас книги глотают в день по нескольку штук. Запоем читают. А здесь?
Есть у меня один знакомый тут. Очень интеллигентный человек. Он запланировал...
обратите внимание, запланировал!.. прочитать во время отпуска одну широко
рекламируемую книгу. А он тут типичен как читатель. Свободы! Многие ли у нас на
самом деле нуждаются в них? Если человек нуждается в свободе, он и у нас рано или
поздно ее добьется. Для себя лично, конечно. А для кого же еще? Сейчас в Москвепрактически можно напечатать все, что захочешь. Для этого надо всю жизнь прожить
в литературной среде и отдать много сил на то, чтобы суметь напечатать то, что
хочешь. Ну и что? Преодоление несвободы и достижение желаемого в результате
жизненной борьбы приносит высшее удовлетворение.
Между прочим, если бы я напечатал в Москве книжечку вдвое менее критичную,
чем та моя злополучная книжка, она имела бы резонанс не только там, но и здесь. А в
нынешних условиях я смог бы ее напечатать.
Тут до сих пор видят в нас лишь нечто экзотическое, отклоняющееся от привычных
норм. Потому тут в качестве советского образа жизни видят лишь крайности и
исключительные явления нашей жизни, каких нет на Западе. Тут были бы все очень
довольны, если бы Советский Союз на самом деле был большим концентрационным
лагерем. Вот почему наша разоблачительная литература имела тут беспрецедентный
успех. Когда начинаешь писать об обычных явлениях советской жизни, читатели
теряют интерес: у них эти явления у самих есть. А ведь, казалось бы, только после
этого должен был бы появиться настоящий интерес: ведь речь идет о них самих. Надо
иметь долгий опыт жизни в нашей стране, чтобы обратить внимание на важность
очевидного. Изменение взгляда на давно знакомые явления — это тоже чего-то стоит.
И какой же урок я из всего этого извлек? Такой же, как в Москве: писать так, чтобы
моя писанина устраивала тех, кто вершит здесь судьбами нашей литературы. И
московский уровень теперь для меня уже недостижим.
Вся моя прошлая жизнь была негласным сговором с властями, с коллегами, с
друзьями. Я и сюда выбрался благодаря такому негласному сговору. Моя квартира
кишела стукачами. Я делал вид, что не замечаю этого, и разговаривал с ними, будучи
уверен в том, что мои слова где-то фиксируются и взвешиваются. В частности, я
поклялся не лезть в политику, не писать антисоветских книг, встречать
доброжелательно любых гостей из Москвы. Одним словом, я дал им понять, что я —
типичное советское дерьмо. Попав сюда, я сделал попытку обрести независимость.
Ради нее я и удирал сюда. Но не успел я оглянуться, как оказался в той же сети
сговоров. Только в еще более цепкой и унизительной. Из нее уже не вырвешься —
некуда. Из неволи еще есть выход: на свободу. А из свободы уже никаких выходов нет.
И самое ужасное состоит в том, что Запад уже не есть объект для великой литературы.
Советский Союз — вот самое интересное с точки зрения литературы явление
столетия. В Москве, а не в Нью-Йорке, не в Париже, не в Лондоне вырастает древо
жизни. Русская литература имеет неповторимую возможность описать этот феномен...
Не разоблачить, а именно описать в его могучей жизнеспособности и стать благодаря
этому великой литературой. Я не апологет советского строя. Но я пришел к выводу,
что великая русская литература теперь возможна только как апологетическая, но ни в
коем случае как критическая.
Я вычеркнул Писателя из моего списка советских агентов. Интересно, сумею ли я
вычеркнуть из этого списка себяАгент
Я совсем не ощущаю себя советским агентом. Обычно я вообще забываю об этом. В
Москве у меня был один знакомый в военной разведке. Он мне говорил то же самое.
Его (назову его Агентом) забросили на Запад методом женитьбы. Позже, на курорте,
познакомились с парой из того же города. Назову их Мужем и Женой. Агент стал
любовником Жены. Случайно узнал, что Жена работает в фирме, выполняющей
военные заказы. Он понял, что удача сама пришла к нему. Он вообще придерживался
принципа: либо удача сама придет, либо не придет, несмотря ни на какие усилия. Это
в кино и в романах, где события многих месяцев и даже лет сжимаются в полтора часа
или в сотню страниц, шпион ощущает себя шпионом и ведет себя так, будто он
каждую минуту рискует жизнью, говорил он. А в реальной жизни растянуто. Я два
года прожил на Западе, вообще позабыв о том, что я — шпион. Даже узнав, что Жена
имеет доступ к военным секретам, я не сразу использовал эту возможность.
Однажды он предложил ей поехать на очень дорогой курорт вдвоем. Но, сказал он,
для этого надо много денег. Их можно легко заработать. Пусть она приносит из своего
учреждения всякую макулатуру, какая подвернется. А он ее будет сбывать за хорошие
деньги «одному кретину из одной фирмы». И она начала усердно таскать ему
«макулатуру» в таких количествах, что он еле поспевал пересылать ее в Москву. Сам
он в этих документах разобраться не мог. И не хотел: он уже привык ничего не делать.
Так продолжалось три года. Наконец в Москве в этой «макулатуре» обнаружили все то,
что касалось нового важного изобретения для управления танками.
Теперь представьте себе, что таких агентов десятки. Они живут обычной жизнью.
Совсем не ощущают себя агентами. Они не делают ничего криминального. Они ждут
удобного случая. Такой случай выпадает не всем. Но если агентов много, то он кому-то
из них обязательно выпадает. Причем агенты такого рода не обязательно
забрасываются из Москвы. Сами западные граждане за сравнительно небольшие
деньги могут продать вам все, что душа пожелает. Риск провала невелик. А система
наказания на Западе настолько слабая, что она не может удержать людей от
искушения.Мои источники
Я прожил жизнь в Москве. Я не одну цистерну водки выпил с сотрудниками ЦК, КГБ и
прочих важных служб. А они тоже люди, к тому же гомососы, склонные К пьяной
сердечности и откровенности. Нельзя ли западным агентам в Москве использовать
эту возможность? Систематически — нет. Для этого надо очень много агентов. Нужно,
чтобы они жили свободно, как местные жители. И нужно самому быть гомососом,
дабы иметь доступ к душам собутыльников. Подкуп? Как система тоже не пойдет. Всоветских условиях не так-то просто истратить большие деньги. Люди, имеющие
доступ к секретам, дорожат своим положением и находятся под контролем.
Настоящие секреты удалены от мест, где могут действовать западные агенты. А
секреты, доступные им, либо липа, либо пустяки, либо дезинформация. Но зачем
западным агентам советские секреты, аналогичные тем, какие тут, на Западе,
раздобывают советские агенты? В Советском Союзе для Запада интереснее другое:
механизмы общества, которые не могут понять никакие агенты и которые можно
понять с небольшими усилиями и без агентов.Я покоряю Европу
— Что бы вы сделали, если бы были главой советского руководства?
— Ничего. Глава советского руководства имеет лишь видимую и чисто
символическую власть.
— Допустим, вы обладаете реальной властью.
— Первым делом перестаю тратить средства на Кубу. Можете делать с ней, что
хотите.
— Отлично!
— То же самое делаю с Африкой и Азией. Можете забрать себе и всех арабов.
— Прекрасно! Остановись я на этом, может быть, мои допрашиватели закончили бы
проверку и дали бы свое «добро» насчет моей работы. Но мое честолюбие понесло
меня дальше.
— Поступая так, я никакого ущерба своей стране не наношу. События в этих частях
мира все равно пойдут в желаемом для Москвы направлении. Без вмешательства
Москвы они даже лучше пойдут. К тому же я отдаю вам наши дорогостоящие хлопоты
в Африке, Азии и Латинской Америке не даром, а за хлеб, мясо, электронику. И за
невмешательство в нашу Восточную Европу.
— Гм!
— Все силы страны бросаю на улучшение положения своего населения, на
воспитание молодежи, на подавление оппозиции, на модернизацию
промышленности. И конечно, на укрепление армии.
— М-да!
— Оживляю культуру. Расширяю контакты с Западом. Усиливаю наше мирное
проникновение на Запад.
— Постойте!
— Выжидаю момент, когда Запад запутается в своих противоречиях и погрязнет в
своих делишках в Азии, Африке, Латинской Америке.
— И?
— И оккупирую Финляндию, Швецию, Норвегию, Австрию, Голландию, Данию,
Бельгию.
— ?!— Францию и Италию тоже.
— Как вы смеете?!
— А почему бы нет, раз есть возможность?
— Но это же Мировая война!
— Ну и что? Рано или поздно война будет все равно.
— Но это же бесчеловечно!
— Но я же — воображаемый всесильный советский руководитель!
— А что вы сами думаете по этому поводу?
— Советские руководители не настолько умны и решительны, чтобы принять такую
стратегию. Так что спите спокойно. Советский Союз и впредь будет тащить на себе
груз нынешней глупой внешней политики.
— На чем базируется ваша программа как воображаемого руководителя?
— Когда боксер готовится к решающему матчу, он сбрасывает лишний вес,
укрепляет мускулы, концентрируется психологически на Предстоящем сражении и на
предполагаемом противнике. Это же очевидно.
— Да, это очевидно.Я защищаю Европу
— Ну а если бы вы были западным политиком, обладающим реальной властью? Что
бы вы сделали в защиту Запада?
— Попытался бы помешать советскому руководству перейти к той стратегии, какую я
изложил выше. Постарался бы взвалить на СССР новые непосильные расходы в
мировой активности, вовлечь в новые хлопоты. Усилил бы гонку вооружений. Мешал
бы преодолению внутренних трудностей в стране.
— Это очевидно.
— Да. Но тут одно не очевидно.
— Что именно?
— То, что все это очевидно.Преемственность поколений
— Поразительно, — говорит Циник, читающий русскую эмигрантскую газету. — На
сто девяносто шестом году жизни скончался поручик Лейб-гвардии Его
Императорского Величества Семеновского полка.... Смешно! Сто девяносто шесть лет,
а всего — поручик!
— Не сто девяносто шесть, а лишь девяносто шесть, — поправляет Нытик.
— Все равно смешно. Неужели эти мумии еще надеются вернуть прошлое?
— Эту газетенку делают молодые люди. Они не надеются ни на что, но готовы
изображать надежду на что угодно, лишь бы за это платили.За деньги я бы тоже согласился.Демократия
— Внимание! Начинается передача о гомосеках!
— Совсем сдурели!
— Гомосексуалисты тоже имеют право на существование.
— Гомосексуализм способствует разрушению семьи и подрывает основы общества,
так что общество имеет право от него защищаться. К тому же гомосеки составляют
ничтожное меньшинство населения.
— При демократии и меньшинство имеет право существовать.
— Смотря какое меньшинство. Гангстеры и террористы тоже в меньшинстве.
Демократия не есть свобода всего. Это есть лишь определенная форма политической
организации общества. Это — правовое общество. Какое меньшинство имеет право
на существование, должно решать большинство.
— Те гомосеки, которых мне приходилось видеть, все были жуткой мразью. Но если
они хотят существовать, пусть существуют.
— Но они хотят большего. Они навязывают себя обществу, привлекают к себе
внимание и вовлекают в сферу своих интересов нормальных людей. Общество,
повторяю, тоже имеет право защищаться от этой заразы. А вообще говоря,
обсуждение проблемы гомосексуализма в терминах демократии есть опошление
последней.
— А можно ли наших советских гомосеков считать борцами за права человека?
— А чем они хуже религиозных сектантов?
— И все равно советский строй — дерьмо!Вести с Родины
Передачу о гомосеках сменила передача о Советском Союзе. Это значит, что здесь
отношениям с Москвой придают большое значение. Сбежались все обитатели
Пансиона. Смеемся, охаем, ругаемся, узнаем знакомые места. Вот западный
журналист берет интервью у «простого рабочего».
«Идиот! — кричат все в один голос. — Это же кагэбэшник, за версту видно!» — «Мы
все выглядим как кагэбэшники, — вздыхает Нытик. — Когда вас (это к Энтузиасту)
показывали по телевидению, тут все были уверены, что вы — агент КГБ». Потом все
же показали московские очереди, сказали о продовольственных затруднениях и о
новых арестах. И мы успокоились: все идет нормально. Интересно, стоило на
короткое время оторваться от Родины, как уже начинает казаться, что там все пошло
по-другому, хотя сам твердо знаешь, что по-другому там не будет никогда и ни при
каких обстоятельствах. Чуточку лучше или много хуже, но не по-другому. Причемлюди боятся не столько ухудшения в стране, сколько улучшения. И это понятно: если
улучшение, эмиграция теряет смысл. Стоит советским властям улучшить положение в
стране (к чему они, к нашему счастью, не способны), как настроение в эмиграционной
среде резко ухудшится. Единственное, что дает здесь ей духовную опору, — это
сознание того, чт(| в Советском Союзе «нечего жрать и сажают пуще прежнего».
Второе теперь явно ложно: сажать уже некого. А если в Союзе произойдет
радикальное улучшение жизненных условий, на Западе начнется психологическая и
идеологическая паника.
Наконец сообщили о повышении цен на продукты питания в Союзе. Какое началось
ликование!Вести на Родину
Пришел Художник, гордый и неприступный: ему удалось выставить несколько своих
работ в захудалой галерее. Сомнительно, что кто-то купит их — здесь такого добра
своего навалом. А в Москву он напишет так, будто ему устроили выставку в самом
Лувре. И его знакомые художники там будут от зависти сохнуть. Писатель тоже
описывает свое положение здесь друзьям и родственникам в Москве так, будто он
сейчас — в центре мировой литературы. Это ложь. Но попробуй проживи тут без нее.
Если бы мне было кому писать в Москве, я бы тоже, надо думать, написал бы ставшее
общим штампом признание, что «свобода раскрепощает творческие силы и
пробуждает необычайную энергию», изобразил бы свою социологию помойки как
вклад в мировую науку.Социология помойки
Изучение помойки советской эмиграции действительно захватило меня как
ученого. По советской эмиграции можно судить о самом советском обществе,
породившем эту эмиграцию. Точно так же по отходам человеческой жизни вообще
можно с большой степенью точности судить о самих людях и их жизни. Обычную
методику наблюдения я обогатил специальными методами. По клочку страницы я
научился восстанавливать текст целой страницы, по косвенным намекам научился
докапываться до существенных сведений. Для КГБ эта моя методика была бы великим
благом. Можно было бы по крайней мере в десять раз сократить траты на собирание
и обработку помоечной информации. Кто знает, может быть, именно на этом пути
мне суждено вписать мое имя в историю науки. Но в моей памяти возник образ
Вдохновителя и развеял мою розовую мечту.Наши враги
— Твой основной недостаток состоит в том, что ты — прирожденный
первооткрыватель, — говорил Вдохновитель. — Между прочим, это хорошо, что таких
людей на свете мало.
— А что в этом плохого?
— Если бы таких было много, то от земли давно один пшик остался бы.
— А что в этом плохого?
— Действительно! Я об этом как-то не подумал. Но вернемся на землю. Я думаю, что
ты уже извлек урок из своего жизненного опыта здесь и не будешь проявлять этот
свой недостаток там. Помни аксиому нашей профессии: агент не творец, а
разрушитель.
— Я это знаю. Я ведь думаю обо всем этом просто так, для развлечения.
— Не финти. Меня ведь не проведешь. Я сам еще в худшем положении. Я же вижу
сам, что нашему руководству достаточно сделать несколько очень простых ходов,
чтобы эту игру выиграть. Выиграть спокойно, бесшумно, без сенсаций. Но я знаю
сущность нашей системы и нашего руководства. Они не способны на такие ходы. Если
бы я сейчас изложил высшим руко-водителям свой план, доказав его утверждения как
теоремы, мне все равно не поверили бы. Еще хуже того: мне просто не дали бы
высказаться. Если бы даже все были уверены в моей правоте, мне заткнули бы глотку
прежде, чем я начал бы говорить. Потому нам надо хитрить. Надо сначала
перехитрить своих, чтобы потом перехитрить чужих. Другого пути, брат, нет.
— Запад нам пока не враг, а поле нашей деятельности, — продолжал
Вдохновитель. — Наши враги пока — наше собственное руководство и наши
собственные агенты на Западе. Первые не способны подняться на уровень научного
понимания действительности и научно обоснованных политических расчетов.
Вторые по-советски выполняют наши планы, т. е. халтурят, обманывают, занимаются
не тем, создают видимость дела. Вот тебе характерный пример. Из одного западного
государства выслали как шпионов сразу несколько десятков наших сотрудников
посольства, консульства, торговых представительств и культурных обществ. Сенсация
мировая. Гневные статьи. Протесты. Демонстрации перед нашими
представительствами. Неслыханная ранее антисоветская кампания. Это то, что лежит
на поверхности и бросается в глаза. Наши руководители в панике. Одно секретное
совещание за другим. Куча народу потеряла свои посты. Резолюции. Приказы.
Инструкции. Одним словом, тоска зеленая. Наша агентура завалила Москву своими
сообщениями в том же духе. А что в это время происходило в глубине событий и что
можно было обнаружить и оценить лишь средствами науки? А вот что. Немного
терпения и несколько малозначащих жестов (например, намек на то, что высшее
руководство осуждает поведение некоторых ответственных лиц, и смена этих лиц) —
и многие фирмы, сотрудничество с которыми нам было очень важно, подписали бы с
нами контракты. Важные особы в государственных и военных учреждениях этой
страны дали понять, что они готовы работать на нашу разведку. Но нашу оценку
ситуации разгромили, наш проект эффективного использования этой внешнескверной ситуации отклонили, наши агенты на местах повели себя так, что сорвали
вербовку упомянутых лиц. Итог — огромный ущерб для нашей страны не только на
поверхности исторического процесса, но и в глубине его. Я мог бы привести тебе
примеры, когда кажущийся внешний успех был связан с реальными скрытыми
потерями. И таких случаев — сотни. Мы изучили их, выработали строгие теории,
подтверждаемые фактами и практически не знающие исключений. А как к этому
относятся и как используют? Лучше не говорить. Наша операция по подчинению
Западной Европы должна проводиться на уровне математически точных расчетов.
Как космические полеты. И в принципе может. Но...Мы — враги
— Но наше положение трагично, — говорил Вдохновитель. — Ты сам не хуже меня
знаешь, кто является самым опасным врагом нашего строя: настоящий советский
человек, который мог бы свое дело делать лучше других. Он становится опасным для
этих других, и они выталкивают его на роль врага всего общественного устройства.
Наиболее опасен для советского строя не тот, кто использует удобную ситуацию и
вылезает в оппозиционеры, а тот, кто самим обществом вынуждается быть его врагом
и насильно выталкивается на эту роль. Сейчас отличить таких настоящих врагов
советского строя от мыльных пузырей диссидентства довольно трудно. Но когда эти
пузыри лопнут, может быть, кое-что прояснится. Нам надо ухитриться не стать
врагами того дела, в которое мы вложили свои души.Сооружение
Мое Сооружение начали облицовывать какими-то плитами. Они временами
сверкают, как зеркала, — временами становятся голубыми, временами —
золотистыми. Беспорядочное переплетение блоков и цилиндров обретает строгие
формы. Теперь я поражаюсь дерзости архитекторов, решившихся на такие формы. В
Москве такое ни за что не разрешили бы.Допрос
— Как КГБ может использовать вас?
— Скорее всего, никак.
— Почему?
— В силу их внутренних отношений. Им нужна фикция дела, а не реальное дело. И
таких, как я, слишком много. Использовать каждого индивидуально невозможно
физически.— А если вас все-таки попытаются использовать?
— Если вы допускаете такую возможность, перехватывайте инициативу. Что вам
мешает?
— Наши собственные внутренние отношения. И вас таких слишком много. Мы тем
более не можем использовать каждого индивидуально.
— Неплохо сказано. Один — ноль в вашу пользу.«Центр»
«Центр» утвержден. Кем? Здесь же нет ЦК! Очевидно, тем, кто будет давать деньги.
Директором будет Профессор, заместителем — Дама. Энтузиаст считает, что им
потребуется профессиональный социолог, а тут никого нет, кроме него. Просит
походатайствовать за него. Он готов взять на себя руководство отделом, изучающим
советское диссидентство. Готов редактировать журнал: «Центр» наверняка будет
выпускать журнал.
Я сомневаюсь в том, что меня возьмут в «Центр», — профессионалу не место в
обществе шарлатанов. Но я хотел бы попасть туда. Все-таки какая-то работа.
Зацепившись в «Центре», я потом мог бы подыскать место получше.
Нытик тоже просит устроить его в «Центр». Его претензии минимальны: он готов
работать сторожем, уборщиком, курьером.День рождения Писателя
Писателю исполнилось шестьдесят лет. Вся мыслящая часть эмиграции собралась в
его квартире. Ели, пили, кричали, как в Москве. И треп был вроде московского — обо
всем на свете, хаотический, местами мудрый, а в целом нелепый.
— Уровень жизни у них высокий, это у них не отнимешь.
— Это как раз у них можно отнять.
— Будущее Запада зависит от молодежи.
— Очень мудро. Я иду дальше: оно зависит от младенцев.
— Без шуток! Посмотрите на западную молодежь! Распущенность. Истеричность.
Идеологический хаос. Бунтуют против потребительского общества, а в глубине души
сами хотят иметь все, но сразу и без труда.
— Вполне здравое желание. Я бы тоже не отказался.
— Зажрались, сволочи. Если бы нам хотя бы половину того, что они имеют!..
— Мы видим идеал будущего не во времени, а в пространстве — на Западе. Ждать
во времени слишком долго, а в пространстве можно прийти и взять.
— Когда на каждого западного гражданина будет приходиться два советских
шпиона, тогда сами отдадут.,
— Тогда западные люди будут за продуктами в Москву ездить.— Удивляюсь, почему тут не умеют обнаруживав наших шпионов. Это же так просто:
по роже.
— У них демократия. Если ты по паспорту не китаец и нельзя формально доказать,
что ты китаец, то ть не китаец, будь ты хоть сам Мао Цзэдун. По роже ты можешь быть
самим шефом КГБ. А если согласно бумажке ты диссидент, то ты диссидент.
— Я наблюдал сегодня демонстрацию, — говори Писатель. — Любопытное зрелище.
Надо бы описать типичного демонстранта, его психологию и обстоятельства его
жизни.
— Попробуйте, — говорю я. — Но если вы выдели те отдельного демонстранта и
попытаетесь проанализировать его как нечто индивидуальное, вы вынуждены будете
оставить без внимания сам факт его участия в этой демонстрации, его
принадлежность к этому разнородному и временному скоплению людей. Если же вы
будете рассматривать отдельного демонстранта именно как представителя этого
скопления людей, вы вынуждены будете оставить без внимания именно его
индивидуальные свойства и обстоятельства.
— Вы думаете, такие явления не заслуживают внимания?
— Заслуживают, но в меру. На такую демонстрацию, например, хватило бы
нескольких строчек в описании чего-то другого, допустим — в описании переживаний
такой личности, как вы сами.
— Вы, пожалуй, правы. Мои личные впечатления от этой демонстрации важнее для
литературы, чем психология участников демонстрации.
— Отразить психологию участника демонстрации через психологию человека,
который не имеет ни малейшего представления о жизни и психологии этого
участника демонстрации, — на такое способны только члены Союза советских
писателей.
Я люблю такой наш ни к чему не обязывающий треп. Никуда спешить не надо.
Время для тебя — совсем не деньги, а ничто. Уходи, время, прочь, теряйся
бессмысленно! Бессмысленно ли? Без прибыли — да. Но не бессмысленно. Это —
наша жизнь. Жизнь вообще есть лишь потеря времени.
По домам расходимся уже утром. Солдаты особого батальона еще спят. В парке
усердно бегают толстые немцы — сбрасывают лишний вес. Немцы вообще
гениальный народ. Если они за что-то берутся, то делают хорошо и всерьез. Сейчас
они сбрасывают лишний вес. За полгода они все вместе уже сбросили вес населения
целой прибалтийской советской республики.Мы и Запад
Энтузиаст сделал попытку попасть на прием к Президенту. Ему долго морочили
голову и в конце концов отказали. Он взбешен. Орет, что такого бюрократизма даже в
Москве нет, что если бы он захотел встретиться с Брежневым, то рано или поздно
добился бы этого. Слушая вопли Энтузиаста, я вспомнил про один из методов приемапосетителей высшими лицами нашей страны, который был придуман психологами
нашего института. Жаждущему аудиенции назначают день и час приема. Его
встречает один из помощников Высшего Лица и вежливо просит пройти в другую
комнату. В этой комнате нет никаких портретов, нет окон. Только стол и два стула.
Помощник Лица вежливо предлагает посетителю присесть и изложить суть своей
просьбы или жалобы, прежде чем идти к Лицу. Тот с энтузиазмом рассказывает.
Выслушав, Помощник предлагает Посетителю пройти в другую комнату. Точно такую
же, как и предыдущая. Там точно такой же Помощник просит Посетителя изложить
суть его просьбы, прежде чем идти к Лицу. Посетитель повторяет, но уже с меньшим
энтузиазмом и не с такими подробностями. Затем Помощник ведет Посетителя в
следующую комнату, где его ждет та же процедура. Обычно на третьем этапе
Посетителя охватывает ужас, и он просит его отпустить домой. Его отпускают. Редко
кто дотягивает до пятой комнаты. Комнат, между прочим, всего две. И всего два
Помощника. Но посетитель уже на третьем этапе теряет способность идентификации
людей и вещей.
Недавно мне об этом методе с ужасом рассказывал один советский диссидент в
Москве. Я сделал вид, будто слышал об этом впервые, и посоветовал диссиденту
разоблачить «эту преступную систему». Он сказал, что, к сожалению, нет никаких
формальных доказательств существования ее. И он был прав. Никто из тех, к кому
был применен этот метод, не проболтался о нем. Почему? Да потому что этот метод
мы рекомендовали применять лишь к интеллигентам. Рабочего и крестьянина такой
«тонкой психологией» не проймешь. К ним применяются методы попроще, например
— метод двойников. В сталинские времена, рассказал мне один старый «бухарик»,
трудящиеся с особой охотой рвались на прием к Буденному и Ворошилову. Однажды
и он попробовал попасть к Буденному с просьбой улучшить жилье. Сопровождавший
его чиновник был пьян, и вместо комнаты, где его должен был принять Буденный,
завел его в комнату, где дежурило штук двадцать «Буденных». Они пили пиво, играли
в шашки, «забивали козла», ругались матом и хохотали. Это было самое жуткое
зрелище, какое «бухарику» приходилось видеть в жизни. Его первым делом избили, а
затем отвезли в сумасшедший дом. Когда он оттуда вышел через пару лет, его
рассказу никто не поверил.Сооружение
Мое Сооружение облицевали больше чем наполовину. Красота получается
необыкновенная. Это будет самое красивое здание изо всех, виденных мною. Я с
нетерпением жду, когда оно будет закончено. Теперь я угадываю его будущий вид в
деталях, и мои предвидения сбываются. Задумаю, например, что такую-то часть надо
закрыть, а в таком-то месте надо дать такую-то облицовку, как на другой же день мои
пожелания точно исполняются. Я разгадал замысел строителей. И я уже предвижу, как
будет выглядеть Сооружение в завершенном виде. Это будет материализованнаясказка.Признание Шутника
— Я весь мир объездил, — говорит Шутник. — Насмотрелся на нашего брата и на
наше влияние в мире. Должен признать, что мы — носители страшной эпидемии. Еще
немного, и мы заразим мир так, что за сто лет не вылечиться. Мы заражаем мир
цинично, последовательно, систематично, с сознанием делателей великого
прогресса. Мы несем болезнь как высшее здоровье. Мы фактом своего существования
придаем всем западным подонкам уверенность в том, что они естественны и что
будущее за ними. У меня с каждым Днем растет ненависть к нам самим.
Мы проходим по мосту. Солдаты особого батальона выскакивали из своих лодочек и
с воплями лезли на берег. На сей раз они были с оружием: у них было серьезное
боевое учение. «Я, — сказал Шутник, — служил в армии. У нас аналогичные вещи
делаются не лучше. Может быть, еще хуже. Но не в этом дело... Здесь халтурят
всерьез. А мы серьезные дела делаем халтурно. Западные Армии, как бы они ни
важничали и ни серьезничали, все равно производят впечатление опереточных.
Советская Армия, несмотря на нелепости, халтуру, глупости, очковтирательство и
прочие общие качества советского явления, есть армия настоящая, армия для
убийства других и для своей собственной гибели ради убийства других. Советский
Союз есть вообще огромная армия, которая всем строем нашей жизни готовится к
нешуточной войне. Я не хочу, чтобы она победила».
Я вычеркнул Шутника из моего списка советских агентов. Если дело и дальше так
пойдет, кто останется в списке?Наши проблемы
— Мы можем заслать на Запад тысячи агентов, говорил Вдохновитель. — Цена
каждому из них по отдельности — грош. Но в системе...
— Ты же знаешь, что советский тип системы не способен долго сохранять высокий
уровень организации.
— Где же выход? Как добиться того, чтобы система из ненадежных элементов была
достаточно надежной?
— Один из методов для этого — иерархия систем с постепенным переходом от
полностью неорганизованного множества к полностью организованному на вершине
пирамиды.
— Знаю. Теоретически это доказано. Но надо попробовать осуществить это на
практике. Это будет первый эксперимент такого рода. И вклад в н., у, само собой
разумеется.
Я никогда не придавал серьезного значения моим разговорам с Вдохновителем. Этобыли разговоры, имевшие (с моей точки зрения) цель в самих себе. Поболтали, более
или менее приятно провели время, и дело с концом. Но ведь такие разговоры вели и
ведут многие тысячи людей. И они в конце концов имеют следствием какие-то
действия людей. Доказательство тому — десятки тысяч наших агентов на Западе. И я
тоже здесь. И надо думать, не для сомнений и самоанализа, а для реального дела.
— Помяни мое слово, — говорил Вдохновитель, — мы создадим такую агентурную
сеть на Западе, что даже через тысячу лет историки будут дивиться, как это мы
ухитрились из такого дерьма слепить такое грандиозное здание. Если мы выиграем
будущую войну, — а мы должны ее выиграть, — то в первую очередь не благодаря
танкам и ракетам, а благодаря нашей агентуре. Будущая война будет прежде всего
войной шпионов. И мы суть ее подлинные солдаты и генералы.Не иметь
На улицах полно молодых красивых женщин, готовых отдаться в любую минуту,
причем задаром. Но ни одна из них не принадлежит мне. Надо иметь некоторый
минимум денег, чтобы иметь женщину, доступную и без денег. Если у тебя нет денег,
это заметно во всем твоем существе. И женщина, готовая отдаться без денег любому
существу с деньгами, не отдастся тебе по той причине, что в тебе нет денежной
субстанции. В Москве аналогичную роль играет социальное положение индивида.
Женщины чувствуют эту субстанцию в мужчине и отдаются безвозмездно самой этой
субстанции, как таковой.
Мой интеллект, приносивший мне победы над московскими женщинами и
составлявший часть субстанции моего положения, здесь не стоит ломаного гроша. Тут
даже от себя нужно доплатить, чтобы кто-то согласился заметить твой интеллект.
Интеллект здесь становится капиталом лишь на основе капитала, подобно тому, как в
Москве он превращался в нечто социально значимое только на основе некоторого
социального положения. Умник без денег здесь, на Западе, подобен умнику без
должности в Москве. В Москве я считал себя распутником. Здесь я чувствую себя
целомудренным. Оказывается, наше отношение к сексу определяется не столько
нашей сексуальной практикой, сколько всей системой нашего отношения к
жизненным благам.Война и мир
Как сообщили в газетах и по телевидению, военные учения прошли успешно,
несмотря на трудные погодные условия, — моросил дождь. Один солдат утонул,
поскользнувшись на камнях, которые были мокрыми из-за дождя. Состоялась
многотысячная демонстрация в знак протеста против жертв учений (как это
понимать?) и против милитаризации страны. Демонстранты несли лозунги, глядя накоторые можно было подумать, что их утвердили в Москве в ЦК КПСС. Чаще всех
мелькал лозунг «Лучше красный, чем мертвый». Тысячи юношей призывного
возраста жгли регистрационные (не призывные, а всего лишь регистрационные)
повестки перед зданием военного министерства. В схватке с полицией было убито
два полицейских и около двадцати полицейских было ранено. Интересно, что в
схватке участвовали главным образом лица, не имеющие никакого отношения к
призыву молодежи в армию. И призыва-то никакого не было. Один тридцатилетний
«студент», приехавший сюда с севера страны специально с намерением принять
участие в борьбе с «фашистами», попал под автобус, удирая от полиции. Хотя очень
возможно, что это он убивал полицейских, по всей стране его рассматривают как
жертву полицейского произвола. Похороны «жертвы» будут превращены в
грандиозную демонстрацию. В город уже съехались десятки тысяч людей со всех
концов страны.Наши возможности
Встретил Даму с Седым. Дама с Мужем (и Седой, конечно) на вечере у Писателя не
были — они занимают в эмигрантской иерархии более высокое положение.
Положение Дамы с Мужем здесь соответствует уровню партийных руководителей
областного масштаба в Союзе. Седой тянет, очевидно, на уровень важной персоны в
аппарате ЦК или КГБ. А Писатель и самые именитые его гости котируются в лучшем
случае на уровне профессоров, полковников, работников райкома партии и
заведующих магазинами.
Дама и Седой обрадовались мне, как радуются старому другу, которого долго не
видели (и которого, к счастью, больше не увидят совсем). Я не придаю этому
глубокого смысла, так как это тоже в натуре гомососа — иногда проявлять радушие к
существу, которое не любят и не хотят видеть. Мы решили «посидеть в
ресторанчике». Столик заняли в самой глубине ресторана, у стенки. Седой по старой
шпионской привычке сел так, чтобы у него за спиной не было никого, но чтобы он
видел весь зал и всех входящих и выходящих. Заказывал Седой. Заказал самое
дешевое — это явно результат тлетворного влияния Запада. А мог бы и по-московски
шикануть, подумал я. Ведь все равно возьмешь счет и «фирма» оплатит тебе этот
«служебный расход». Шутник рассказывал, что тут есть своя техника мелкого
жульничества. Например, можно получить счет на сумму вдвое больше потраченной,
дав официанту несколько марок за это.
— Что вы скажете по поводу этих «волосатиков»? — спросил Седой, кивнув на группу
волосатых молодых людей, ввалившихся в ресторан. — Каковы причины
происходящих молодежных беспорядков?
— Недавние военные учения. Но это лишь предлог, а не причины. Причины тут
искать бессмысленно. Несколько дней назад группа молодых людей заняла пустой
дом недалеко от Пансиона. Какова причина этого явления? Жилищный кризис? Да отаком «кризисе» мы в Москве мечтать не смели. Я разговаривал с «захватчиками».
Знаете, они охотно дают интервью и позируют для телевидения. Одна девочка
приняла участие в этом деле потому, что ее любовник прихватил ее с собой. Другая
девочка — единственная дочь богатых родителей. У них большой дом. Среди них я не
заметил ни одного студента, который старательно учился бы. На мой вопрос об этом
они рассмеялись. Одному студенту уже за тридцать. И он вряд ли окончит
университет. Короче говоря, можно отыскать некие причины, заставившие того или
иного отдельного человека оказаться вовлеченным в это дело. Но невозможно
сделать это для явления в целом. Между прочим, полиция решила на сей раз не
трогать «захватчиков». К утру они все куда-то испарились. В таких случаях люди
нуждаются во внимании. Безразличие порой убивает такие движения. Они хотели
спровоцировать сражение с полицией, чтобы привлечь к себе внимание. Такие
сражения опасны лишь для полиции, а не для «бунтарей». Тут другое более
интересно.
— Что именно?
— Наличие избыточного человеческого материала для массовых явлений такого
рода и исключительно благоприятные условия. Никакого комсомола. Никакого КГБ.
Либеральная полиция. Транспорт, одежда, еда, климат, демократия, внимание
прессы... Число людей, которым нечего делать, которые не хотят трудиться, которые
скучают и жаждут острых ощущений, здесь огромно. Особенно молодежь.
Стремление к созданию стихийных объединений огромное. А для многих
общественные беспорядки суть времяпрепровождение, бизнес, самоутверждение.
— И что отсюда следует?
— Этой массой людей легко манипулировать. Если дать им цели и умело направить,
можно серьезные делишки проворачивать. Например, сорвать строительство
атомной электростанции или военного аэродрома, помешать призыву молодежи в
армию и созданию новых ракетных установок... В принципе для любой заранее
заданной цели можно организовать массовое движение. Достаточно проявить
инициативу и минимум организаторских усилий. Достаточно нескольких часов, чтобы
организовать «стихийную» демонстрацию или бунт с участием нескольких сот
человек. За неделю можно организовать демонстрацию тысяч в десять участников. За
месяц можно подготовить буквально ураган демонстраций и бунтов. Вы знаете о
беспорядках в Ф.? Лишь пять процентов участников — местные жители. Остальные
съехались со всех концов страны в три дня. Разумеется, с увеличением масштабов
«скандалов» нужно повышать и социальный состав участников, а также уровень
прессы. Для «скандальчика» с участием десятков тысяч людей нужно заранее
подготовить телевидение, парламентские дебаты, интервью с именитыми персонами.
Надо, конечно, привлечь писателей, профессоров, попов и прочих любителей
паблисити и игры в духовных лидеров. Это не проблема. Многие из них от себя
готовы приплатить, лишь бы к ним проявили внимание.
— Вы, я вижу, невысокого мнения о них?
— Интеллектуальный уровень любых массовых движений очень низок. Уровеньвождей таких движений адекватен уровню масс: иначе вождем не станешь. Ум
вождям нужен лишь для того, чтобы суметь превратиться в дурака, соответствующего
массе дураков, и чтобы завоевать возможность говорить глупости с умным видом.
Официантка принесла счет. Седой тщательно его изучил. «Здесь без этого нельзя, —
сказал он. — Тут мелочный педантизм уважают». Убедившись в том, что все
правильно, Седой попросил «квитунг» с печатью и с указанием того, что это —
«служебные расходы».
Когда мы покидали ресторан, по улице с воплями неслась толпа молодежи, громя
витрины, опрокидывая столики у кафе. Молодые люди из нашего ресторана тоже
сорвались с мест, не заплатив, выбежали на улицу и помчались вместе со всеми. Ко
мне кинулась незнакомая собака и облобызала меня. Потом появился разгневанный
хозяин собаки и обругал меня.Собаки
Местные собаки довольно часто реагируют на меня совсем не так, как их хозяева.
Завидев меня, они издалека кидаются ко мне, рвутся с поводков. Если им удается
сорваться с поводков или добежать до меня, прежде чем их остановят хозяева, они
лижут мне руки и лицо, смотрят в глаза, радостно повизгивают, улыбаются. Хозяева
сердятся, отзывают и оттаскивают их от меня. Они сопротивляются, жалобно скулят и
потом еще долго оглядываются на меня. И я рад им. Мы понимаем друг друга. Как
только устроюсь, первым делом заведу собаку. Но такую, как я сам, — без поводка.Люди
— Не забывай о таком важнейшем факторе истории, как наступление Желтого и
Черного Мира на Мир Белых, — говорил Вдохновитель. — Только мы способны
защитить Мир Белых от этой опасности. Потому нам по праву истории надлежит
покорить Запад. Покорить, чтобы спасти. Если Запад не покорится нам, он погибнет.
Покорившись, он потом возродится снова. Покорив Запад, мы сами покоримся ему, —
это общий закон преемственности цивилизации. Надо, брат, мыслить большими
историческими отрезками. Не днями и годами, а эпохами.
— Ты идеализируешь нашу роль, — возражал я. — Ты не учитываешь натуру нашего
общества и нашего человека. Я знаю, что из себя представляет наше общество:
гнусное общество. Я знаю, что из себя представляет гомосос: гнусное существо. Мы не
в силах изменить свое болото и изменить самих себя, приспособленных жить в этом
болоте. Мы в силах лишь изобрести спасительную ложь о своем болоте и о самих себе
и навязать эту ложь всем. А чтобы эта ложь была на века, нам нужно уничтожить
материал для сравнения — уничтожить прекрасные житейские реки, озера, моря.
Таким нам представляется Запад. Его существование раздражает нас, причиняет намстрадания. У нас один путь возвыситься над ним: принизить и разрушить его. Мы
можем спасти Запад от Желтой и Черной Опасности, навязав ему наш Мир, но не
Белый, а Серый.
— Красный, ты хочешь сказать.
— Какая разница? Красный — значит серый.
— Это тоже общий закон истории, подтвержденный многочисленными фактами и не
знающий исключений. Самые могучие деревья вырастают все-таки из земли. Самые
яркие цветы имеют корни в земле. Согласен, мы — грязь, навоз и прочее. Но мы —
почва. Пойми, Запад сам навязал себе ограничители, которые он уже не в силах
преступить: гуманизм, демократия, права человека... А мы не будем церемониться ни
с кем — ни с черными, ни с желтыми, ни с красными. Если будет нужно, мы не
остановимся ни перед чем. И Запад это знает.«Центр»
О создании «Центра» объявлено в печати. Профессора при этом произвели в члены
Академии наук СССР (в бывшего, конечно), хотя он не был даже настоящим
профессором. Даму произвели в профессора. Они, конечно, это вранье не
опровергают. Я никаких предложений насчет работы в «Центре» не получил. Не
получил даже личного приглашения присутствовать на торжественном открытии
«Центра». Энтузиаст такое приглашение получил. Смотрит на всех свысока. Рад, что
меня не взяли в «Центр», и не скрывает своей радости. Говорит, что хотя я и являюсь
профессиональным социологом, но в Москве «это дело» поставлено так плохо, что он,
Энтузиаст, «разбирается в социологии фактически лучше, чем все советские
социологи, вместе взятые» (это его собственные слова).
В Пансионе идет бурное обсуждение проблемы «Центра».
— Этот «Центр» — подарок для КГБ.
— Как раз наоборот.
— Верно, подарок от КГБ.
— Не занимайтесь софистикой.
— Организовали бы лучше особый центр «Советский образ жизни». Жизнь в нем
организовать, как в Советском Союзе. Путевки туда продавать. Успех был бы
бешеный.
— Сомневаюсь. Западные люди и без этого могут в любое время ехать в Советский
Союз. Путевки дешевые.
— И смотреть то, что им покажут. И жить в особых условиях. А тут — жить так, как
живут советские люди.
— Я тоже сомневаюсь в успехе такого центра. Чтобы в полной мере ощутить
советский образ жизни, даже года мало. И даже порой десяти лет мало. И потом,
посетители центра будут там жить с надеждой скоро покинуть центр. А настоящий
советский образ жизни исключает всякую надежду вырваться из него. Как вы учтете втаком центре выращивание и устройство детей, карьеру, образование?
— Зачем особый центр, если проще правдиво опи сать жизнь в Советском Союзе...
— Правдиво никогда не проще. И на таком описании денег не заработаешь. А тут
здорово нажиться можно.
— В таком случае по законам бизнеса надо обманывать. Чтобы такой центр принес
доход, нужно, чтобы людям было приятно жить в нем в условиях ужаса. Значит, ужас
должен быть декоративный.
— Верно. Я об этом и говорю. Чтобы люди жили не в Советском Союзе, а как бы в
нем.
— Вот и этот «Центр» будет изучать не Советский Союз, а как бы Советский Союз.Откровенный разговор
К нашему разговору прислушивался незнакомый человек. Когда мы замолчали, он
попросил меня уделить ему несколько минут. Он хочет побеседовать со мной
наедине. Не для печати, а для личного пользования. Я сказал, что предпочел бы для
печати. Он пропустил мои слова мимо ушей и попросил объяснить, чем мои взгляды
отличаются от взглядов прочих советских эмигрантов.
— Прежде всего тем, что у меня есть взгляды, а у них таковых нет, — сказал я.
— А во-вторых?
— В главной ориентации сознания. Западные советологи и журналисты совместно с
советскими оппозиционерами и «критиками режима» придумали новую ложь о
Советском Союзе вместо лжи официальной. И эта новая ложь служит властям так же
хорошо, как и ложь официальная.
— Не понимаю. Каким образом критика советского режима может служить режиму?!
— Потому что это — тоже дымовая завеса, только Другого цвета. А цвет дымовой
завесы, скрывающей реального атакующего противника, не играет роли.
— А где гарантии, что ваши слова — не дымовая завеса?
— Ваш здравый смысл. Отбросьте предрассудки. Думайте сами. Истина проста, если
вы сами возьметесь за ум. И кроме того, истину говорят только одиночки. А я —
одиночка.
— Вы сказали об атакующем противнике. Что вы имеете в виду? Будущую войну?
— Нет, уже начавшуюся атаку Советского Союза на Запад. Пока — мирное
проникновение массы советских людей в тело Запада. Последняя эмиграция...
— Но это же несерьезно. Все эти люди на учете. Доступ их к жизненно важным
пунктам общества закрыт совсем или ограничен.
— А им никакого доступа не нужно. Они уже принимают активное участие в
создании дымовой завесы. А главное — само присутствие в теле врага...
— Что они могут сделать?
— Посчитайте, сколько нужно сил для контролирования и изолирования одного
человека в условиях нормальной жизни страны. А для десяти? А для тысячи? А длясотни тысяч? Обратитесь к математикам, которые занимаются социальными
проблемами, и они вам подсчитают, сколько нужно для «пятой колонны», которая
может в случае чего деморализовать эту страну.
— Вы думаете, в Советском Союзе это уже подсчитали?
— Конечно.
— И осуществили на деле?
— Близко к этому, во всяком случае.
— Извините, но это фантазии.
— Попробуйте предайте мои «фантазии» гласности или хотя бы привлеките к ним
внимание в тех кругах, которые...
— Это трудно. Нужны серьезные данные, чтобы...
— А для распространения дымовой завесы никак серьезных данных не нужно.
— Но тут фактов больше чем достаточно.
— Фактов можно насобирать сколько угодно для любой лжи.
— Скажите, как относится советский народ к оппо зиционным явлениям в стране?
— В целом отрицательно.
— Но почему? Ведь критика режима справедлива. Требования оппозиционеров
естественны и здравы.
— Смотря с какой точки зрения. С вашей, западной, — да. А с точки зрения
советского населения требования оппозиционеров означают требования
привилегий, которые недоступны массе населения.
— Ничего не понимаю. Объясните!
— То, что требуют советские оппозиционеры, кажется естественным с точки зрения
Запада, где все это есть. Но в массе советского населения, для которой все это
недоступно, требования оппозиционеров лишь вызывают раздражение. Лишь
небольшая часть населения может быть допущена до этих благ. Естественно, ими
пользуются те, кто сумеет урвать кусок, используя свое положение в советском
обществе. Но это уже делается по нормам общества, а не вопреки им. Легко
возмущаться какими-то фактами советской жизни, сидя здесь, на Западе. А вы
попробуйте удовлетворите требования оппозиционеров там, в советских условиях.
Легко быть благодетелем и гуманистом за чужой счет. Будьте благодетелями за свой
счет, тогда, может быть, поймете, в чем суть дела.
— Но ведь требования диссидентов легко удовлетворить. Например, право на
эмиграцию.
— Сколько человек из Советского Союза может принять ваша страна? Насколько
мне известно, у вас тут около двух миллионов безработных.
— Это наши проблемы, а не ваши.
— А отношение к диссидентам — наши, а не ваши проблемы. Я вам расскажу одну
поучительную историю. В Советском Союзе каждое лето многие миллионы людей
посылаются на уборочные работы в деревни. Я тоже не раз ездил. И вот однажды в
нашей бригаде появился оппозиционер. Он говорил, что такие поездки в деревню —
принудительный, рабский труд, что условия труда тут ужасные. И ничего не делал взнак протеста. Как вы расцениваете его поведение?
— Мужественный человек. Если бы все последовав ли его примеру, то...
— То продовольственное положение в стране было бы еще хуже. Для вас этот
человек — мужественный борец за свободу, за права человека и прочие красивые
вещи. А для нас он был просто паразитом и демагогом. Мы его немного потерпели, а
потом выбросили из бригады.
— Как вы могли!..
— Бригаде было поручено определенное дело. А он изображал из себя
мужественного и принципиального борца за демократию за наш счет. Но вот вам
другой пример. Вчера по телевидению выступал советский эмигрант. Он
красноречиво описывал свое сражение с «режимом» по поводу автомашины.
Скажите, желание этого бывшего советского человека иметь автомашину
естественно?
— Конечно!
— А знаете, какая у этого человека была зарплата? Чтобы из такой зарплаты
накопить на машину, нужно было ждать сто лет. Без шуток: это точно подсчитано.
Откуда этот человек взял деньги? А советские люди знают откуда. Для них этот
человек есть заурядный жулик. Запад этого не знает. И знать не хочет. Вам не важно,
откуда у человека деньги. Вам важно, что они у него есть и что он хочет иметь
машину. И машин, между прочим, в Советском Союзе производят не много. Почему
эту возможность иметь машину следует предоставить этому зубному врачу,
имевшему нелегальные доходы, а не другим, например профессорам, артистам,
писателям? У вас есть машина? Так подарите ее диссиденту в Москве, жаждущему
иметь машину по нормам западного, а не советского общества. А отстаивая право
этого человека на машину в Москве, вы тем самым боретесь не за права человека и
демократию, а за то, чтобы советское общество выдало этому человеку долю благ,
которая ему не положена по нормам советского общества: он ее там не заслужил. Вы
тем самым боретесь за привилегию для этого человека, против справедливости. И так
во всем остальном, включая свободу слова, печати, совести.
— Но должны же мы как-то влиять на советских людей.
— Воздействуя на Советский Союз, Запад преследует свои цели: ослабление своего
врага. Метод воздействия — искушение незначительной части населения западными
соблазнами и возбуждение ее на борьбу с «режимом». При этом рассчитывают не
столько на то, что советское общество будет эволюционировать в сторону Запада (это
демагогия для маскировки), сколько на то, что оно будет ослаблено изнутри и что
Запад заимеет в нем нечто вроде своей «пятой колонны». Именно в этом состояла
сущность западной операции в Советском Союзе, именуемой «Диссидентское
движение». Советские власти ответили на это серией своих операций, среди которых
важнейшая — операция «Эмиграция». Теперь давайте подводить итоги...
— Я на это смотрю иначе. Вы неправильно понимаете советское общество,
советское руководство, советскую оппозицию. Позвольте, я вам объяснюМы и Запад
Того самого политического деятеля, о котором говорил Вдохновитель, все-таки
убили. Запад в панике. Мои допрашиватели виду не подают, что я их предупреждал
об этом, а я не хочу им напоминать сам. Мои мысли работают в другом направлени
— Здесь паника. А случись такое в Советском Союзе, реакция была бы
противоположной: мол, сплотим еще теснее свои Ряды, усилим, укрепим, повысим!..
И странно, почему этого заурядного политика возвели в ранг великих? Здесь великие
политические деятели невозможны в принципе, ибо их влияние на реальный ход дел
ничтожно, власть их незначительна, они подвержены критике, пресса их
развенчивает и заземляет, отбор их. производится по таким принципам, что они сами
больше думают о своем личном положении, чем о положении своих стран.
Шеф спросил меня, что я думаю по поводу этого убийства. «Превосходно удавшийся
эксперимент», — спокойно сказал я. «Что за эксперимент?!» — вытаращил глаза Шеф.
«Представляете, что тут у вас начнет твориться, если сразу шлепнут штук десять таких
«великих политиков», — сказал я без всяких эмоций. Шеф ничего не ответил. «Между
прочим, Советский Союз начнет войну против Запада, — сказал я, — когда тут
выпадет снег. Запад будет парализован — и...» Шеф ушел не попрощавшись.Открытие «Центра»
Открытие «Центра» происходило, как отметил в своем вступительном слове
Профессор, в торжественной обстановке. В речи Профессора это было единственное
место, заслуживающее внимания: это мероприятие очень напоминало
торжественное собрание советского учреждения по поводу официального праздника,
юбилея, пуска, вступления в строй, вручения ордена или переходящего Красного
знамени... Не хватало портретов классиков марксизма и руководителей Партии и
Правительства, бюста Ленина, красных знамен и лозунгов. Но мы, годами
натренированные лицезреть все эти атрибуты наших торжеств, легко восполнили их
отсутствие своим воображением. Наше воображение было подкреплено тем, что
собравшиеся бурными аплодисментами и вставанием приветствовали послание
«Центру» от Писателя земли Русской. В послании давались четкие указания «Центру»
и всей советской эмиграции (и заодно — президентам всех западных стран, деятелям
культуры и рядовым гражданам), что делать и куда вести человечество. Указания
сводились к следующим двум краеугольным камням программы спасения Руси, а
значит, всего человечества: 1) живи не по лжи; 2) слово «Бог» пиши с большой буквы.
Потом зачитали послание Великого Диссидента из Союза, которое тоже было
встречено бурными аплодисментами и вставанием. В послании говорилось о том, что
обстановка чревата последствиями. Потом зачитывали другие послания. Имаплодировали, но не вставали. Сидевший со мною рядом Шутник сказал, что тут не
хватает только послания от ЦК КПСС и КГБ. «Не спешите, — сказал я. — Все еще может
быть». И я не ошибся. Профессор зачитал выдержки из советских газет под соусом
«Как наши враги оценивают нашу благородную деятельность на благо...». Когда
Профессор делал это, в зале начался шумок, так что пришлось призывать
собравшихся к порядку. Дама, исполнявшая в это время функции
председательствующего, сказала с упреком, что тут все-таки не партийное собрание в
советском учреждении, можно было бы и потише.
Среди собравшихся можно было увидеть представителей западных разведок и
антисоветских организаций. Я заметил, по крайней мере, с десяток человек,
относительно которых я на сто процентов был уверен, что они из КГБ, и больше
двадцати, насчет которых моя уверенность была выше пятидесяти процентов.
Затем с обстоятельным докладом о задачах «Центра» выступила Дама. Доклад был
заранее заготовлен; она зачитывала его, невольно подражая нынешнему
Генеральному секретарю ЦК КПСС. Заметил это не я один. Но было уже несмешно.
«Где мы? — спросил меня Шутник. — На партийном собрании?!» — «Берите выше, —
сказал я. — На партийной областной конференции по крайней мере».
— Господа, — начала доклад Дама и, довольная, что проскочила опасное место,
улыбнулась. — С чувством большой ответственности за судьбы человечества,
прогресса и демократии начинает наш «Центр» свою деятельность по...
Обрисовав международную обстановку и ситуацию в Советском Союзе, Дама
сделала своего рода отчет о деятельности советской эмиграции за последние годы (за
прошедшую пятилетку, как заметил Шутник). Она отметила, что с каждым годом
советская эмиграция наращивает мощь, что сложился многотысячный коллектив
борцов против советского режима, что втрое возрос объем антисоветской печатной
продукции и в десять раз возросло число встреч, посвященных антисоветским
проблемам, что возросла слаженность в работе различных групп, укрепилось
содружество всех трех потоков эмиграции... Успехи с особой силой проявились в том,
что... Но, отдавая должное успехам, достигнутым в борьбе с советским режимом
(перешла Дама к критической части доклада), бережно подходя к положительному
опыту, мы должны в то же время остро, по-деловому вскрывать упущения и
недостатки... Необходимо всемерно повышать... Решительно пресекать... Вскрывать
имеющиеся резервы... Преодолевать ведомственные барьеры... Чутко относиться к
рационализаторским предложениям... Внедрять в дело... Поддерживать почин
Комплексно... Сама жизнь диктует нам новые методы...
— Движимые единым порывом, — выкрикнула Дама в заключение, — мы, советские
эмигранты, жертвы советского режима и поборники прав человека, будем твердо и
последовательно бороться за!..
— Звание предприятия антикоммунистического труда, — закончил фразу довольно
громко Шутник.
На нас зашикалиМы и Запад
После заседания именитые персоны отправились в ресторан отмечать событие.
Конечно, за счет «Центра», т. е. за счет местного налогоплательщика. Писателя не
пригласили. Он был уязвлен. И вел себя как московский партийный правдоборец,
которого не выбрали в партийное бюро: как обиженный, видящий свое
превосходство над окружающими в том, что его обидели.
— Почему они вас не привлекли? — сказал он, заметив меня в толпе
неприглашенных. — Это очень странно. Я так старался для вас. Хотя с моим мнением
тут тоже не очень-то считаются. Пойдемте-ка лучше к нам, жена нас покормит
получше ресторана.
Солдаты особого батальона на надувных лодках и, как всегда, в ярко-оранжевых
спасательных жилетах возвращались в свои комфортабельные казармы.
— Глядите! — воскликнул Писатель. — Что это?!
— Воины.
— Что это на них? — Спасательные жилеты.
— Зачем? Тут же воды по колено.
— Чтобы ближе к боевой обстановке.
— А почему они без оружия?
— Они же западные солдаты. Оружие им ни к чему. Они думают, как бы уцелеть.
— А почему жилеты такие яркие?
— Чтобы противник их издалека заметил и прекратил стрельбу.
— Вы шутите?
— Ничуть. Тут всех волнует одна проблема: куда бежать в случае прихода Советской
Армии и как наивыгоднейшим образом капитулировать перед ней.
— Странно. Перед нами никогда не стояла проблема, как жить под немцами. Мы
воевали против них. И первым делом мы выбрасывали излишние средства
самозащиты — противогаз, каску, штык. Как любил говорить наш политрук, солдат
должен иметь с собой только то, что позволяет ему быстрее Добежать до своей
гибели.
— Хорошие слова.
— Он погиб, тот политрук. Я был трижды ранен, сражаясь за Советский Союз. Но
если бы сейчас Советская Армия ринулась сюда, я пошел бы добровольцем воевать
против нее.
Жена Писателя накормила нас ужином по-московски. Писатель сказал, что это
хорошо, что мы не пошли в ресторан: у него от ресторанной еды изжога бывает.
Потом мы смотрели по телевизору совершенно пустой, но технически великолепно
сделанный фильм. Писатель сказал, что для западного искусства вообще характерно
несоответствие формы и содержания. Грандиозно ни о чем — вот его суть. А у нас, в
Москве, наоборот: убого о грандиозном.Когда шел домой, на улицах не было видно ни одного прохожего. В Москве в это
время улицы полны народу. Недалеко от Пансиона со мной поравнялась полицейская
машина, некоторое время она медленно двигалась рядом со мной, потом внезапно
умчалась на большой скорости. Стражи порядка, очевидно, решили, что я не
представляю опасности для их демократического общества.Суть дела
Ночь проходит без сна. Чтобы скоротать время, вспоминаю разговоры с
Вдохновителем.
Не надо преувеличивать мощь нашей агентурной сети на Западе, говорил
Вдохновитель. Не надо преувеличивать наше воздействие на Запад вообще. Не надо
думать, будто Запад такой уж легковерный, ранимый, беззащитный. Там тоже есть
понимающие и деловые люди, занятые «советскими делами». Короче говоря, оставим
детективный и идеологический вздор и будем рассуждать здраво и трезво. Запад —
это махина. И если эта махина покатилась в каком-то направлении, то никакая
советская политика в отношении Запада и агентура на Западе не способна свернуть
ее с этого направления. Проблема стоит для нас так: катится эта махина в общем и
целом в желаемом для нас направлении или нет, и если да, то что мы можем сделать,
чтобы она и дальше катилась туда же, причем — стремительнее, чтобы она сама
сметала на своем пути тех, кто хочет воспрепятствовать этому движению. Наша
деятельность может иметь успех только в том случае, если она соответствует
объективным тенденциям истории — вот в чем суть дела. Нам надо выяснить с
полной определенностью, так это или нет. Всякого рода сведений о том, что творится
в мире, у нас в избытке. От всякого рода специалистов и знатоков отбою нет. Чем
больше сведений и чем больше знатоков, тем меньше уверенности в том, что мы
достаточно правильно и глубоко понимаем происходящее. Нам сейчас до-зарезу
нужно всего несколько человек, которые способны на такое дело и которые
заслуживали бы нашего доверия. Нужны настоящие гении в этом деле.
Предстоит самое великое сражение в истории, говорил Вдохновитель. От него будет
зависеть, останемся мы в будущем на века или сойдем со страниц истории как
временный зигзаг и курьез. Мы на карту ставим все. Наши силы не безграничны. Пока
еще можно выбрать путь: либо мы замыкаемся в себе и превращаемся в
обороняющуюся крепость, либо мы растекаемся по всей планете и проникаем во все
ее поры. Выбор пути зависит от того, поймем мы ход истории верно или нет, поверим
мы в нашу концепцию ее или нет. Сейчас пока мы действуем в силу прошлых
установок и по инерции, т. е. вслепую.
А вдруг этот путь ведет к катастрофе? Мы начинаем терять уверенность и обретать
страх. Мы уже не способны довести до конца гениально задуманные и рассчитанные
планы. Мы нехотя начинаем их осуществление и охотно бросаем на половине пути.
Возьми, к примеру, операцию «Афганистан». Да и операцию «Эмиграция» мы вряд лидоведем до конца. Может быть, у нас хватит выдержки на операцию «Польша». Но она
самая примитивная. Да и то там вверху раздаются голоса «прекратить этот шабаш».
Сейчас нам Нужно нечто аналогичное тому, что в свое время сделали Маркс, Ленин и
Сталин вместе. Ирония истории состоит в том, что сейчас такое можно сделать только
тайно. Интеллектуальные функции исторического гения теперь могут выполнить
только тайный агент вроде тебя и средний чиновник Органов вроде меня. Зато через
много лет...
Через много лет, думал я, в качестве гения такого рода будет признан тот, кто в
подходящий момент выскажет хотя бы сотую долю того, что может высказать сегодня
настоящий гений. К тому же для нас проблемы выбора пути тоже уже нет: мы
обречены на то, что происходит независимо и порою помимо нашей воли. И гений
тут нужен лишь на то, чтобы удовлетворить свое праздное любопытство. Я его
удовлетворил вполне. Мне все ясно, причем на много веков вперед. Наконец, гений в
наше время есть объединение многих посредственностей, выполняющих
примитивные функции. Нынешние компьютеры — вот материализация гения нашей
эпохи. А продуктами гения, как всегда, пользуются дегенераты и проходимцы.
Ученики здешних школ не знают даже таблицу умножения, но все умеют обращаться
с компьютерами, которые чуть побольше спичечной коробки. Советские
руководители с трудом читают по складам чужие тексты и не способны даже
обучиться владеть школьными компьютерами. А решают они эпохальные проблемы.Сооружение
Есть лишь одно светлое пятно на мрачном горизонте моей жизни (я начинаю
красиво выражаться, это симптоматично!) — это мое Сооружение. Оно особенно
красиво рано утром, когда восходит солнце. Оно становится таким сияюще
радостным, что хочется плакать от восторга. Это, конечно, будет Храм новой, чистой
Религии. В нем будет обитать молодой и ликующий Бог.Надежды
Утром позвонила Дама. «В руководстве «Центра», — сказала она торжественно (в ее
голосе мне послышалось «в партийном бюро»), — есть намерение привлечь вас.
Пока, конечно, без оплаты. На общественных началах, так сказать (она в этом месте
подхихикнула по-московски). Прочитать вводный курс лекций по социологии
сотрудникам «Центра». Кроме того, мы готовим сборник статей. Не могли бы вы дать в
него статью? Гонорар мы пока не платим».
Истратив последние гроши на письменные принадлежности, я засел за статью.
Работал с увлечением — изголодался по работе. На другой день статья была готоваСтатья
Чтобы понять реально существующее коммунистическое общество (а именно таким
является оно в Советском Союзе), надо быть изощренным диалектиком. Но
диалектический способ мышления либо начисто забыт, либо в окарикатуренном виде
служит предметом насмешек для всякого рода образованных бездарностей и снобов,
либо в оглупленном и опошленном виде вошел как часть в государственную
идеологию. Пренебрежение к диалектическому методу мышления — таково первое
серьезное препятствие на пути к познанию реального коммунизма. Сейчас огромное
количество людей думает, говорит и пишет о советском (и вообще коммунистическом
или социалистическом) обществе. Но все они погружены в болото житейских
страстей, тщеславия и корысти. Одни защищают это общество ценой потери истины,
другие критикуют его той же ценой. Одни смотрят на него глазами пострадавшего,
другие — глазами выгадавших. Одни хотят показать себя умниками и благородными
за счет подходящей темы, другие хотят урвать кусок благ за счет указания на язвы
этого общества, третьи предлагают программы преобразований и выдают желаемое
за возможное и действительное. Никто не хочет взглянуть на это общество просто с
точки зрения интеллектуального любопытства, не отдавая предпочтения никакой
априорной доктрине, не становясь на позиции никакой (пусть «прогрессивной»)
социальной категории людей, не выдвигая никаких программ избавления людей от
зол этого общества и построения некоего «подлинного социализма (коммунизма) с
человеческим лицом». Эта неспособность к некоему незаинтересованному
интеллектуальному любопытству есть второе серьезное препятствие на пути к
пониманию реального коммунизма.
В этой короткой статье я и попытаюсь изложить взгляд на реальное
коммунистическое общество диалектически мыслящего человека, для которого это
общество не есть ни благо и ни зло, который не хочет предписывать ему, каким оно
должно быть согласно его политической демагогии или мании величия, который
принимает его как объективно существующий факт, достойный, по крайней мере,
праздного интеллектуального внимания.Последствия
Статья произвела переполох в «Центре». Профессор заявил, что это провокация КГБ.
Дама сказала, что не ожидала от меня такой подлости. Статья была обречена. Но
чтобы придать видимость демократичности «Центру», ее дали на отзыв Энтузиасту.
Энтузиаст заявился ко мне важный, без обычного хихиканья, с видом вершителя
судеб. Сказал, что ему дали посмотреть мою статейку и высказать свое мнение. Он
категорически не согласен с моей концепцией. Й если я радикально не переработаюстатью, он вынужден будет ее отклонить. Я спросил его, как же быть со свободой
мнений? Как он собирается строить правильный социализм со всеми гражданскими
свободами, в том числе — со свободой слова, если сам проявляет такую нетерпимость
в отношении чужого мнения, находясь к тому же в обществе со всеми этими
гражданскими свободами? «Мы, — сказал он (обратите внимание: уже «мы»), — не
мешаем вам печатать ваше мнение в любом другом месте. И репрессировать вас не
будем, как в Советском Союзе. Но наш (уже «наш!») журнал (уже «журнал»!) имеет свое
политическое лицо (уже имеет, хотя еще не вышел!). Мы не можем...»Свобода слова
Я перевел статью на немецкий и послал в журнал, известный своей
«объективностью». Через две недели получил отрицательный ответ. Я
поинтересовался, в чем дело. Оказывается, они обратились в «Центр» с просьбой
высказать мнение о статье. Дама послала им погромный отзыв Энтузиаста. Я
напомнил последнему его фразу о том, что «они» не мешают мне печатать мое
свободное мнение в других местах. Он сначала растерялся, начал хихикать и лепетать
что-то бессвязное. Потом, ощутив важность своей персоны, принял позу всесильного
гиганта. «Борьба есть борьба, — изрек он. — Мы не остановимся ни перед чем, но
откроем глаза миру на...» Я не стал слушать, на что именно эти карлики собираются
открывать глаза миру: я опаздывал на очередной допрос. Ты — одиночка, думал я
дорогой, и потому ты обречен здесь на жалкое существование. В Советском Союзе ты
мог позволить себе быть независимым одиночкой, ибо ты примыкал к официальному
коллективу, к официальной партии, к официальному обществу, которые законно и
открыто присвоили себе функции мафии. Это лично не оскорбительно. Поскольку
советская мафия всесильна, она иногда бывает великодушна по отношению к таким,
как я. А поскольку местные мафии ограниченны и немощны, они беспощадны и
оскорбительны.
И я вычеркнул Даму и Профессора из своего списка советских агентов.Будни
Альянс Энтузиаста с «Центром» не удался. Он их завалил своей макулатурой. Они
героически отбиваются от него. Он поносит Профессора, Даму и «весь этот сброд».
Уверяет меня, что его вынудили разгромить мою статью, предлагает пристроить
статью в журнал госпожи Анти. У него есть соображения насчет компромисса с ней.
Конечно, какие-то расхождения с ней будут. Это все-таки Запад, а не Москва. Свобода
слова! Я сказал, что антикоммунистический журнал, развивающий теорию
правильного коммунизма, — это будет мировая сенсация. Только возникнет
проблема: что считать правильным и неправильным антикоммунизмом и неокажется ли правильный коммунизм неправильным антикоммунизмом? Энтузиаст
презрительно хмыкнул и умчался планировать первый совместный программный
номер журнала. Кто кого из них перепараноит? Неужели и советские параноики уже
превосходят западных?Битва против Режима
— Великий Диссидент объявил голодовку, — гордо объявил Энтузиаст.
— Сейчас в Советском Союзе плохо с продовольствием, так что почин Великого
Диссидента будет подхвачен всем народом, — сказал Циник.
— Я не шучу, — обиделся Энтузиаст. — Он объявил голодовку в знак протеста.
— Против советской интервенции в Афганистане?
— Против отказа властей разрешить его свояченице выехать в США.
— Ну и дурак. Советские диссидентские генералы превратили оппозицию в мелких
склочников. Великий Диссидент подобен великану, сражающемуся швейной иглой. А
против чего, и сам толком не знает. Циник попал в точку. Много лет назад в Комитете
интеллектуалов обдумывали, как вынудить крупных диссидентов заниматься
мелкими делишками, вынудить их на крохоборство. Если сопоставить дела Великого
Диссидента с масштабами страны и с ее историческими проблемами, то замечание
Циника о великане со швейной иглой вместо меча будет очень точным. Трагедия
советского оппозиционного движения состоит в том, что оно всегда остается
неадекватным масштабам истории. А Запад, раздувая до невероятных размеров
ничтожные дела диссидентов, еще более усиливает эту неадекватность.
В Пансионе по поводу голодовки Великого Диссидента появились журналисты.
Пансионеры, за исключением Циника, изображают восторг. Я от интервью уклонился.
На другой день интервью с пансионерами появилось в газетах, но без ответов
Циника. И это называется свободой слова! — ругался Циник. Еще пара таких случаев,
и я стану яростным защитником советского строя.Душа и мозг Истории
— На Западе думают, будто мозг и душу наших исторических устремлений образуют
высшие партийно-государственные руководители, — говорил Вдохновитель. — Это
грубая ошибка. Душа и мозг нашей истории — ты, я и миллионы других
представителей Интеллектуальной элиты. Мы рассеяны в обществе и спрятаны за
кулисы видимого исторического спектакля. Нас много. Но нам недостает
организационного единства и элитарной солидарности. А без господствующей
монолитной элиты великие исторические проблемы не решить. В стране есть только
одна сила, способная создать такую элиту: это — мы, Органы! Но у нас слишком мало
времени и слишкомя дурная репутация. Надо спешить и насильственно менять нашморальный статус. Для этого надо вер-Я нуться к сталинским методам. Западные
кретины боятся наших «ястребов», «недобитых сталинистов», «стариков» и возлагают
надежды на «голубей», «либералов», «молодых». А бояться надо, как раз наоборот,
нас. Душой сталинизма, между прочим, тоже были молодые.
А где они, эти молодые гении, думаю я. Исчезли бесследно. Их имена никогда не
появятся на страницах истории. Мы прилагаем титанические усилия к тому, чтобы
общество использовало хотя бы ничтожную долю нашего гения — гений вообще есть
служение людям. Общество нехотя делает это, но охотно наказывает нас же за нашу
способность.
— Не думай, что я — сталинист, — говорил Вдохновитель. — Я хочу лишь сказать,
что сталинизм до сих пор рассматривали либо со стороны (глазами западных
наблюдателей), либо с точки зрения личного аппарата власти Сталина и системы
репрессий. Настало время посмотреть на сталинизм снизу, т. е. как на массовое
явление, как на великий исторический процесс подъема миллионов людей с самых
низов общества к образованию, культуре, творчеству, активности. Много погибло, это
верно. Но гораздо больше уцелело, изменило в корне образ жизни, поднялось, жило
интересной, сравнительно с прошлым, жизнью. Это был беспрецедентный в истории
культурный, духовный и деловой взлет огромных масс населения. Это был процесс
творческий во всех основных аспектах жизни. Он еще не оценен по достоинству.
Думаю, что нужны столетия, чтобы отдать ему должное со всей объективностью. То,
что мы имеем сейчас, — убогость, серость, унылость по сравнению со сталинским
периодом. Но мы с тобой не историки, а деятели и мыслители, — говорил
Вдохновитель. — Я заговорил о сталинизме вот почему. Если бы мне новый Сталин
предложил хотя бы на два-три года полную власть в моей сфере деятельности, но
предупредил бы, что я через эти два-три года буду расстрелян, я принял бы это
предложение. Я хотел бы хоть раз в жизни и хотя бы на короткий срок влить свою
мысль и волю в какой-то ручеек большой истории. При Сталине это было возможно.
Теперь — нет. Знаю, что дело тут не в личности Сталина, а в характере самой эпохи,
породившей в том числе и Сталина. Но мы привыкли персонифицировать эпохи и
связывать несбыточные надежды с личностями.Творческая лаборатория
Сегодня Писатель разговаривал со мною так, будто его выбрали секретарем
партбюро или председателем месткома. И он имел для этого достаточно серьезные
причины: у него взяли интервью для журнала. Причем интервью не о тяготах
цензуры в Москве и не о свободе творчества на Западе, а о его, Писателя, творческой
лаборатории. «В конце концов, довольно политики, — горделиво говорил он, глядя в
потолок, — я же художник. Я же мастер слова. Мне же важнее говорить о моих
приемах творчества. Знаете, какой вопрос для меня был полной неожиданностью?»
Жена Писателя, прислушивавшаяся к нашему разговору из кухни, тоже рассмеялась.«Ни за что не догадаетесь», — сказала она. «Они спросили, — опередил ее
Писатель, — применяю ли я Допинг?» — «А он спросил их, — решительно вклинилась
Жена, — что такое допинг?» — «Представляете, как они хохотали, — снова взял
инициативу сам Писатель. — Сказали, что мы, русские, все очень остроумные, что
этот мой ответ будет сенсацией для их читателей». — «Они сказали, что поместят это
на обложке журнала вместе с его портретом», — перебила его Жена. «Потом они
сказали, — перебил ее Писатель, — что я, как и все русские, пью водку. А я спросил
их...» — «А он спросил их, — перебила его Жена, — разве водка — допинг? Это же
национальный русский напиток вроде вашей кока-колы».Успех
— Напечатали, сволочи! — кричит Энтузиаст, размахивая эмигрантским
журнальчиком с его статьей. — Первый серьезный труд в мировой науке о советском
диссидентском движении! Читайте!!!
— Извините, не могу. Я принял решение...
— Знаю, но не одобряю. И это не по-товарищески.
— Ладно, сдаюсь.
Я бегло просматриваю сочинение Энтузиаста. С первых же строчек мне ясна
картина: типичное советское очковтирательство. По такому принципу составляются
все советские отчеты. И хотя в статье все вроде бы есть правда, но в целом
получается типично советское вранье.
— Здорово! Советскому строю осталось жить считанные минуты.
— Вам бы все шутить!..
— Я не шучу, я грущу. Мне жаль, что коммунистическое общество пожило так мало и
что скоро исчезнет насовсем.Мнение Циника
Энтузиаст убежден, что по крайней мере тысяча копий номера журнала с его
статьей будет заслана в Советский Союз и его влияние на «освободительное
движение» там еще более возрастет. Циник сказал, что он согласен с заявлением
Энтузиаста, так как знаком с системой засылки антисоветской литературы в Союз.
Более того, он даже уверен, что КГБ не будет чинить особых препятствий, поскольку
хорошо знает цену такой макулатуре и знает, какое влияние она на самом деле
оказывает на «освободительное движение» — разочарование, уныние, презрение,
раздражение (мол, «там совсем сдурели»). И влияние Энтузиаста на сие «движение»
возрастет, но именно в этом направлении. Он бы на месте КГБ стал выпускать в
Москве специальный бюллетень, в котором печатал бы сочинения мудрецов вроде
Энтузиаста без всяких комментариев. Бюллетень назвал бы «Параноики на службекоммунизма». Впрочем, этот идиотизм вполне в западном духе. Сейчас тут все с ума
сходят по поводу предсказаний некоего Нострадамуса. Тысяча книг и статей
печатается. Целая эпидемия жульничества и шарлатанства. А книгу с серьезным
анализом реальных перспектив и с серьезными прогнозами тут их силой читать не
заставишь.Отчаяние
Упоминание Циника о Нострадамусе затронуло мою душевную рану. Сколько
средств тратит мир на шарлатанство и спекуляции такого рода! А ведь одной
тысячной доли этих средств хватило бы на то, чтобы разработать научную теорию,
позволяющую делать достоверные прогнозы насчет будущего. Не идиотские
предсказания вроде таких, какого числа и от какой болезни сдохнет тот или иной
советский чиновник и кто ему придет на смену, а предсказания жизненно важных
тенденций и состояний больших групп населения, стран, объединений стран. Я на
пари и из чисто интеллектуального любопытства готов с небольшой группой хороших
помощников построить такую теорию для предсказания важных поступков советского
руководства и эволюции советского общества вообще на ближайшие десять —
двадцать лет и построить электронную модель Советского Союза, которая позволила
бы использовать общую теорию в приложении к конкретным фактам. Но...
«Но, — слышу я насмешливый голос Вдохновителя, — бодливой корове Бог рогов не
дает. Это хорошо что у тебя там ничего не получается. Мы на это рассчитывали
заранее». — «А если вы заранее знали, что я буду думать об этом, почему же вы
пустили меня сюда?» спрашиваю я. «Потому что не все мы идиоты, — говорит он. —
Потому что мы знаем, что человеческие психические явления не есть нечто раз
навсегда установленное, неподвижное, неизменное. Жаль, я тебе не успел показать
одного нашего агента, который у нас считается образцом мужества, преданности,
неколебимой веры в наши идеалы и прочих добродетелей. Он бы тебе в деталях
рассказал, что такое эти качества в реальной жизни, т. е. растянутые во времени на
много лет. Он попался, но выстоял и не предал нас. Но периоды душевного упадка и
готовности предать у него были не реже, чем периоды подъема и желания сохранить
верность. Он сказал бы тебе, что такие его качества, как мужество и преданность,
были лишь одной из сторон и тенденций в его психической жизни, а также
результатом стечения обстоятельств. Однажды он принял твердое решение
расколоться и продаться противнику. Но противник сам помешал этому. И этот агент
стал героем в конечном счете в силу обстоятельств. Есть примеры противоположные,
когда агенты с более высокими, казалось бы, моральными качествами, чем этот агент,
становились предателями и теряли выдержку. Короче говоря, в сознании
интеллектуально развитого, культурного и образованного человека, т. е.
интеллигента, я течением времени происходят все логически мыслимые пакости.
Важно, что число различных типов ситуаций, в которых оказывается интеллигент, ичисло возможных внешних реализаций его внутренних состояний невелико. Это
легко заранее высчитать и предсказать. Ну, да на этом деле ты сам собаку съел».Битва против Режима
Главы западных государств обратились к Брежневу с просьбой разрешить
Свояченице выехать на Запад. Пансионеры торжествующе потирают руки: вот, мол,
советским властям втык сделали! Циник говорит, что, если советские власти
удовлетворят эту просьбу, он перестанет уважать их. Энтузиаст заявил, что если
Циник будет и впредь уважать советские власти, то он перестанет уважать Циника и
не подаст ему руки.Вид сверху
Это было еще задолго до того, как я оказался вовлеченным в операцию
«Эмиграция». Мы с Вдохновителем сидели в «Национале», пили вино, болтали о
пустяках. Я поругивал наше высшее руководство за неспособность решать, казалось
бы, простые проблемы. «Все происходящее будет выглядеть иначе, если на него
взглянуть не снизу, а сверху, — сказал он. — Если хочешь, я тебе устрою возможность
взглянуть на мир сверху. На одной из цековских дач будет собрана лучшая часть
нашей интеллектуальной элиты. Покажут фильмы о всех сторонах жизни наиболее
важных частей планеты, главным образом сделанные по заказам специальных служб
Запада и добытые нашей разведкой, а также сделанные нашими разведчиками.
Прочитают цикл информационных лекций без всяких идеологических коррективов и
цензуры. Затем участники симпозиума на основе полученной информации будут
обсуждать проблемы эпохального значения. Если этот опыт будет удачным, то
подобные симпозиумы будут проводиться регулярно».
Я, конечно, согласился. Уже через три дня мы получили информацию, какую не
накопили за всю прошлую жизнь. А ведь многие из участников симпозиума регулярно
ездили за границу. Мы были растеряны и буквально раздавлены тем, что увидели и
услышали. Лишь через неделю ко мне вернулось прежнее спокойствие и способность
к трезвым размышлениям. В конце симпозиума я пришел к следующим выводам.
Глядя на мир сверху, можно увидеть, что идет борьба огромных масс людей просто за
физическое выживание. Коммунистическая система организации людей в ее
советском исполнении является с этой точки зрения наилучшей. Наилучшей не для
жизни людей в системе, а для выживания данного объединения в борьбе с другими.
Сравнительно с Западом она есть единая и централизованная система. А
сравнительно с Японией (и отчасти Китаем) она естественна и опирается на
естественные качества человеческой натуры. Она не предполагает такой жестокой
тренировки тела и духа, как в Японии. Она может существовать без жестокойдисциплины труда, аккуратности и точности всего делаемого. Система японского типа
предполагает надежность у всех составных элементов, контролируемость всех
условий функционирования. Наша система состоит из ненадежных элементов,
причем — в неконтролируемых условиях функционирования. У нас есть свои методы
контроля, организации, надежности. Все-таки они свободнее и человечнее методов в
системе японского типа, ближе к духовным достижениям западной цивилизации. Мы
устремлены все-таки на Запад. Наше руководство, несмотря ни на что, поступает
единственно правильным образом. Оно способствует развитию у себя дома типа
производства и культуры, адекватного возможностям людей. Оно стремится взять на
Западе все то, что мы не способны произвести сами. Не подражать Западу, как
Япония, а именно брать там готовое. Япония конкурирует с Западом, мы — нет. Мы
его используем. Наше руководство, наконец, стремится прежде всего развивать
военную мощь страны, подчиняя этой цели все остальное. Готовить страну к будущей
войне и делать в мире все, что может способствовать победе в этой войне, — вот
эпохальная задача нашего руководства. А экономическое и культурное соревнование
с Западом — это потом, когда мы разгромим Запад.
— Вот ты и взглянул на мир сверху, — сказал Вдохновитель. — Что целесообразно
было бы сделать у нас с учетом того, о чем ты узнал?
— Одно, — сказал я, — а именно: настойчивее и последовательнее делать все то, что
и делалось до сих пор. Но хотя бы немного повысить качество делаемого.
— Ты попал в точку, — сказал он. — Мы с тобой здесь единственные
здравомыслящие люди. Знаешь, даже наши высшие руководители теряют голову,
когда их знакомишь с реальностью хотя бы в ничтожной мере. И начинают пороть
чушь ничуть не лучше, чем собравшиеся здесь лучшие умы нашего общества. Наших
руководителей надо обучать науке эпохального руководства с азов, причем цинично,
без идеологической шелухи. И нужен новый Сталин. Иначе мы можем проиграть
нашу мировую битву из-за неспособности пойти до конца при исполнении наших
гениальных планов.
— Если на горизонте замаячит твой новый Сталин, дай мне знать, — сказал я. — Я
буду служить ему беззаветно, не оставляя лично для себя ни крупицы своих
способностей.
— Я тоже согласен быть расстрелян за это. К сожалению, — сказал он, — это сейчас
пока невозможно. А наши способности недостаточно сильны для того, чтобы
составлять липовые отчеты чиновникам среднего ранга.Правда и ложь
У Писателя целая библиотека антисоветской, разоблачительной, советологической,
кремленологической и прочей литературы такого рода. Он черпает сведения и
суждения о советском обществе главным образом из этой литературы, а не из своего
жизненного опыта. Последний оказался у него чрезвычайно мизерным, как и у всехпрочих критиков режима и разоблачителей (за редким исключением). Я не перестаю
поражаться этой слепоте людей, купавшихся в океане фактов советской жизни, но не
понявших в ней почти что ничего. Вот я держу в руках книгу известного критика
советской системы и сталинизма, весьма популярного в диссидентских кругах в
Москве. «Красная Армия, — пишет сей бывший советский партийный чиновник, — не
хотела воевать (во время войны с Германией), народ жаждал поражения собственного
правительства». И дальше: «Дряхлость Сталина совпала с дряхлостью режима». И
такого рода глупости и нелепости почти на каждой странице. «Как вы это
расцениваете?» — спрашиваю я Писателя. «Чушь, конечно, — говорит он. — Я был на
фронте с первых дней войны. Мы рвались в бой. Но такие оговорки — мелочь.
Главное — описание структуры власти и системы тут...» — «Еще большая чушь, —
говорю я. — Это я говорю вам как специалист. Книжечки эти рассчитаны на невежд с
определенными умонастроениями. Интеллектуальный уровень их не выше уровня
заурядного партийного аппаратчика. И роль их объективно состоит в том, чтобы
задурять мозги западному обывателю насчет советского общества». — «Что же
делать?» — говорит Писатель. «Разоблачайте, — говорю я, — но умно и справедливо.
Вы прожили в России шестьдесят лет. Участвовали в коллективизации, та войне, в
послевоенной борьбе со сталинизмом... Напишите обо всем этом, но правдиво». —
«Не напечатают, — говорит он. — А напечатав, разгромят как советского агента». —
«Ну что же, тогда лгите», — говорю я. «Не получается», — вздохнул он.Решение судеб
Повесился Нытик. Об этом узнали только на третий день, когда из его комнаты
потянуло зловонием. Нас попросили помалкивать об этом случае, дабы не портить
гармоничную картину эмиграции. Но нас и уговаривать не надо было. Мы сами
позабыли о Нытике в тот же день. Как будто его вообще не было. Я вычеркнул Нытика
из моего списка советских агентов и из моей памяти.Битва против Режима
Советские власти разрешили Свояченице покинуть Советский Союз. Циник заявил,
что он разочарован. Он думал, что советские власти суть настоящие тираны, а они,
оказывается, просто слабаки. Энтузиаст пожал Цинику руку. А я вычеркнул Циника из
моего списка советских агентов.А в этом время
Запад ликует по поводу великой победы сил демократии. Еще бы не ликовать!Свояченица получила разрешение покинуть пределы нелюбимой Родины! Какое
грандиозное событие! А что происходит в это время в глубине советской жизни? На
это Западу наплевать. С его точки зрения, никаких глубин в советской жизни нет и не
может быть. Что еще может быть глубже желания Свояченицы покинуть застенки
большевизма?! А если в это время «под шумок» уничтожили нескольких настоящих,
но никому (кроме КГБ) не известных борцов против «режима», это не в счет.
Поскольку Запад об этом не знает (да и знать не хочет), то этого считай, что вообще
нет и не было. Несколько лет назад был аналогичный случай. Тогда Другой Великий
Диссидент вел героическую борьбу за возможность позвонить во Францию. Великому
Диссиденту через три часа после решительного протеста Мировой общественности
разрешили разговор с Парижем. В этом разговоре он подтвердил, что ему
действительно запретили этот разговор. Запад тогда тоже праздновал победу. А в
одном провинциальном городе в это время уничтожили некую «террористическую»
группу. Об этом деле мне проговорился по пьянке знакомый следователь КГБ. Он
рассказал также, что члены группы пытались установить контакты с западными
журналистами и столичными диссидентскими лидерами. Но те сочли их
провокаторами КГБ. Очень удобная позиция! Наши ведущие диссиденты не могли
допустить даже мысли о том, что, кроме них, в России еще кто-то способен бороться
против «режима», да к тому же бескорыстно и без расчета на известность на Западе.Решение судеб
Получил работу в маленьком городке на севере Германии Циник. Весь день мы
пьянствовали с ним. «Как устроюсь, сразу напишу, — сказал он на прощанье. —
Приезжайте ко мне в гости. Денег у меня будет теперь полно. Выпьем как следует, по
московски. Поболтаем. Не унывайте! Скоро и ваша судьба решится».Битва против Режима
На первых страницах газет подробности голодовки Великого Диссидента. Где-то на
десятых страницах — сообщение о том, что Советский Союз увеличил поставки
оружия в страны Африки, строящие социализм, и послал еще двадцать тысяч войск в
Афганистан. Шутник говорит, что Великий Диссидент научился голодать. Теперь он
может использовать свой опыт и объявить новую голодовку с... «С требованием
вывести советские войска из Афганистана!» — заорал Энтузиаст. «Зачем так
мелочиться?! — сказал Шутник. — Есть повод поважнее: лампочка в коридоре
перегорела».Допрос
— Как можно ослабить и разрушить советскую систему изнутри?
— Позвольте, я сначала расскажу вам одну притчу, а потом общую идею. Я мог бы,
как Христос, ограничиться одной притчей. Но, как показал опыт истории, даже
ближайшие ученики Христа не понимали смысла его притч, а последующие
поколения толковали их вкривь и вкось. У нас, у русских, еще со времен баснописца
Крылова идет хороший обычай: давать популярное пояснение даже самым
примитивным притчам. Правда, это тоже мало помогает: люди все равно ничего не
понимают. Но зато совесть чиста.
Жила-была хорошая, интеллигентная советская семья. Муж и жена — ученые.
Квартирка, разумеется, тесная. Родители умерли — в квартирке стало свободнее,
светлее, радостнее. Но была одна крупная неприятность у почти счастливой пары:
престарелая бабушка. Бабушке было под девяносто, а умирать она и не думала.
Крепкая старуха была, чтоб ей на том свете худо было. И даже зубы кое-какие
сохранила. Здоровые зубы, как у лошади. И житья от нее, можно сказать, не было.
И решили тогда интеллигентные супруги уморить опостылевшую бабушку голодом.
Но не сразу, а постепенно. Рассчитали рацион, достаточный для этого. Муж работал в
важном институте, рацион этот на электронных машинах рассчитал. И начали
проводить свой замысел в жизнь. Что творилось со старухой — ни в каком фильме
ужасов не увидишь ничего подобного. Желтая, худая, с лязгающими лошадиными
зубами, она бродила по квартире круглые сутки в поисках какой-нибудь пищи. Но...
Но ожидаемого эффекта не получилось. Прошло три месяца, еще три месяца. И еще
три. А старуха становилась даже еще крепче. Показали врачу. Осмотрел он бабушку.
Сказал любящим внукам, что она вполне здорова, что она, как египетская мумия,
тысячу лет проживет.
И охватил супругов ужас. Что делать? Прослышали они об одном Мудром Человеке,
который неизлечимые болезни лечил и советы для неразрешимых ситуаций давал.
«Эх вы, люди! — сказал Мудрый Человек. — Знаете, что есть самая сильная сила в
мире? Добро! Возлюбите свою бабулю, окружите ее вниманием, купите курочку, а еще
лучше — уточку. Пусть кушает на здоровье. И живите в мире». Обругали супруги
Мудрого Человека последними словами. А что делать? Решили попробовать — все
равно терять нечего. Так и поступили. И уже через три дня похоронили любимую
бабушку.
— Значит, Запад правильно поступает, поставляя в Советский Союз продукты
питания и техническое оборудование?
— Прав был Христос: слыша, не слышат. Помощь Запада не улучшает положения
советского населения, она лишь облегчает властям их усилия по укреплению военной
мощи страны. Советское общество посложнее той старушки. Какая мера и
комбинация добра и зла должна быть причинена советскому обществу, дабы оно
удовлетворило вашим заветным мечтам, — это надо еще суметь рассчитать, причем с
учетом натуры и состояния этой «старушки». Западным советологам, кремленологам,
сотрудникам разведывательных служб, журналистам, критикам режима и дилетантамиз эмиграции эта задача не по зубам.
— А кому она по зубам?
— Если такой человек найдется, то он получит по зубам. Считайте, что это каламбур.
— Смогут ли в «Центре» решить эту задачу?
— Никогда и ни при каких обстоятельствах.
— А смогли бы вы это дело организовать?
— Смог бы, но мне не позволят. — Кто?
— Все те, кто причастен к этому делу. А их — легион.
— Но ведь без участия большого числа людей в наше время серьезное дело не
делается.
— Верно. Но тут нужна интеллектуальная диктатура немногих, но действительно
способных и одержимых стремлением к научному успеху людей.
— Эта идея чисто советская. Здесь же демократия.
— Такой демократии и в Советском Союзе в избытке. А вот настоящей диктатуры и
там, увы, большой дефицит.Опять о будущем
В «Центре» идет симпозиум, посвященный социально-политическому устройству
России после падения советской власти. Собрались специалисты со всего света. Я от
скуки тоже забрел туда. Попал на доклад одного из ведущих теоретиков эмиграции.
Основной тезис доклада — Россия должна (именно должна!) вернуться в
«послефевральское», но и в «дооктябрьское» состояние. Бурные аплодисменты
вдохновили докладчика на новые глупости. «Частное хозяйство имеет неоспоримые
преимущества перед общественным, — кидал он в зал свои «несокрушимые»
аргументы. — Например, в частном владении в Советском Союзе находится всего
один процент обрабатываемой земли, а овощей на ней производится больше, чем в
колхозах и совхозах. Что еще может быть убедительнее?! Централизованное
руководство экономикой препятствует развитию промышленности и прогрессу
технологии. Рухнула система планирования. Планы не выполняются. В стране царит
хаос. Потерпела банкротство марксистская идеология. Никто уже не верит в марксизм.
Идейный разброд разъединяет монолитность общества. Всеобщая коррупция стала
движущей силой поведения людей. Исчезли идейные борцы за коммунизм.
Деградация культуры...»
Мне стало тошно. Я потихоньку выбрался из аудитории. За мной увязался какой-то
тип.
«Стоило эмигрировать, чтобы слушать таких идиотов, — сказал он. — Они думают,
что если на данном участке производится столько-то овощей, то будет производиться
вдвое, втрое, вчетверо больше на вдвое, втрое, вчетверо большем участке. Силы
человека ограничены. На участке вдвое больше он произведет, может быть, лишь в
полтора раза больше. А начиная с некоторого момента увеличение обрабатываемойплощади не будет играть роли или будет действовать в обратном направлении. С
ростом участков должно возрастать число вовлекаемых в хозяйство людей. А
проблемы хранения, сбыта, доставки, конкуренции?!
О каком идейном крахе советской системы они говорят? — продолжал Тип. — Здесь
миллионы людей в любую минуту готовы предать все ценности западной
цивилизации. Я тут десятый год. И еще не встретил ни одного идейного защитника
этих самых ценностей. Такие идейные защитники Запада могут появиться только из
нас, из советских людей».Выхода нет
Мы вышли на улицу. «Вот где будущее Запада, — сказал Тип, указывая на группы
студентов. — Сумеет ли Запад взять контроль над ними? Впрочем, это их дело. У нас
свои заботы. Тут тучи спекулянтов за счет русской темы, а русских среди них почти что
нет. Западное общество настоящих русских не принимает. Здесь кого угодно могут
признать, только не настоящего русского. Перед русскими тут какой-то затаенный
страх. Западные люди в глубине души хотят, чтобы мы остались на уровне матрешек,
балалаек, самоваров, частушек и переплясов. И очень злятся, когда мы чем-то
обнаруживаем свое превосходство. Стараются это замолчать, принизить или
испачкать. А у себя дома мы сами делаем все, чтобы помешать своим близким
вырасти в нечто значительное.
Они болтают о России, — продолжал свое словоизлияние Тип, — а что они знают о
реальной России? Если вы назовете русского человека лапотником, они вам зададут
вопрос: а что такое лапоть? Когда-то мы провели опрос в самых глухих уголках России.
Большинство опрошенных ответили, что они никогда не видели лапти. До недавнего
времени все русские были убеждены, что картошка испокон веков росла на
территории России. Казалось, что русский человек и возник в результате перехода
наших животных предков от мясоедения к картофелеедению. Пройдет еще немного
лет, и в России восторжествует мнение, будто картошка растет только в Америке,
причем на деревьях, а Россия производит танки, ракеты, спутники.
Русский народ уже получил свое будущее. И потому он равнодушен к будущему. Он
уже имеет свою историческую ориентацию. Лишь катастрофа может изменить ее. И
вообще, судьба русского народа не есть проблема русская. Это проблема тех, кто
боится того, что русский народ проявит свои скрытые силы и будет сражаться за
достойное его масштабов место в истории человечества.
Эти болтуны считают себя русскими. Но чтобы быть русским, мало уметь говорить
по-русски, вырасти в русской среде, читать русских писателей. Нужно иметь нечто
большее: судьбу русского человека. А вот этого они как раз не хотят. Они
предпочитают судьбу западноподобных людей, лишь специализирующихся на
русской теме.
Считается, что мы, русские, склонны к ностальгии. А дело тут не в ностальгии, а вчем-то другом. В чем — до сих пор не могу толком разобраться. Только оказавшись
здесь, я ощутил, чем была для меня Россия и что я потерял. Потерял безвозвратно.
Если бы случилось чудо и я вернулся бы обратно, это все равно не было бы
восстановлением моей прежней связи с Россией. Будучи оборвана однажды, эта связь
уже не может быть восстановлена никогда. Я уверен, что боль от этого разрыва была
бы еще сильнее, если бы я вернулся. Тут хоть какая-то надежда остается на то, что
можно вернуть прошлое. А вернувшись, расстанешься и с этой последней надеждой.
Теперь я хорошо понимаю тех эмигрантов, которые в свое время вернулись в Россию
на верную гибель, презрев все грозные факты и предупреждения. Разумом я
понимаю, что та Россия, тоска по которой изводит меня здесь, на самом деле давно не
существует. Но это нисколько не ослабляет тоску. Наоборот, это еще более усиливает
ее — к ней присоединяется тоска по безвозвратно ушедшему прошлому. Я знаю, что
наша российская жизнь и в прошлом была кошмарной. И от сознания этого
становится еще тоскливее. И никакого просвета в будущее».
Мы шли по узеньким улочкам города, битком набитым машинами. Вот специальная
полицейская машина увозит шикарный «мерседес», оставленный в запрещенном
месте. «Смешно, — сказал Тип, — на Западе машин полно, зато ставить их негде. У нас
машин мало, зато места для них сколько угодно. Что хуже?»
Я слушал Типа и испытывал удовлетворение оттого, что я не одинок в своей судьбе.
Мы обменялись телефонами. На другой день я позвонил по телефону, который он дал
мне. Мне ответили, что такой человек там не проживает.Моя ошибка
В Москве я сделал попытку построить научную теорию коммунистического
общества. Причем не для широких масс населения, а для служебного пользования
внутри ограниченного круга интеллектуальной элиты. Рукопись у меня отобрали.
Произвели тщательный обыск дома на предмет черновиков. Взяли подписку о том,
что я больше не буду работать в этом направлении и не буду распространять свои
идеи. Эти меры мотивировались тем, что у нас документы с грифом «Для служебного
пользования» вскоре становятся достоянием многих, и моя теория будет играть роль
антисоветской пропаганды. Моя идея, что недостатки нашего общества суть
необходимые следствия и проявления его достоинств, была сочтена научно
несостоятельной и идеологически порочной. Раз основы общества хорошие, то и
вырастающие на этой основе явления жизни должны быть хорошими. Значит, наши
недостатки преходящи и не имеют отношения к сущности самого нашего
общественного строя. Я признал свои ошибки и на несколько лет законсервировал
свой мыслительный аппарат.
Согласившись на предложение Вдохновителя и получив разрешение действовать по
своему усмотрению, я решил использовать, казалось, неповторимый случай в своих
личных интересах. Я сразу дал понять всем соприкасавшимся здесь со мной лицам,что я имею свою объективную теорию советского общества и что могу лучше других
организовать научное исследование этого общества. Это была непоправимая
ошибка. Тут тоже нужна мобилизующая ложь, а не сеющая пессимизм правда. В моей
идее единства достоинств и недостатков коммунизма мои здешние судьи опускают
ударение на недостатки и видят лишь констатацию достоинств. С их точки зрения,
дурные следствия производятся дурными причинами, и потому коммунизм не может
иметь существенных достоинств. Значит, моя научно объективная теория есть
просоветская пропаганда.Решение судеб
Энтузиаст получил «социал-вонунг» — двухкомнатную квартиру за мизерную плату.
Теперь он грозится вызвать сюда кучу московских родственников и друзей: КГБ с
удовольствием выбросит из страны еще Нескольких паразитов, шизиков,
пенсионеров и, само собой разумеется, своих агентов. А немцы со своей «больной
совестью» зашли так далеко, что уже не способны воспрепятствовать этому. Грузить
вещи Энтузиасту помогали все наличные пансионеры. Он за это время здорово
обарахлился на местных распродажах. А из Москвы он ухитрился привезти целую
библиотеку книг, в том числе полные собрания сочинений Маркса, Энгельса и
Ленина. С отъездом Энтузиаста в Пансионе стало тише и еще пустее.Шутник
Из нашего «заезда» в Пансионе остались только супружеские пары Художника и
Диссидента, которых я почти не вижу, и Шутник. Шутник ждет визу на въезд в США.
Мы шляемся с ним по городу и пропиваем все, что нам перепадает. Он рассказывает
забавные московские истории. Вот в таком духе.
— Я жил в самом диссидентском районе Москвы, — говорит он. — Наш дом был
почти полностью диссидентский, за редкими исключениями. КГБ, естественно,
проделывал у нас всякие штучки, главным образом идиотские. Вы можете объяснить,
почему Они Там такие идиоты? Поручили бы это дело мне, я бы в полгода из
диссидентов сделал бригаду коммунистического труда. Жил у нас в подъезде один
тип, принадлежавший к упомянутым исключениям. Секретарь партбюро в своем
учреждении. Этажом ниже жил Н. В КГБ решили устроить провокацию в отношении
Н., подсунуть ему доллары, провести обыск и обвинить в валютных махинациях.
Агенты КГБ спутали этажи (у нас это неудивительно) и подсунули доллары партийному
секретарю. Жена Секретаря устраивала генеральную уборку и обнаружила доллары.
Как честные коммунисты, они их утаили и на другой же день ринулись в «Березку».
Там их задержали. В КГБ на них очень рассердились. Секретаря провалили на
следующих выборах в партбюро. А Н. потребовал у Секретаря соответствую'Шую сумму в порядке компенсации, поскольку доллары предназначались для его
квартиры. Если бы он их нашел у себя (а он их наверняка нашел бы!), он не дал бы
такого маху, как Секретарь. Кошмар, не правда ли?Сооружение
Строительство закончено. Теперь я воочию вижу, что такое Абсолютное
Совершенство. Но что же будет размещено в этом Волшебном Замке, Храме,
Обиталище Бога, Космическом Корабле, Дворце Красоты и Счастья?Мария
Писатель жалуется на творческий кризис.
— Мне бы важную тему и острый сюжет, — говорит он, — я в пару месяцев сделал бы
такой роман, что...
— Я могу рассказать вам одну московскую историю. Вы из нее можете раздуть роман
похлеще Кафки. Жил в Москве ученый. В молодости он влюбился в женщину, которая
не захотела выйти за него замуж. Звали ее Мария. Он сделал попытку повеситься, но
его спасли. Вешаясь, он испытал сексуальное удовлетворение. Женщин до этого (да и
после) он вообще не имел. Потом он изобрел машину. Особую машину — любовную.
Назвал ее «Марией». Когда он ощущал сексуальную потребность, он шел к своей
«Марии», вешался, удовлетворял свою страсть, а «Мария» спасала его. И жил он с ней
так тридцать лет. Он был ей безраздельно Предан. Называл ее ласковыми словами.
Дарил ей цветы. Объяснялся в любви. Иногда ссорился с ней. Упрекал в холодности.
Ревновал. Подозревал в изменах.
— Откуда это известно?
— Из его дневника. Его любимый ученик и ближайший помощник случайно
прочитал несколько страниц из него и догадался о существовании «Марии». Выбрав
подходящий момент, Ученик сам вступил в связь с «Марией». После этого в дневнике
Учителя все чаще стали появляться жалобы на холодность «Марии». И вот она
вообще стала уклоняться от связи с ним. Она предпочла молодого Ученика старому
Учителю. Настал день, когда «Мария» не захотела спасти своего опостылевшего
любовника.
— Это, конечно, в духе кибернетической фантастики.
— Вы правы. Такое объяснение я придумал специально в интересах литературы.
— А что произошло на самом деле?
— Ученик завидовал Учителю и хотел занять его место. Обнаружив «Марию», он
сломал в ней маленькую детальку.
— Это банальный детектив. Это для литературы второго сорта. Для серьезной
литературы из этой истории не выжмешь даже страничку.— Не нравится этот сюжет, могу предложить другой, остро социальный, допустим,
как защитить Запад, или, что то же самое, как покорить его.Как защитить Запад
Что может Запад противопоставить Советской Армии, если та ринется сюда? Во
первых, против каждого танка — десяток трибун, с которых защитники Запада будут
свободно критиковать... нет, не Москву, Боже упаси от этого!.. критиковать свой
социальный строй и свои правительства. Пусть советские солдаты видят, какая здесь
свобода! Во-вторых, вдоль всех границ Запад устроит распродажу по сверхсниженным
ценам... а лучше — раздачу... вещей и продуктов, какие советским людям не снились.
Пусть они видят, какой здесь высокий уровень жизни! Наконец, в авангарде западных
армий пойдут полчища террористов, борющихся бог весть за что, студентов,
бунтующих детей. Советские люди увидят существа, у которых вместо лиц дамские
нейлоновые чулки, и слегка задрожат от страха. Затем студенты бросятся занимать
под жилье малонаселенные танки, и Советская Армия остановится. А когда орава
ребятишек с дикими воплями ринется на танки, переворачивая их и забрасывая их
бутылками с горючей жидкостью, то Советская Армия в панике убежит в Сибирь. А на
освободившемся месте русские эмигранты (т. е. евреи при поддержке латышских
стрелков) восстановят монархию и православие.Как покорить Запад
А с другой стороны, Западную Европу можно взять голыми руками. Для этого надо
всячески расширять любые контакты с Западом. Удесятерить эмиграцию. Укрепить ее
диссидентским элементом. Для этой цели в стране надо наладить массовое
производство диссидентов. Учредить особые учебные заведения для диссидентов,
включая высшие. Печатать популярные брошюры и книги о том, как стать
диссидентом. Пропагандировать диссидентство в печати и через телевидение.
Устраивать специальные симпозиумы и съезды, регулярный обмен опытом. Ввести
для начинающих диссидентов бесплатное обучение иностранным языкам и технике
общения с представителями зарубежных разведывательных служб. После сдачи
выпускных экзаменов диссидентов направлять на практику в исправительно
трудовые лагеря строгого режима. По отбытии положенных сроков выдавать
свидетельства «Дипломированный диссидент» и высылать обладателей таких
дипломов в Западную Европу или в США. При засылке на Запад предоставить
диссидентам полную свободу действий. Остальное получится само собой. Через
десять лет Запад поднимет руки, согласится на любые условия, лишь бы мы сократили
нашу эмиграцию и взаимовыгодные контакты с ними. Тут мы и предложим им наш
коммунистический строй.Писатель сказал, что эти сюжеты тоже для литературы второго сорта, т. е. для
сатириков и юмористов. Ему надо в самые глубокие тайники человеческой души
забраться. Он мечтает дать глубокий анализ переживаний гениального писателя,
оказавшегося в изгнании и лишенного...Интеллектуальная элита
Домой иду привычным маршрутом — вдоль реки. Вода в реке почти совсем исчезла,
так что солдатам особого батальона придется ставить свои лодки на колеса. Мне
кажется, что рядом со мной идет Вдохновитель и развивает свои сумасшедшие идеи.
— Интеллигенция, — говорит он, — неоднородна, поскольку она теперь есть
массовое явление. Твой Писатель — типичный представитель бездарной, тщеславной
и алчной массы интеллигентов. Он еще лучше многих других. Он не дурак. И, как
русский человек, пережил трудности и страдал. Внутри интеллигенции есть очень
небольшая часть, действительно являющаяся мозгом и гением общества, —
интеллектуальная элита. Если хорошенько покопаться в механизмах нашего
общества, то обязательно обнаружишь продукты деятельности интеллектуальной
элиты. Масса интеллигенции скрывает этот факт, поскольку она в первую очередь
эксплуатирует свою элиту и паразитирует за ее счет. Она присваивает ее продукты,
фальсифицируя всю ситуацию в культуре общества. Она имеет мощного союзника —
власть. Власть тоже тщательно охраняет эту тайну, ибо она в качестве власти
узурпирует функцию интеллекта: власть должна выглядеть не только волевой, но и
мудрой. Что было бы с армией, если бы всем было известно, что план предстоящего
сражения был разработан группой младших офицеров во главе с капитаном, который
не умеет даже подать команду «Шагом марш!»?!
Возьмем машину сталинских репрессий. Наши разоблачители все приписывают
Сталину и его подручным. А на самом деле она была бы вообще невозможна без
интеллигенции и в конечном счете без интеллектуальной элиты. Она была
спроектирована, рассчитана, создана и пущена в ход рафинированными
интеллигентами. Я входил в комиссию, изучавшую этот аспект сталинских репрессий.
Если бы я тебе рассказал, кто из нашей интеллигенции и в какой форме приложил
руку к нему, ты не поверил бы. К счастью для истории, все следы на этот счет
уничтожены. И нашим потомкам останется только гадать о фактической роли
интеллигенции в преступлениях сталинской эпохи. Впрочем, роль интеллигенции в
идеологическом оправдании их уже не скроешь. Сталинские репрессии — дело
прошлое. А жизнь идет. И в таком огромном организме, как наша страна, постоянно
складываются циклопические механизмы для решения не менее важных проблем,
чем проблемы сталинских времен. Думаешь, эти проблемы можно решить силами
официальных учреждений? Сейчас страна готовится к мировой войне. Невозможно
даже вообразить себе, какая исполинская мозговая работа идет в связи с этим. А кто
ее выполняет? Кто генерирует идеи?Разумеется, посредником между элитой и обществом выступает масса
интеллигенции. Мы всю нашу интеллигенцию заставили работать в нашу пользу. Мы
и западную интеллигенцию используем в беспрецедентных масштабах. Вот тебе
примерчик из многих тысяч примеров такого рода. Вышла на Западе книга критика
нашего общества. Одновременно вышел перевод книги Академика Н. Сотрудник
нашего посольства заранее узнает, кто будет рецензировать эти книги, в этом
отношении мы имеем бесчисленные и безотказные источники информации, не
стоящие нам никаких затрат. А бывает и так, что мы сами советуем подходящих лиц, и
нам охотно идут навстречу. Происходит якобы случайная встреча дипломата с
будущим рецензентом. Дипломат намекает, что в Москве собираются переводить
книгу рецензента. Остальное делается само собой. Появляется плохая рецензия на
книгу критика режима и превосходная — на книгу советского академика. Что это за
книги, ты знаешь сам.Сомнения
«А не переоцениваем ли мы роль интеллектуальной элиты в нашей Великой атаке
на Запад? — говорю я, мысленно обращаясь к Вдохновителю. — Современное
общество интеллектуально избыточно. Обычные люди, которых интеллектуалы
считают невеждами и дураками, на самом деле имеют интеллект, вполне достаточный
для решения всех проблем современной жизни. В понимании этих проблем
интеллектуалы не превосходят их нисколько. Скорее наоборот. Они превосходят
практически живущих и действующих людей только по уровню словоблудия. Если бы
интеллектуалы заняли место руководителей общества, стало бы много хуже, ибо у них
нет чувства реальности, здравого смысла. Для них их словеса важнее реальных
законов и тенденций общественных процессов. Психологический принцип
интеллектуалов таков: мы могли бы организовать все наилучшим образом, но нам не
дают. А фактическое положение таково: они могли бы организовать жизнь
наилучшим образом лишь при наличии условий, которые практически
неосуществимы, и потому они не способны действовать даже на уровне презираемых
ими лидеров общества. Фактические руководители подчиняются потоку жизни, и
потому они хоть что-то делают. Интеллектуалы недовольны тем, что поток жизни им
неподвластен. Они его считают неправильным. Они опасны, ибо выглядят умными,
будучи на самом деле профессионально изощренными глупцами.
Вот, например, проблема: может ли группа гениев спланировать для руководства
страной гениальную политику? Я утверждаю: нет. Почему? Одно дело — замысел и
план. Другое дело — условия их исполнения. Гении планируют абстрактно, т. е.
отвлекаясь от «мелких» житейских обстоятельств. Без этого они не были бы гениями.
Может ли, например, гений из окружения начальника КГБ принимать во внимание
тот факт, что советские шпионы в некоем районе Западной Европы будут
пьянствовать, жульничать, интриговать, халтурить, короче говоря — вести себя какнормальные советские люди? Нет, конечно. Тот, кто будет исходить из этих явлений,
тот в группу гениев допущен не будет. Практически действующий начальник
соответствующего отдела КГБ, которого все гении считают формалистом и идиотом,
на опыте знает цену шпионской сети в курируемом им районе. Он соглашается с
гениальными планами интеллектуалов, но делает по-своему. И хоть что-то имеет в
итоге. Так кто же гений на самом деле? Западная интеллигенция, говоришь, служит
нам? Верю, ты можешь привести тысячи примеров такого рода, как пример с
рецензиями. Но это мелочи. Из тысячи мышей не сложишь одного слона».
«Верно, — слышу я ехидный голос Вдохновителя, — не сложишь. А зачем
складывать? Слоны нам не нужны. Нам именно мыши нужны. А еще лучше — крысы.
Миллионы крыс. Причем образованных и интеллигентных крыс».Подозрение
Любая мыслительная машина портится без реальной пищи для размышлений. Это
касается и меня. Я теряю точки опоры и социальную ориентацию. Бросаюсь из одной
фантазии в другую, будучи не в состоянии отдать предпочтение какой-то из них.
Сейчас мне начинает казаться, что все это — пустые разговоры, что на самом деле
идет подлая и грязная игра. Но играю не я. Играют мною. Игроки — советская и
западная контрразведка. Второй я кажусь крупной фигурой из КГБ, прибывшей на
Запад с особой миссией. Первая дает понять второй, что ее подозрения
основательны. Для второй я удобен как объект, на котором она может
продемонстрировать свое профессиональное мастерство и заслужить одобрение
своего начальства. Для первой я удобен как средство отвлечения внимания от
реальных ее фигур. И как дымовая завеса. Я есть лишь карта в игре, которую один
игрок подбросил другому, чтобы тот побил ее и был доволен своей кажущейся
победой. Этому игроку достаточна кажущаяся победа, а его противник готов пойти на
кажущееся поражение, чтобы скрыть фактическую победу. Обеим важна не
объективная истина и справедливость, а их собственные действия, расцениваемые
ими самими как успех. От меня лично в этой игре ничто не зависит. Я действительно
мог говорить и делать все, что угодно. Судьба моя была предрешена самим фактом
выбора меня на эту роль.
«Верно, — слышу я голос Вдохновителя. — Выбрать подходящего актера на
западную роль — на то и нужен хороший режиссер».Намерение
Теперь я хочу одного: вырваться из чужой игры и стать сторонним наблюдателем.
Видеть и понимать — и больше ничего мне не надо. Я по профессии и по призванию
пониматель. Вся моя прожитая жизнь может быть обозначена одним словом —«размышление». Здесь у меня от обычных феноменов жизни почти ничего не
осталось, и практически я стал органом познания, как таковым. И оказалось, что
именно в роли чистой мысли я меньше всего нужен людям. К тому же гомосос есть
личность лишь как частичная функция коллектива. Моя роль чистой мысли
сложилась как роль в советском коллективе. Я могу существовать в качестве
понимателя, только прилепившись к полноценному советскому коллективу.
«Мы знаем это, — слышу я голос Вдохновителя. — Став сторонним наблюдателем, ты
лучше поймешь происходящее. А когда тебе будет совсем невмоготу, мы протянем
тебе руку братской помощи из нашего советского коллектива».Решение судеб
Художник устроился на временную работу в фирму, производящую елочные
украшения. Говорит, главным художником. Явно цену набивает — такой советской
должности здесь вообще нет. Они с женой собрали тихонько пожитки и непроданные
картины. Уехали не попрощавшись.Шпион века
Рано утром Вдохновитель заехал за мной на служебной машине, что делал в
исключительных случаях. «На Западе, — сказал он, когда мы выехали за пределы
Москвы, — любят всякое ничтожество возводить в великие личности. Не умеющего
рисовать художника объявляют величайшим художником века, страшную бабу —
первой красавицей мира, пошлого кинорежиссера — великим новатором, пустого
писаку — величайшим мудрецом. Так обстоит дело и в Нашем шпионском мире. И
кого только тут не объявляли величайшим шпионом века! А если разобрать по
существу, что эти гении шпионажа сделали, то только диву даешься, за что на них
вообще обратили внимание. Настоящие гении обнаруживаются лишь по прошествии
столетий. А чтобы наша эпоха очистилась от мусора и обнажила своих подлинных
гениев, нужны тысячелетия — слишком уж много мусора накопилось. Но хватит
общих разговоров. Сегодня я тебе покажу самого незначительного советского
шпиона на Западе».
Через час мы были в дачном поселке и пробирались через грязь к маленькому
домику, затерявшемуся среди недавно отстроенных шикарных дач. Навстречу нам
вышел невзрачный старикашка. Вскоре мы сидели на террасе с прогнившим полом,
пили привезенную нами водку, закусывая привезенной нами же колбасой.
Вдохновитель попросил хозяина рассказать кое-что из своего прошлого. Тот замахал
руками: мол, он вообще ничего не сделал такого, о чем стоит рассказывать. «Вот об
этом и расскажите», — настаивал Вдохновитель. Старик нехотя начал говорить.
«Советских шпионов в Германии перед войной было много. И информация от нихпоступала в гигантских размерах изо всех сфер немецкого общества. Надо было эту
информацию обрабатывать и направлять в Москву. Никакой электронной техники не
было. И средства связи не такие были, как сейчас. Именно из-за плохой организации
обработки и передачи информации начались провалы. Вся наша шпионская сеть
оказалась под угрозой гибели. И тут только кто-то и где-то упомянул о забавном
пареньке в одном исследовательском институте. Паренек конструировал и чинил
хитроумную аппаратуру, а заодно молниеносно решал в уме головоломные
математические задачи, над которыми доктора наук бились порой месяцами,
запоминал с одного взгляда целые газетные страницы и проделывал другие
«штучки», забавлявшие ученых института. Паренька забрали в соответствующее
учреждение, кое-чему подучили, переправили в Германию и буквально спрятали под
землю-Так он и прожил два года до войны и всю войну в погребе где-то неподалеку от
Берлина. В его задачу входило обрабатывать, ужимать и максимально экономно
кодировать мощный поток шпионской информации. Уже через несколько месяцев он
достиг такого совершенства, что молниеносно определял степень ценности
документа, из многих тысяч страниц извлекал достойные внимания, ужимая
информацию порою до нескольких строк. После войны его хотели на всякий случай
расстрелять, но потом решили все же сохранить. До 1958 года он просидел на
Лубянке в одиночной камере. Потом освободили, дали мизерную пенсию и этот
домишко. Ничего из того, что прошло через его голову в те годы, он не помнит. Не
помнит и свою систему «упаковки информации».
«Неужели Они и меня прочат на аналогичную роль», — подумал я, выслушав
историю Старика. «Твоя задача будет посложнее, — угадал мою мысль
Вдохновитель. — Тут потребуется образование, эрудиция, навыки научной работы. И
твои мозги, конечно. Тебя ведь тоже считают мыслящей машиной. Но на домик под
Москвой не рассчитывай».
«Наша активность на Западе дает свои результаты, — говорил Вдохновитель на
обратном пути в Москву. — Но какой ценой? Это вранье, будто это не стоит нам ни
копейки. Как раз наоборот, это обходится нам в копеечку. Еще немного, и мы сами
вылетим в трубу. Надо в корне менять всю нашу работу на Западе. Убедить наше
руководство — наша задача здесь. Твоя задача — узнать там для этой цели то, что не
узнаешь ни из каких газет, журналов, книжек, тайных документов. Жаль, у нас уже нет
времени обсудить детали...» — «А куда спешить?» — спросил я. «Операция
«Эмиграция» исчерпала себя, — сказал он. — Приказано закругляться. И это в момент,
когда мы могли бы извлечь из нее максимальную выгоду! Ну, пора. Давай
Попрощаемся. Мне грустно расставаться с тобой: я Тебя любил и люблю, как брата. Но
пойми меня правильно: ты — мой главный козырь. И может быть, последний козырь.
Прощай!»Решение судебПисатель получил постоянную работу в антисоветском издательстве. Он на седьмом
небе от радости. Хотя зарплата мизерная, зато гарантированная. И работа пустяковая
— читать рукописи и давать отзывы на них. Пустяковая с точки зрения затрат
времени и сил, но важная (по его словам) с точки зрения влияния на судьбу русской
литературы здесь, на Западе. Теперь он может спокойно отдаться серьезному
литературному творчеству. Теперь он горы свернет. Одним словом, не надо впадать в
мрачный пессимизм. Трудное время рано или поздно пройдет.
А ведь и тебя в лучшем случае ждет нечто подобное, думал я, слушая восторженное
блеяние Писателя. И ты в конце концов получишь жалкий во всех отношениях
минимум и будешь уговаривать окружающих и себя самого, что никаких оснований
для пессимизма нет, что трудное время рано или поздно пройдет.
По дороге в Пансион мне пришла в голову идея: а что, если я сыграю с Писателем
шутку — сочиню что-нибудь и пошлю в его издательство? Под псевдонимом, конечно.
Он все-таки добрый человек. Я не хочу ставить его в неловкое положение. И за одну
ночь я сочинил повесть. Сюжет ее таков. Советский агент попадает на Запад под
видом диссидента. Стремится работать хорошо. Для этого он должен стать агентом
западных секретных служб. В КГБ подозревают его в предательстве и хотят устранить.
Западные секретные службы усматривают в этом хитрую игру КГБ и тоже хотят
устранить агента. Тогда он использует последнее средство: начинает халтурить,
врать, изворачиваться, короче говоря — вести себя как нормальный гомосос В
результате его признали своим все разведки мира, повысили в чине как в Москве, так
и на Западе. Поскольку теперь на Западе без сексуальных сцен не изображают даже
заседание правительства, похорони и террористические акты, и я снабдил свою
повесть сценами такого рода. Чуть ли не на каждой страничке герой совокупляется с
прекрасной незнакомкой (рост сто семьдесят, талия шестьдесят, зад сто шестьдесят,
груди по два кило каждая), причем использует не он ее, а она его, восторгаясь русской
выносливостью. «Теперь, — говорит она, — я понимаю, почему русские выстояли в
войне с Германией».
Отослал повесть в издательство. Стал ждать. Шли дни. Недели. Писатель уехал в
очередную поездку «с лекциями». Особых надежд на повесть я не возлагал. Это была,
скорее, шутка. Шутка не удалась. Туда ей и дорога. И я вообще позабыл о своем
литературном начинании.Проблемы
Самый близкий мне теперь человек — Хозяйка. Она помогает мне в бытовом
отношении (белье, еда) и рассказывает много такого о жизни обычных людей, что
имеет первостепенное значение с социологической точки зрения, но на что тут никто
не обращает внимания. Сейчас она объясняет мне, как следует экономить на
транспорте. По ее подсчетам получается экономия пятьдесят пфеннигов в неделю,
две марки в месяц, двадцать четыре марки в год, двести сорок марок в десять лет...Две тысячи четыреста марок в столетие, доканчиваю я ее расчеты. Но мы, русские,
изобрели еще более мощные методы экономии: мы ходим пешком. Это экономит нам
в неделю пять марок, в месяц двадцать марок... А за сто лет набегает огромная сумма.
Дом можно купить. Хозяйка принимает мои слова всерьез. Согласно официальной
статистике семьдесят процентов семей здесь имеют всего одну зубную щетку:
экономят. Тут экономят во всем так, что тошно становится. А мы проживаем все от
получки до получки, не придавая такого угнетающего значения будущему. Что лучше?
Если бы советские власти были чуточку поумнее, они могли бы в течение нескольких
лет поднять жизненный уровень населения настолько, что отпали бы всякие
сомнения насчет преимуществ того или иного образа жизни. Именно это есть самое
мощное советское оружие, а советское руководство уже не способно его
использовать.Решение судеб
Шутник получил разрешение на жительство в США. «Теперь будет все о’кей, —
сказал он на прощанье. — Приезжайте в Штаты. Там устроиться гораздо легче». —
«Боюсь, что меня отсюда не выпустят», — сказал я. «Кто?» — удивился он. «Они», —
сказал я. «Кто Они?» — спросил он. «Не знаю, — сказал я. — Они всегда и везде Они».Запад
Состав пансионеров полностью обновился, за исключением меня и Диссидента с
женой. Знакомств с новыми пансионерами заводить не хочу. И они меня избегают.
Очевидно, их кто-то предупредил, что со мной надо быть поосторожнее. С
Диссидентом у меня тоже нет никаких контактов. Утром они бесшумно
проскальзывают через холл на улицу, а поздно вечером — в свою комнату. И все.
Целыми днями я валяюсь на кровати или смотрю телевизор. Выхожу только за
сигаретами и поесть что-нибудь. И на допросы, конечно. Оценил по достоинству
ценность телевидения для социолога, желающего изучить Запад. Вот, к примеру, что
я узнал тут только за один день. Деятель Церкви призывает к духовному единению,
усматривая в этом путь спасения. «Болван, — говорю я, — если путь спасения и
существует, то не в единении, а в разъединении. Нужна ясность во всем, а не
помутнение. Нужны четкие формы, а не расплывчатые очертания. Лучше искренняя
вражда, чем лицемерная дружба».
Еще одна пара советских танцоров решила не возвращаться в Советский Союз.
Поскольку невозвращенцы стали обычным явлением, советским властям следовало
бы признать их официально. В анкеты, которые советские граждане заполняют перед
поездкой за границу, следует добавить пункт: собираешься или нет остаться на
Западе, в какой стране и с какой мотивировкой?Дискуссия по поводу убийцы, убившего целую семью из пяти человек: считать его
вменяемым или нет? В дискуссию вовлечены светила наук, медицины, права,
литературы, журналистики. Никакой проблемы на самом деле тут нет. Пятьдесят лет
убийца был нормальным человеком, а тут вдруг появилось сомнение. Просто
последствия преступления принимались во внимание заранее: смертной казни нет,
будет волынка с выяснением его психического состояния (считай, санаторий) и
прочее. А всем, вовлеченным в дело, выгодно, чтобы оно тянулось: статьи,
выступления по телевидению, гонорары.
Один пенсионер умер почти три года назад в своей квартире, но только сейчас это
обнаружили в связи с необходимостью ремонта водопровода. Почти три года человек
был мертв, а все житейские операции в это время совершались через банк. Не
сломайся водопровод, может быть, еще пару лет не обнаружили бы, что он мертв.
Опять дискуссия. Одни усматривают в этом достоинство банковской системы, другие
— порок капитализма.
Похитили семилетнюю девочку. Требуют выкуп два миллиона. Похитили генерала.
Никакого выкупа до сих Пор почему-то не требуют. Любопытно: западные террористы
не захватывают советских посольств, не убивают советских чиновников и
дипломатов, вообще не касаются ничего, имеющего отношение к Советскому Союзу.
Почему бы это, а? Западные умники видят в этом свидетельство того, что террористы
действуют по указке из Москвы. Если бы это было так, Москва первым делом
разыграла бы спектакль с покушением на что-либо советское.
Бунтуют ученики. Повод для бунта — покончила с собой девочка, которой
показалось, что ей занизили отметку на один балл. Ученики старших классов требуют
либерализации школы (хотя они и так вытворяют что хотят) и облегчения программы
(хотя программа здесь просто смехотворна сравнительно с московскими школами).
Само собой разумеется, требуют демилитаризации (!!!) Западной Европы и отмены
армейской службы вообще. Ученики младших классов жалуются на то, что повысили
цены на конфеты и пирожные. «Если бы правительство меньше тратило денег на
вооружение и больше на насущные нужды населения, — сказала семилетняя
крошка, — то сладости были бы дешевле». Толпа журналистов и прочих взрослых,
беседовавших с детьми, разразилась бурными аплодисментами.Мы
А по ночам слушаю разговоры в комнате, где раньше жил Художник с женой. Не
хочу их приводить здесь. О чем могут говорить советские люди, выбравшиеся под
каким-то предлогом из голодной и убогой русской провинции на сказочно
изобильный и яркий Запад? Но иногда в их речах улавливаются зловещие нотки.
— Без языка тут плохо.
— Изучим. А нет, так и без языка проживем. Иван десять лет тут торчал, а по-ихнему
не научился даже водку заказывать.— Иван чуть ли не погорел из-за незнания языка, он сам мне об этом рассказывал.
Он раздобыл очень важные секретные документы и хотел отослать в Москву.
Упаковал. Пришел на почту. А там пакет не принимают, суют какую-то бумажку и
велят заполнить. Взглянул на бумажку и понял одно: что от него требуется имя
написать, адрес и еще что-то. Анкета, подумал он по советской привычке. Решил, что
это — провал. Впал в панику. Решил признаться. Ничего страшного в этом нет.
Многие так делают, а потом все равно хорошо работают. Пошел в полицию. Раскрыл
пакет, показал документы. Пальцем в себя тычет: мол, их бин советиш шпион. В
полиции сказали, что это не по их части. А где найти службу безопасности, никто не
знал. Собралась толпа. Кто-то сказал, что тут две службы безопасности — гражданская
и военная. Если документы суть военные секреты, надо идти во вторую, а если
промышленные — в первую. Возникла жаркая дискуссия по поводу политических
секретов: военные они или гражданские? К счастью, нашелся добрый человек, кое-как
говоривший по-русски (был у нас в плену). Он растолковал Ивану, в чем дело и как
быть. Оказывается, бандероль была слишком тяжелая. Ее можно было разделить на
две части и послать их по отдельности. Но это на целых сорок пфеннигов дороже. Это
непрактично. Лучше послать посылкой, заполнив для этого другую бумажку. А стоить
будет даже на десять пфеннигов меньше. Знаешь, что самое обидное в этой истории?
Иван говорил, что он чувствовал себя тогда круглым идиотом, а эти люди смотрели на
него свысока как на типичного русского недоумка.
— Не беда! Мы им еще покажем, какие мы недоумки.Резюме
Снова набросился на газеты. И снова плююсь, просматривая то, что в них пишут о
советском блоке. Отбирают факты, соответствующие их априорным установкам, и
интерпретируют эти факты в духе своих представлений о социалистическом обществе
и своих желаний насчет его. Если бы от меня сейчас потребовалось сделать отчет для
КГБ, в нескольких строках сообщив самое главное из моих наблюдений, я бы
ограничился следующим: Запад не просто не может понять сущность нашего
общества, он активно не хочет этого делать. Советские службы, занятые Западом,
могут смело принять это как аксиому своей деятельности вплоть до новой мировой
войны. Все западные специалисты по советскому блоку, вместе взятые, в принципе не
способны правильно оценить жизненный и военный потенциал советского блока.
Они способны лишь на то, чтобы метаться между различными крайностями, случайно
и временами натыкаясь на верные идеи, но не будучи в состоянии правильно
оценить и использовать свои же собственные верные догадки. Советская
официальная идеология ближе к истине в понимании социальной реальности, чем
все то, что я увидел здесь, на Западе. Она плохо сформулирована и испорчена
интересами пропаганды, что позволяет западному бесконтрольному словоблудию
смотреть на нее свысока. Изначальная истина часто выглядит уродом в сравнении свысокоразвитым заблуждением. Советская идеология, поддавшись влиянию Запада в
послесталинское время, несколько выиграла в отношении внешней словесной
формы, но много потеряла по существу. Наши московские представления о Западе в
общем и целом верны, и на Запад стоит выезжать не с целью познать Запад, а с
целью познать самих себя и оценить свои собственные возможности.Решение судеб
Самыми незаметными в Пансионе были Диссидент с женой. И вот они совсем
перестали появляться в холле и встречаться на пути в туалет и на помойку. Я не
удивлюсь, если именно Диссидент окажется тем Великим Рыбаком В Мутной Воде, о
котором я когда-то говорил Цинику. Очень уж он сер и скучен. И незаметен. Пока
здешняя контрразведка волынится со мной, этот Великий Рыбак тихо и незаметно
проскользнул туда, куда ему и нужно было, и начал свою скромную деятельность
раковой клеточки в теле западного общества. Мы вползаем в тело врага как
могильные черви. И я тоже теперь мечтаю лишь о положении червяка, пожирающего
свое окружение и отравляющего его своими выделениями.Подлинное лицо
Я сказал, что мне надоели допросы. Они сказали, что им еще не вполне ясно мое
«подлинное лицо». «Этого, — сказал я, — вы никогда и не узнаете. Проблема
неразрешима логически. Если взять множество поступков многих людей и множество
соответствующих их внутренних состояний, то по одним можно достоверно судить о
других. «Подлинное лицо» массы людей точно выражается в массе их поступков. Но
для отдельных людей и их отдельных поступков такого совпадения обычно не бывает.
Я — представитель массы. Как индивид я не имею лица». — «Но есть же у вас какие-то
тайные цели», — сказали они. «Какие цели может иметь червяк, насаженный на
крючок? — сказал я. — Цели имеют рыбак и рыба». — «Хорошо, — сказали они. —
Действительно, пора... как это по-русски... закругляться. У нас последняя просьба:
сделайте в письменном виде краткое описание советского человека».
Описать гомососа! Они от меня требуют решить задачу, за решение которой через
много десятилетий или Даже столетий люди будут признаны выдающимися Учеными.
А какую награду получу я за это? Ладно. Тут, как говорится, не до жиру, лишь бы быть
живу. Попробую решить им эту эпохальную задачу.Гомосос
Гомосос — это гомо советикус, или советский человек как тип живого существа, а некак гражданин СССР. Не всякий гражданин СССР есть гомосос. Не всякий гомосос есть
гражданин СССР. Ситуации, в которых люди ведут себя подобно гомососам, можно
обнаружить в самых различных эпохах и в самых различных странах. Но человек,
который обладает более или менее полным комплексом качеств гомососа, проявляет
их систематически, передает их из поколения в поколение и является массовым и
типичным явлением в данном обществе, есть продукт истории. Это человек,
порождаемый условиями существования общества коммунистического
(социалистического), являющийся носителем принципов жизни этого общества,
сохраняющий его внутриколлективные отношения самим своим образом жизни.
Впервые в истории человек превратился в гомососа в Москве и в сфере ее влияния в
Советском Союзе (в Московии).
Гомосос есть продукт приспособления к определенным социальным условиям.
Потому его нельзя понять вне его нормальной среды, как по движениям рыбы,
выброшенной на песок или попавшей на сковородку, нельзя судить о ее качествах
как существа, плавающего в воде. Надо взять характерные и типичные ситуации
нормального образа жизни массы гомососов и поставить вопрос: как в такой
ситуации поступит нормальный гомосос? И из ответов на такие вопросы вы получите
описание гомососа как особого типа человека, адекватного особого типа обществу.
Возьмем, например, современных гомососов, живущих в Московии. Повысили цены
на продукты питания. Будет такой гомосос устраивать демонстрации протеста? Нет,
конечно. Гомосос приучен жить в сравнительно скверных условиях, готов встречать
трудности, постоянно ожидает еще худшего, покорен распоряжениям властей. Как
поступит гомосос, если нужно открыто (т. е. в своем коллективе, на собрании)
выразить свое отношение к диссидентам? Конечно, одобрит действия властей и
осудит действия диссидентов. Гомосос стремится помешать тем, кто нарушает
привычные формы поведения, холуйствует перед властями, солидарен с
большинством сограждан, одобряемых властями. Как реагирует гомосос на
милитаризацию страны и на рост советской активности в мире, включая
интервенционистские тенденции? Он всецело поддерживает свое руководство, ибо
он обладает стандартным идеологизированным сознанием, чувством
ответственности за страну как за целое, готовностью к жертвам и готовностью других
обрекать на жертвы. Конечно, гомосос способен и на недовольство своим
положением, даже на критику порядков в стране и властей. Но в соответствующих
формах, на своем месте и в своей мере, не угрожающей ощутимым образом
интересам общественного организма. И для этой проблемы можно указать
характерные ситуации и характерные поступки гомососов. Из серии таких
характеристических вопросов и ответов на них вы получите описание человека,
адекватного социалистическому (коммунистическому) обществу и удобного с точки
зрения его целостности и интересов как целого.
Приведенное выше сравнение гомососов с рыбами односторонне. Гомосос, в
отличие от рыб, сам является носителем и охранителем своей социальной среды
обитания. Но проистекает это обстоятельство не из свойств гомососа как индивида, аиз его свойств как представителя массы гомососов, организованных в единое целое.
Гомососы общими усилиями изобретают, поддерживают и признают разумными
некоторое число самых фундаментальных принципов своей организации. На основе
этих принципов вырастает сама социальная среда их обитания, к которой они
приспосабливаются из поколения в поколение. Они как индивиды
приспосабливаются к самим себе как к массе Индивидов, образующей социальный
сверхиндивид. Социальная среда гомососа в такой же мере немыслима без самого
гомососа, как и он без нее.
Гомосос не есть комплекс только недостатков. Он обладает и многочисленными
достоинствами. А точнее говоря, он обладает качествами, которые суть достоинства
или недостатки смотря по обстоятельствам и в зависимости от критериев оценки.
Одно и то же качество в одних условиях проявляется как добро, а в других — как зло.
Для одних людей оно есть зло, для других — добро. Одним кажется добром, другим —
злом. Среди массы гомососов можно обнаружить все общечеловеческие характеры,
но в специфически социалистических (коммунистических) формах и пропорциях.
Отражая в себе свойства своего социального целого, гомосос одновременно есть
лишь частичная функция этого целого. Различные функции коммунистического
коллектива воплощаются в отдельных его членах, которые становятся по
преимуществу носителями этих функций. Отсюда — различные виды гомососов
внутри единого рода «гомосос».
В обществе гомососов есть свои критерии оценки качеств и поступков отдельных
его членов. Эти критерии во многом не совпадают с аналогичными критериями в
обществах другого типа. Они ситуационны. С этой точки зрения гомосос гибок и
пластичен до такой степени, что кажется совершенно бесхребетным. Он обладает
сравнительно большой амплитудой колебаний социально-психологических
состояний и оценок. Но он обладает и способностью восстанавливать некоторое
средненормальное состояние. Гомосос, например, может внимательно выслушать
вашу речь, разоблачающую язвы советского общества, и полностью согласиться с
вами. Но не спешите делать вывод, будто вы его распропагандировали и обратили в
свою веру. Он вам тут же сам может привести массу примеров в духе вашей речи и
даже высказаться более резко о своем обществе. Но он от этого не перестанет быть
гомососом. Сущность его останется той же. Лишь ничтожный процент гомососов
клюет на такую пропаганду. Этот процент априори вычислим, — такие отклонения
есть норма во всякой массе людей. Гомосос, например, может дать искреннее
согласие сотрудничать с вами. Но не спешите поздравлять себя с успехом. Он тут же и
столь же искренне донесет на вас. Исключения и тут бывают. Но именно исключения,
величину которых тоже можно априори высчитать. Для общества гомососов эта
величина практически ничтожна. Такого рода отклонения от нормы вскоре
обнаруживаются коллективами гомососов и властями и в конце концов
ликвидируются. Общество очищается, освобождая место для новых скрытых до поры
до времени отклонений того же рода.
Если смотреть на поведение гомососа с точки зрения некой абстрактной морали, онкажется существом совершенно безнравственным. Гомосос не является существом
нравственным — это верно. Но неверно, будто он безнравствен. Он есть существо
идеологическое в первую очередь. И на этой основе он может быть нравственным
или безнравственным, смотря по обстоятельствам. Гомососы не злодеи. Среди них
много хороших людей. Но хороший гомосос — это такой, который не имеет
возможности причинять другим людям зло или для него в этом нет особой
надобности. Но если он получает возможность или вынуждается творить зло, он это
делает хуже отпетого злодея.
Пока качества гомососа наиболее высокой степени зрелости достигли в советских
людях со сравнительно высоким уровнем культуры и образования, а также в среде
самой социально активной части населения, особенно в сфере управления, науки,
пропаганды, культуры, образования. Но эта часть высокоразвитых гомососов
оказывает влияние на все остальное население страны, а также на все внешнее
окружение. Зараза гомосоства стремительно расползается по всему миру. Это самая
глубокая болезнь человечества, ибо она проникает в самые основы человеческого
существа. Если человек ощутил в себе гомососа и вкусил яд гомосоства, вылечить его
от этой болезни еще труднее, чем вернуть к здоровой жизни закоренелого алкоголика
или наркомана.
Гомосос не есть деградация. Наоборот, он есть высший продукт цивилизации. Это
сверхчеловек. Он универсален. Если нужно, он способен на любую пакость. Если
можно, он способен на любую добродетель. Нет тайн, для которых он не нашел бы
объяснения. Нет проблем, для которых он не нашел бы решения. Он наивен и прост.
Он пуст. И он всеведущ и всесущ. Он преисполнен мудрости. Он есть частичка
мироздания, несущая в себе все мироздание. Он готов на все и ко всему. Он готов
даже к лучшему. Он ждет его, хотя не верит в него. Он надеется на худшее. Он есть
Ничто, т. е. Все. Он есть Бог, прикидывающийся Дьяволом. Он есть Дьявол,
прикидывающийся Богом. Он есть в каждом человеке.
Человек! Приглядись к себе, и ты узришь в себе самом по крайней мере эмбрион
этого венца творения. Ты сам и есть гомосос.Живи
Озабоченность Запада советской угрозой проявляется в том, что все чаще
показывают по телевидению солдат. Те все настойчивее говорят, что они не хотят
умирать, что они хотят жить, что они участвуют в движении борцов за мир. Война
еще не началась, а они уже требуют мира. Никто еще не погиб (если не считать того
упившегося пивом болвана, который ухитрился утонуть на сухом месте), а они уже
вопят о жажде жизни. Желанию жить учиться не надо. Никакого ума и мужества не
нужно, чтобы высказать это примитивное животное ощущение, раздутое средствами
массового оболванивания до масштабов эпохальной идеологии. Истерия страха
смерти есть идеологическое средство манипулирования людьми, причем людьмизападными (в отношении советских людей это средство неэффективно), и есть
средство советское. Оно было тщательно продумано во всех звеньях советского
аппарата власти и одобрено на самом высшем уровне как общая установка вплоть до
новой мировой войны. Я не вижу ничего плохого в том, что вы хотите жить, мысленно
обращаюсь я к солдатам, борющимся за мир. Но недостойно мужчины думать и тем
более говорить об этом вслух. Это есть интеллектуальная и моральная деградация
общества, если его защитники думают лишь о своей шкуре. И болтовня о мире есть
самое дешевое и ненадежное средство сохранить мир. Старинное правило «Хочешь
мира — готовься к войне» сохраняет силу и для наших дней. Если хочешь жить,
готовься к смерти!Готовься к смерти
В наше время эта проблема актуальна для всех. Даже в случае атомной войны
миллионы людей будут иметь достаточно времени, чтобы осознать: это — конец. Мы,
гомососы, имели богатый исторический опыт на этот счет. Мы привыкли к этому
«конец» и готовы встретить его в очередной раз как постановление родного ЦК КПСС,
имеющее целью поднять наш жизненный уровень на новую недосягаемую ступень. И
мы готовы поделиться с вами своим опытом. В Советском Союзе применяется такой
метод лечения алкоголиков. Дают особое лекарство. Если человек после этого выпьет
что-то алкогольное, он должен умереть. Алкоголиков об этом предупреждают. В
середине курса приема лекарства им устраивают имитацию смерти — дают немного
водки, чтобы они сами убедились в реальности угрозы смерти. У них действительно
начинается умирание. Но до конца умереть им не дают, спасают. И напрасно, как
Утверждают некоторые специалисты. После приема Полной дозы лекарства спасти
человека уже нельзя, если даже он примет всего лишь грамм алкоголя. Правда, еще
не было ни одного случая, чтобы алкоголики после этого вылечились. Кое-кто
дотягивал до срока окончания действия лекарства и начинал пить с удвоенной силой.
Большинство как-то ухитрялось начинать пить задолго до окончания этого срока. Но
дело не в этом. Некоторые после этого привыкают пить только с имитацией смерти.
Говорят, в Москве возникло тайное общество любителей выпивок на грани смерти.
Социологи провели опросы многих, испытавших имитацию смерти. На вопрос, не
страшно ли им было, они отвечали смехом. Большинство уверяло, что самое
неприятное в этой процедуре — возвращение к жизни, причем к трезвой жизни.
Такую имитацию смерти можно устраивать западным школьникам и солдатам, а
затем — государственным служащим. Конечно, предварительно их надо будет
обучить пить водку. Но это, как показал опыт нашей великой страны, уже не
проблема. Вместо газопровода из Сибири в Западную Европу можно будет построить
водкопровод. Никаких протестов против него на Западе не будет. Денег нам дадут
вдвое больше. А с точки зрения завоевания Запада водкопровод вдвое эффективнее.
Стоит его перекрыть, как Запад сам на четвереньках приползет в Москвупохмеляться. Что касается теоретической подготовки к смерти, то я могу предложить
вам несколько общих принципов, извлеченных мною из моего личного опыта в
качестве гомососа.
Будь спокоен за будущее человечества. Человек — это такая тварь, которая выживет
при любых обстоятельствах. За последние двести лет население Китая выросло в
двадцать раз, а России — в десять. А сколько народу там было истреблено! После
будущей мировой войны население планеты, за исключением белых европейцев и
белых американцев, удвоится. Радуйся этому обстоятельству. И подыхай с такой же
верой в светлое будущее, с какой это делают русские алкоголики, которых лечат
современными методами от неизлечимой национальной судьбы.
Наплюй на дружбу. Мой близкий друг писал доносы на меня и других, но делал это
так, что подозрение падало на меня. Мой лучший друг Вдохновитель пожертвовал
мною ради своих маниакальных планов. Помни: чем сильнее дружба, тем страшнее
предательство ее. Не люби. Я любил раз в жизни и был любим, но это была мука. Мы
друг в друге персонифицировали невозможность настоящей любви, и взаимная
ненависть навечно вошла в наши души. Помни: чем чище и сильнее любовь, тем
болезненнее разочарование.
Оставь тщеславие. Однажды я по заданию ЦК провел очень сложное и интересное
исследование с небольшой группой сотрудников и с небольшими материальными
средствами. Я с большим подъемом провел это исследование. Думаю, что это был
мой лучший результат в науке. Особая комиссия, в которую входили крупные ученые,
дала ему самую высокую оценку. Академик Н. сказал, что, если бы это исследование
можно было предать гласности, оно вошло бы во все учебники социологии как одно
из самых блистательных в истории социологии. Результаты моего исследования
вошли в секретные документы без упоминания моего имени. Я получил премию —
месячную зарплату. Потом я много раз выполнял аналогичные задания без премий и
без похвалы. Помни: чем больше создаешь, тем меньше удерживаешь за собой.
Не доверяй никому. Я не знал ни одного человека, который не обманул бы меня в
чем-нибудь или не обманул бы других на моих глазах. Помни: чем больше доверяешь
людям, тем циничнее будешь обманут. Поняв это, ты увидишь, что ты — один. Ну а в
одиночестве жить долго невозможно.
Учись терять. Чем больше потеряешь, тем легче идти к смерти. Я потерял все. Я не
иду, а парю. Мчусь с ощущением невесомости. Учись не иметь. Я постиг эту науку в
совершенстве. Я так мало имел в жизни, Что мне и учиться не иметь не надо было.
Взгляните На Энтузиаста и содрогнитесь от вида его участи. Раньше у него были всего
одни штаны, которые он таскал Лет десять. И он был мужественным борцом против
советского режима. Теперь у него есть пижама, три пары штанов и электрическая
бритва. И он уже вздрагивает от каждого шороха, подозревая в нем коварное
намерение Москвы лишить его драгоценной жизни.
Не думай о потомстве. Потомкам безразлична наша судьба. Даже наши лучшие
намерения потомки истолковывают как насилие, а наши лучшие достижения — как
глупость и бездарность. Взгляните на того же Энтузиаста. Он вытаскивает сюда кучусвоих и чужих родственников. Помяните мое слово: скоро вы увидите его среди
борцов за превращение Западной Европы в «безатомную зону», а его сопливых
внуков — в числе буйствующих второгодников, требующих сокращения трат на
вооружение на миллиард марок с целью снижения цен на кухены и конфеты на один
пфенниг. Научись смотреть на себя со стороны, и тебе покажется комичным, как такое
мизерное существо ухитряется развить в себе такой грандиозный страх смерти. Тогда
ты увидишь, что страх смерти не имеет ничего общего с жаждой жизни. Тот, кто на
самом деле жаждет жить, не боится смерти. Ожидающий смерти боится ее. Знай:
мертвым безразлично то, что после их смерти остается жизнь.
И не забывай твердить себе каждый раз, как об этом вспомнишь, что ты готов
умереть. Лучше это делать без трагического пафоса, спокойно, даже с усмешкой. Мол,
все равно все подохнем. Что касается меня, то я готов хоть сейчас. Я все равно все
познал. И мне все равно нечего терять. У меня не осталось ничего родного, ничего
святого, ничего таинственного. Я готов платить за жизнь адекватную ей плату. Я
считаю эту плату справедливой. Но...
Вот в этом-то «но» и состоит суть нашего учения о смерти. Готовность встретить
смерть достойно человека и покорность перед лицом смерти суть
противоположности. В первом случае человек сражается за жизнь до последнего
мгновения, во втором — впадает в панику и капитулирует. Я расскажу вам
коротенькую притчу, которую сам услыхал в Москве от одного незнакомого
пропойцы. «В начале войны, — говорил он, — наша часть была разгромлена и
окружена. Мы понимали, что были обречены. Нужно сдаваться, решили одни из нас,
все равно нам капут. Нужно сражаться до последнего, решили другие: все равно нам
капут. Мы пытались переубедить первых, но безрезультатно. Они были парализованы
страхом смерти. Бросив оружие, они бросились к врагу — сдаваться. Часть из них
убили мы сами как трусов и предателей, остальных добили немцы. Мы же сражались.
Эх, как мы тогда дрались! Скольких врагов мы отправили на тот свет! И кое-кто из нас
уцелел». — «А ради чего?» — спросил с насмешкой начинающий, критически
настроенный алкаш. «Из принципа, — ответил пропойца, — из чисто мужского
достоинства. Хотя бы просто так. Погибать, так с музыкой». Так вот, признав
справедливость смерти и выработав в себе готовность умереть, скажи в заключение
это замечательное, жизнеутверждающее «но». Скажи себе по-русски: «Погибать, так с
музыкой!» И дерись за жизнь. Не проси, не умоляй, а дерись!Решение судеб
Вернулся Писатель. Я, по московской привычке, зашел к нему без приглашения. У
него было много народу. Ели, пили, кричали. Потом Писатель попросил тишины и
начал читать вслух... мою повесть. Я наблюдал реакцию гостей. Иногда смеялись.
Временами возмущались. Временами вздыхали. Спрашивали, кто автор. «Автор
неизвестен», — сказал Писатель. «Будете печатать?» — спросил кто-то. «Ни в коемслучае, — сказал Писатель. — В литературном отношении повесть слабая. Идейная
направленность нам не подходит». В этом месте я вспомнил штампованные
московские оценки типа «научно (художественно) несостоятельно, идейно порочно».
И не мог удержаться от смеха. На меня посмотрели осуждающе.
«Оказавшись на Западе, — декламировал Писатель, — я понял, что Запад отстал от
нас. Точка роста литературы не здесь, а в России. Россия накопит новые силы, и
произойдет новый мощный литературный взрыв. Мы обязаны готовить его. Потому
мы должны беспощадно отсекать вот такое, с позволения сказать, творчество (он
помахал моей рукописью), снижающее уровень русской литературы. Мы, господа, все
таки прошли школу Союза советских писателей!»
Бывший советский кинорежиссер, ветеран войны, сказал, что сексуальные сцены в
повести описаны хорошо. Если бы ему дали деньги, он сделал бы из них
сенсационный фильм. А вообще Запад недооценивает скрытые сексуальные
возможности русского народа. Вскоре после войны один подвыпивший русский сапер
забрел в бардак — бардаки еще не успели ликвидировать. Заявил, что не уйдет
оттуда, пока не перепробует всех... ну, скажем, женщин без исключения и пока не
удовлетворит их «по первому разряду». Что он при этом имел в виду, выяснилось
потом, когда... ну, скажем, женщины стали с воплями разбегаться из бардака,
закрывая обеими руками сокровенные места. Мы, русские, себя еще покажем! Мы
еще займем подобающее нам место в мировой культуре!
Неужели я снова начну их включать в список советских агентов, подумал я. Нет, не
стоит. Из этих отбросов советского общества нельзя сделать хорошую шпионскую
сеть и нашу «пятую колонну» на Западе. Для этого нужны гомососы более высокого
качества.Конец проверки
Допрашиватели были сегодня необычайно приветливы. Угостили меня кофе и
сигаретами. Сказали, что проверка окончена и мне теперь остается лишь ждать
решения своей судьбы. Они надеются на наилучший вариант. Было немного грустно:
эти допросы были важной частью моей жизни на протяжении этого времени. На
прощанье я рассказал им историю о том, как в Москве был разоблачен западный
шпион, добывший за бешеные деньги сверхсекретные чертежи какой-то военной
штуковины, которые оказались давно устаревшими на Западе и добытыми там
советским шпионом за еще большие деньги. Они хохотали до слез. Хлопали меня по
плечу. Говорили, что мы, русские, «мировые ребята». «А что сделали с тем западным
шпионом?» — спросили они. «Обменяли на того советского», — сказал я.
Солдаты особого десантного батальона выпустили воздух из лодок и спасательных
жилетов, аккуратно сложили их и готовились к ужину. Скоро одни из них на
собственных машинах поедут к девчонкам или к родственникам, другие поедут
принимать участие в демонстрации борцов за мир, а третьи завалятся спать вполосатых пижамах. Солдаты в шикарных пижамах — надежная защита Запада.
Проверка окончена. Самое трудное позади. Не надо больше ломать голову над
неразрешимыми проблемами, доказывать недоказуемое и опровергать
неопровержимое. К какому выводу пришли их замечательные компьютеры,
обработав необъятную сумму информации, полученной от меня и обо мне? Я мог бы
этот вывод предсказать заранее и без тех титанических усилий, какие были
затрачены на его получение. Жаль, я не предложил им это в качестве научного
эксперимента. Впрочем, они все равно не сообщили бы мне результат эксперимента
или сказали бы, что я ошибся. Они не могут допустить, чтобы какой-то ничтожный
гомосос был способен конкурировать с их замечательной техникой — воплощением
их великого коллективного интеллекта. Они уверены, что в соревновании человека и
машины будущее принадлежит Машине. Они не знают гомососов. Мы же уверены,
что в соревновании гомососа и машины будущее принадлежит гомососу.
Какое решение им предписано принимать в случае выводов такого рода, как вывод
обо мне? Использовать по такому-то разряду? Предоставить самому себе? Чинить
препятствия вплоть до уничтожения? Но это уже их дело, а не мое. Я свою роль
сыграл.Бред
В Пансион вернулся поздно. Хозяин долго не хотел открывать. Я пригрозил
обратиться в полицию. Он смилостивился, но предупредил, чтобы это было в
последний раз. Тут вам не Россия, тут порядок должен быть!
Ночью мучили бредовые сны. Явился Вдохновитель. «Ты правильно сыграл свою
роль, — сказал он. — Потерпи еще немного, и ты выкарабкаешься. Ты станешь
большим человеком. Ты станешь полномочным представителем советской власти в
Западной Европе». — «А если Они тоже так рассматривают мою роль? — спросил я. —
Что тогда?» Вдохновитель исчез, не ответив.
Рассвело. Я вспомнил о моем Сооружении и кинулся к окну. Оно сияло в голубом
небе такой невиданной красотой, что у меня дух захватило. Но что это? На самом
видном месте отчетливо выделялись буквы: БАНК.
Мюнхен, 198
